— Это было великолепно, — высказалась она. — Все произошло так быстро, что мы даже не успели испугаться. Адвокату, как правило, удавалось в любой ситуации просчитать в уме все возможные варианты развития событий, и он успел не без самодовольства подумать, что и сейчас эта способность ему не изменила, когда его взорам предстало нечто, оказавшееся для него полной и абсолютной неожиданностью. В стене спальни зиял пролом в соседнюю квартиру, по краям его свисали клочья обоев, на полу валялись куски обрушенной штукатурки. — Ваш сосед вовремя затеял ремонт, — с явным удовольствием давал пояснения полковник. — Он коммерсант. Когда я ему показал список его незаконных сделок, он предложил мне взятку, и я ее принял, но не деньгами, а краткосрочной арендой квартиры. Когда-то здесь был дверной проем, потом его заложили. — Пустяки, — беспечно заявила Карина. — Мы ведь тоже собирались делать ремонт, а пока повесим портьеру. Мысль о ремонте напомнила ей обязанности хозяйки дома: — Почему мы все стоим? Садитесь, и давайте немного перекусим, у меня от всего этого разыгрался аппетит. Адвокат ожидал, что интерполовец и Багров поблагодарят и откланяются, но они с готовностью откликнулись на приглашение. Значит, следует ожидать сюрприза, сделал вывод Александр Петрович. Когда женщины удалились на кухню, полковник небрежно обронил: — Мы вчера «Пигмалион» брали. — И Хуареса тоже? — Нет, — покачал головой Багров. — Баранкин, он же Хуарес, он же Меркадер — мертв. — Сопротивление при аресте? — подозрительно нахмурился адвокат. — Нет, — громко рассмеялся полковник. Это было невероятно: он достаточно часто усмехался, но что он способен смеяться в голос, да еще с очевидным весельем, адвокат не предполагал. — Два дня назад на «Пигмалион» был налет, — с трудом глотая смех, продолжал Багров, — разгромили компьютерный центр и еще кое-что. А Хуарес умер от сердечного приступа, когда… — он снова закатился смехом, — когда они с бухгалтером подсчитывали убытки. — А кто разгромил? Эти? — Александр Петрович кивнул на выбитое окно, которое Карина успела завесить одеялом. — Нет, не они. Пытались сработать под них, только очень неумело. На стене печатными буквами написали итальянское ругательство. Писали фломастером, там же его и бросили. Так представьте, фломастер советский, да еще наполовину израсходованный. А латинское «эн» написано наизнанку, как русское «и». Кого-то беспокоило то, что хранилось у компьютеров в памяти. Раздолбали их вдрызг, облили бензином и подожгли. — Сколько человек вам досталось? — Около десяти, в том числе Хаштыков с приятелем. Бухгалтер пока строит из себя дурака, валит все на Хуареса. Это понятно, его смерть всем на руку. Ничего, расколется. Да только, знаете, — с лица полковника исчезли остатки веселья, и вернулось его обычное нервозно-злое выражение, — в сеть, как обычно, попалась мелкая рыбешка. А те, кто делил с Хуаресом его счета в западных банках, по-прежнему на своих высоких постах. К ним не подкопаешься. — Вам следует привыкнуть, — вмешался Ленски, и адвоката удивил некоторый начальственный оттенок в его голосе, — что у мафии мы всегда обрубаем лишь кончики щупалец. Управляющие центры неуязвимы. — Возьмите за образец деятельность мусорщиков, они не пытаются искоренить мусор, а просто убирают его каждый день, — продолжал поучать интерполовец. — Полицейскому важно осмыслить свою работу, как ежедневное обрубание щупалец, иначе он сам становится опасным для общества. — Я скоро перееду в Брюссель, — объяснил Багров, подметив недоумение во взгляде адвоката. — Им нужен специалист по русским делам. — Он мотнул головой в сторону своего будущего начальника: — Здесь мне долго не выжить, я слишком много знаю об «управляющих центрах», а не только о щупальцах. Но в Бельгию им не дотянуться. — Интерпол умеет наказывать тех, кто поднимает руку на его сотрудников, — наставительно произнес Ленски и сделал солидную паузу. — Мне понравилось проведенное вами расследование, господин Самойлов. Адвокат в ответ вежливо поклонился, и Ленски продолжил: — Интеллектуальные проработки иногда бывают полезны. Возможно, мы эпизодически будем приглашать вас для совместной работы. — Не заметив на лице собеседника ожидаемого восторга, он счел нужным добавить: — Это будет для вас экономически выгодно. Карина и Клава, тем временем управившись с кухонными делами, накрыли на стол, и разговор принял более светское направление. — Я слышал о вашей склонности, господин Самойлов, вести «безнадежные» дела. Кого из «Пигмалиона» вы намерены защищать? Бухгалтера? — Он не безнадежен, — подал голос полковник, — выкручивается довольно ловко. Свой срок, понятно, получит, но расстрелом тут, вроде, не пахнет. — Бухгалтера я постараюсь утопить, а защищать возьмусь, вероятней всего, Хаштыкова. С ним, полагаю, в смысле безнадежности все в порядке? — Да, — подтвердил Багров, — этот, по любым нормам, «вышку» себе намотал. — И что же можно придумать в его оправдание? — с неподдельным интересом спросил Ленски. — А я и пытаться не буду придумывать. Я буду доказывать, что вина других гораздо серьезнее. — Но какая от этого польза подзащитному? Или вам самому? — Как вы прагматично ко всему подходите, — улыбнулся Александр Петрович, — о подзащитном можно не беспокоиться, ему ни приобретать, ни терять нечего. А меня интересует концепция: принцип расчленения преступления. Просмотрите технологическую цепочку «Пигмалиона». Номер один: девочка в поликлинике заполняет бланк с медицинскими данными и отсылает его по почте. Преступления нет, уровень гемоглобина и группа крови пациентов не являются государственной тайной. Тем более что статистических медицинских центров предостаточно, и все они собирают подобные сведения. Номер два: накопление этой информации на компьютерах фирмы. Криминальный запах, безусловно, имеется, но состава преступления нет. Номер три: убийство будущего донора, единственное в этой цепи полноценное преступление. Номер четыре: Институт Склифосовского. «Скорая помощь» привозит умершего или умирающего человека, и его труп, в полном соответствии с действующими законами, передается медицинской фирме. Ничего криминального, и даже неэтичного, нет. Трупы спасают живых, а то, что это, как вы выразились, кому-то экономически выгодно, уже никого не касается. И наконец, номер пять: сама фирма. Залитые ярким светом операционные, современнейшее оборудование, звездные имена хирургов, и, главное, безупречная документация на каждый орган. Телекамеры, интервью, репортеры — все легально, в луче прожектора. Что еще? Замечательные законы, позволяющие разрезать на части и вывезти за границу хоть половину населения, и взятки. Взятки сейчас не опаснее насморка. В результате: единственное реальное преступление вынесено за скобки. Хаштыков наверняка и понятия не имел, кто его заказчик. К нему приходил какой-нибудь Миша или Коля, заставлял выучить наизусть адрес и фамилию жертвы и вручал пачку долларов. — Я уже говорил, у вас опасный язык, — подал голос полковник. — Все так и есть, с той разницей, что к нему приходил Эдик. — Насколько я понял, — задумчиво склонив голову набок, спросил Ленски, — ваша концепция предусматривает универсальность принципа расчленения преступления? — Вы прекрасно ухватили суть дела, — поощрительно кивнул адвокат. — Большинство наших фирм имеет криминальные аспекты деятельности, и все пользуются этим принципом. Не у всех на счету убийства, но незаконные сделки — почти у каждой. Более того, сфера действия принципа расчленения катастрофически расширяется. Правительство, например, издает, мягко выражаясь, странные таможенные инструкции, и какие-то люди, пользуясь ими, мгновенно наживают миллиарды. Парламент принимает сырой и нелепый закон, но кто-то его ждет заранее и на его основе становится мультимиллионером. Так что старый добрый лозунг Римской империи «Divide et impera» теперь надо переводить не «Разделяй и властвуй», а «Расчленяй и властвуй». — Звучит эффектно. А ваша концепция содержит какую-нибудь позитивную часть? — Разумеется. Если преступная среда пошла по пути расчленения преступлений, правосудие должно научиться их интегрировать. У меня есть вполне конкретные идеи, и я их намерен изложить. С точки зрения юриспруденции, для нас проблема интегрирования преступлений, в которых замешано большое количество людей — проблема номер один. — Веселое государство, где интеграция преступлений — проблема номер один. — Ленски мрачно усмехнулся, отчего кожа на его скулах натянулась, и он вдруг, несмотря на холеную внешность и элегантный костюм, сделался похож лицом на Багрова. — Вы правы, господин Ленски, — серьезно подтвердил адвокат, — у нас очень веселое государство.