Теперь я думаю, что в любой страсти содержится доля ненависти – не капля, а щедрый кусок. Она делает сладкое горьким – и иногда возникает такое ощущение, что чем горше, тем острее чувствуется. А иначе нельзя объяснить, по какой причине мы с Кошей продолжали мучить друг друга и будто бы по договоренности не позволяли второму надолго отойти на безопасное расстояние. Именно это желание терзать и терзаться приводило Кошу на тренировки, а потом толкало в тир, чтобы там он просто отмалчивался, так и не бросив на меня ни одного прямого взгляда. Именно оно заставляло всякий раз замирать, когда смотрю на него, зависать в воздухе посреди потолка и пола, течь вперед по направлению зрачков и не отворачиваться до последнего – даже в ту секунду, когда он невольно оборачивался и ловил этот взгляд. Та же жажда горечи, перца заставляла подойти к окну всегда, когда я слышала въезжающую на территорию дома машину – мне зачем-то важно было понимать, где в любой момент находится Коша, дома ли он или мотается по ужасающим поручениям Ивана. Никак это знание на моем поведении не отражалось, но сама необходимость будто вросла в ствол позвоночника и вынуждала меня двигаться. Заодно мне казалось, что всякий раз, когда я выхожу перед сном в темный сад, то Коша где-то неподалеку, просто я его не вижу – но стоит лишь вскрикнуть или позвать, он окажется рядом. Разумеется, я никогда не звала, не проверяла. Моей психике зачем-то требовались подтверждения того, что чувства полностью взаимны, даже при осознании, что с подобными подтверждениями мое существование сделается настолько перченым, что может стать несовместимым с жизнью. И так мы могли продолжать до бесконечности – я уж точно. Еще сто лет подряд делать вид, что все эти не до конца оборванные взгляды, все непроизнесенные фразы полностью невинны. Мы могли продолжать, если бы не Вера. Она сама завела этот разговор, когда мы ехали домой из бутика: – Лиза, я человек прямолинейный и честный, а к вам отношусь с бесконечным уважением. Потому заранее простите меня за бестактный вопрос. – Что случилось, Вера? – я в тот момент действительно не поняла, что она может иметь в виду нечто серьезное. – Еще раз простите, – она непривычно для себя смутилась. – У вас с Русланом какие отношения? Не хотелось бы понять неправильно. Я равнодушно изогнула бровь и окинула ее взглядом с настоящим удивлением. – Вера, ты на что намекаешь? – Я не намекаю – говорю прямо. Лиза, вы начинаете улыбаться, только когда он появляется в тренировочном зале. Вообще как-то меняетесь. Вы меня тоже поймите, я Ивана Алексеевича слишком сильно уважаю, чтобы изображать слепую. – Бред какой-то, я постоянно улыбаюсь! – соврала и сообразила, насколько неправдоподобно звучит. Для улыбок в моей жизни почти нет поводов, а уж чтобы неконтролируемо… Да, над этим надо поработать, улыбаться следует более естественно и в разных ситуациях. Но добавила, чтобы на этой лжи странный разговор не закончился: – Вер, не придумывай. Вот если Руслан начнет улыбаться при моем появлении, тогда да – вот это будет повод для настоящих подозрений! Ага, пусть попробует Кошу на такой же слабости поймать – обломится. Тем не менее я молча порадовалась характеру этой женщины – заявила прямо, а не побежала с тем же самым к обожаемому Морозову, хотя от такой мысли о любовнике ее явно изнутри разъедало. По факту, Вера стала в некотором смысле детектором лжи для меня, на ней и стоит прорабатывать слабые места. Лишь бы к ее сомнениям не добавилось доказательств. Мы никогда не предоставим никаких доказательств, однако следует быть еще более осторожной – моему нутру зачем-то нужна мучительная горечь, но больше нельзя получать ее в присутствии любых свидетелей. А уж наедине – тем более. Иван никогда не подозревал в подобном никого из своих ребят, он даже мысли такой не допускает, но если ему прямо сформулировать, то огребет и Вера за испорченное настроение, и все, кто под руку подвернется. Да и к лучшему, что она заметила, – мне все равно давно пора увеличивать дистанцию. Вот только у самого Коши на этот счет оказалось другое мнение. Утром следующего дня я нашла под дверью клочок бумаги с надписью «ФряК». Для человека непосвященного эти буквы ничего не означали бы, но мне отправитель сразу стал понятен. Коша хочет о чем-то поговорить? Так зачем эти шифровки – подошел бы и сказал, что ему нужно. Но после отъезда Ивана я накинула парку и отправилась в садовую беседку – в зимнее время открытую оголившимися деревьями, но все-таки не на виду охраны. Коша действительно ждал там, а я с каждым шагом покрывалась холодным потом от возможных объяснений. И стоило только занять скамью напротив, зашептала: – В доме снова установлены жучки?! – Нет, насколько я знаю, – Коша качнул головой. – Но Иван Алексеевич отдал всем нам новое распоряжение – приглядывать за вами и угадывать все ваши желания. Похоже, он вновь в вас по уши влюблен. Рады? – Не поняла. Мои желания Миха со Славкой угадывать должны? Я всерьез уловить мысль не могла. К счастью, Коша на этот раз не стал юлить и оперировать намеками, а сразу заявил прямо: – Не только они, все мы. Возможно, Иван Алексеевич таким образом просто за вами присматривает, раз ему по долгу службы приходится отсутствовать? Или не доверяет приятным изменениям в вашем браке? – Что? Слежка? – Не совсем слежка, но какие-нибудь странности мимо не пройдут. Любому из нас, да тому же Пижону, выслужиться перед боссом важнее, чем перед вами, какие бы вы ему сладости в уши ни заливали. Я поджалась. В принципе, никаких жучков не нужно, если за мной «постоянно приглядывают». Только сам Коша и может отыскать безопасное место для беседы, а в этом вопросе он на моей стороне. Кивнула и заявила серьезно: – Благодарю за очередное предупреждение. Конечно, ничего такого никто не увидит – хотя уже этот наш разговор могут посчитать подозрительным, у паранойи ведь вообще границ нет. И даже Вера что-то заметила… – Вы о чем? Что заметила? – Коша перебил с удивлением. – А ты о чем? – ответила вопросом на вопрос. Я решила, что Коша таким образом уничтожает все признаки двусмысленности между нами, но он имел в виду совершенно другое: – Елизавета Андреевна, не делайте из меня дурака. Ваши допросы Пижона, вчера у Зели здоровьем интересовались – да когда вам было интересно его здоровье? Кто дальше? Миха новую тачку взял – не полюбопытствуете, на какие доходы и за какие дела? А Славка часто при Иване Алексеевиче быкует – не хочется расспросить его о местах и поводах? Записывайте, Елизавета Андреевна, я столько дельных идей подкидываю. – Ну… – я растерялась, – а в этом-то что подозрительного? Столько лет этих ребят знаю, вот и решила, что лучше общаться с ними на дружеской ноте. – Тогда добавим ваши обыски кабинета. Что вы там ищете? Вот он к чему… Пока я думала о какой-то ванильной романтике, Иван на самом деле может понять нечто намного более критичное. На этот случай у меня было объяснение, заготовленное на каждую вылазку: – Ничего я не ищу! Ну что я могу искать там, Кош? Трупы? Просто поняла, что жизнь мужа изменилась – хочу быть в курсе всех изменений, какие дела он ведет, с кем сейчас общается, какие люди будут чаще бывать в нашем доме, а кому лучше лишний раз не улыбаться. – Великолепно, – одобрил Коша, – но только при условии, если бы вы у него об этом же спрашивали, а не искали молча. – Так я и спрошу! В смысле, спрашивала уже, но Ваня часто бывает занят, а иногда думает, что мне это неинтересно. Я ведь и докучливой выглядеть не хочу! Судя по взгляду карих глаз, мне ни на секунду не поверили. Но Коша не спорил – толку спорить, если я ушла в оборону? – Рад слышать, Елизавета Андреевна, такая милая, любопытная, дружелюбная и недокучливая жена для Ивана Алексеевича. Я пойду. Но напоследок подчеркну – если вы нашли для себя какой-то смысл, то удостоверьтесь, чтобы этот смысл не стал опаснее предыдущего. Он встал, но я, убедившись в тщетности любых обманных маневров, выдохнула уже на другой ноте: – А раньше у меня никакого смысла не было, Коша! Он резко развернулся, впечатал в меня взгляд. Садиться обратно не стал, но наклонился к деревянному столу. – Елизавета Андреевна, что вы задумали? В этот раз я смотрела прямо в его глаза, одновременно страдая и радуясь, хотя именно с ним самое важное обсудить и хотелось: – Скажу, если заверишь, что ты останешься на моей стороне, Коша. – Я могу соврать. – Нет, не можешь. Ты уже многократно показывал, что отказываешься меня закапывать. Я боюсь говорить, но готова рискнуть ради настолько ценного союзника. Мы смотрели друг на друга не меньше минуты. Вот уж точно – застань кто подобную сцену, тут же полетел бы к Ивану с настоящими подозрениями в неверности. Так вокруг пространство давило, так липко пересекались наши взгляды. Но как раз именно в эту минуту мы думали не о страсти или романтике, а совершенно о другом. И Коша наконец-то ответил – совсем другим тоном, будто ему горло чуть сдавило: – Лиза, послушай кое-что. Да, я не хочу тебя закапывать и еще сто раз помогу выбраться из неприятностей, если буду в силах. Но никогда не ставь передо мной такой выбор. Я не твой союзник, если ты против Ивана Алексеевича. Заметь, все, что я делал для тебя или Саши, не противоречило интересам шефа, я просто не всегда с ним согласен в мелочах. Но если ты возьмешь пушку и направишь на него, то отгадай, из чьего ствола тебя снимут? Как-то слишком холодно прозвучало. Я сузила глаза. – Мне показалось, что ты сам был готов его убить. – Тебе показалось. – Что он для тебя сделал, что ты как пес цепной в вечной готовности рвать зубами его врагов? – Увидел. – Что, прости? – Увидел из семи миллиардов людей пацана, который с макушкой уже утоп в выгребной яме. Вытащил и дал все, чтобы даже воспоминаний о той вони не осталось. О, подождите, разве я заодно и не про вас рассказываю? Или вам расписать, что было бы дальше, если бы тогда вы остались в эскорте? А знаете, где сейчас был бы Пижон, если бы не Иван Алексеевич? Лежал бы на помойке с перерезанной глоткой, потому что по глупости в азарте натянул крупную шишку из братков. Знаете, где был бы Славка? Мне продолжать? – Не надо. Я поняла. Он не купил вашу преданность, он ее заслужил. Но это делает его хорошим человеком только в ваших глазах. Коша, наверное, сам не замечал, как переходил от ты к вы: – Елизавета Андреевна, очнитесь! На свете нет абсолютно хороших людей. Да, вы имеете право на него злиться, он слишком жестоко с вами обошелся после смерти телохранителя, я и сам вижу, что в некоторых темах Иван Алексеевич перегибает. Но как только вы поставите передо мной выбор – вы или он, то убедитесь: я с его стороны никогда и не уходил. Заодно не надо собирать сплетни о Вере – на меня не подействует, и я не ваша собственность, вы просто не можете заявлять на меня права в любом смысле. Надеюсь, ясно выразился? – Предельно. – Тогда прекратите. Если что-то задумали, то прекратите. Вам стало на него плевать, так обо мне подумайте. Иван Алексеевич почти ото всех дел отошел, если и всплывет какой-нибудь криминал, то присяду я, а не он. Я зло усмехнулась: – Ты сейчас что делаешь, Коша? К моим чувствам взываешь? – Хотя бы к благодарности. Вы сказали «чувствам»? Смена темы обескуражила немыслимостью в подобном контексте, захотелось расхохотаться. Но я махнула рукой и закончила: – Я тебя услышала, Коша. Уходи. Ровно десять его шагов от меня были тяжелы, но на одиннадцатом стало еще тяжелее. Наверное, я втайне от самой себя постоянно надеялась на Кошу, хотя сейчас и не удивилась. Просто очень тяжело иметь цель-мясорубку, в которую попадет и он заодно. Или вернее, он попадет в первую очередь, а до Ивана дело вообще вряд ли дойдет. У Ивана все ходы просчитаны: в случае уголовки под подозрением окажутся все по очереди, но только не сам он. Просто убить мужа? Каким-то образом перенастроиться, вытравить из себя щепетильность и убить? Тогда Коша мне не простит – прирежет или найдет и прирежет. А вдруг я ошибаюсь в своей оценке Ивана? Ведь Коша не из тех, кто стал бы верным псом любого человека? Тогда вновь лучше рассматривать возможность просто уйти, оставить всю эту банду как есть? Как же сложно… Лучше бы вообще этот разговор не заводила, еще утром меня успокаивал хотя бы порядок в мыслях относительно Ивана. Мне нужна была цель, чтобы заново научиться дышать, ее Коша и породил, а теперь Коша же орет о том, что в самой моей настройке ошибка. И, честное слово, я всерьез решила обдумать свои решения – попытаться посмотреть на Ивана с этой точки зрения, а заодно представить, действительно ли смогу в полную силу воевать против Коши, ведь сам он практически объявил мне войну. Но дилемма разрешилась сама собой. Я уже обзавелась привычкой передвигаться по дому как можно незаметнее – Коша, вероятно, и сам не замечает, как дает мне козыри в виде понимания ситуации, хотя говорит об обратном. Потому я вначале для любого направления определяла причину, а шума на всякий случай создавала как можно меньше: вообще-то, если бы у меня раньше хватило смелости открыть глаза на собственный брак, то я столько всего за эти годы могла собрать! А теперь даже не собирала – пыталась заново определиться с приоритетами. И именно таким образом стала свидетелем тихого разговора. – Разрешите мне, Иван Алексеевич, – говорил Пижон. – Была моя ошибка, хочу полностью ее закрыть. – Этот сукин сын непрост, – муж как будто в чем-то сомневался. – С первого раза не достанешь – тогда он меня за жабры уже полной хваткой возьмет. С другой стороны, он в любом случае рано или поздно наклюет и до суда, его бы просто вычеркнуть из нашего спокойствия. – Я не подведу, Иван Алексеевич! – Уже подвел, – холодно отрезал Ваня. – Если бы не твой косяк, старый хрен и не зацепился бы за мою персону! Нимовский думает, что ему уже терять нечего – так пора показать, что всегда есть что терять. – Иван Алексеевич…