— Ты не моя пленница, — сказал он. — Ты можешь уйти. Не знаю, кто смотрел на меня пристальнее, с большим укором - он или дверь. Как всегда воцарилась тишина. Но она кланялась ему. Он контролировал эту тишину, этот пустой воздух: он мог заполнить его или забрать в любой момент. — Ты сама себе пленница. Если кто-то здесь и похититель, так это ты, — его глаза были лезвиями бритвы, пронзающими меня насквозь. — Ты сама себе убийца. Если бы ты не была подключена к капельнице, ты бы умерла. Я прикусила губу. Сильно. Металлическая кровь потекла изо рта. Эта боль расслабила меня. Я где-то читала, что некоторые люди кусают губы, потому что их кровь выделяет некое успокаивающее химическое вещество. — Имена - это просто ярлыки, которые нам дают другие. Они ничего не значат, — сказал он, наблюдая, как мои зубы двигаются по губам. — Что изменится, когда ты узнаешь моё? — Ты же моё знаешь, — возразила я. — И это даст мне возможность как-то называть тебя. Его взгляд переместился с моих губ на глаза. — А зачем тебе вообще меня называть? Я для тебя ничто, как и ты для меня. Я напряглась. — Если я ничто, то почему нахожусь здесь? — спросила я слабым голосом. — Потому что это нигде, — сказал он. — А я никто. Если хочешь выжить, запомни это, — он сделал шаг назад. — И ты вылезешь из этой гребаной кровати. Если ты этого не сделаешь, я убью тебя. И с этим обещанием, столь же конкретным, как и его решимость, он вышел. Он не шагал с яростью, которая скрывалась за его ровными словами и пустым взглядом. Нет, он шел целеустремленно, спокойно, тихо закрыв за собой дверь, оставив обещание смерти над моей головой. Я не хорошо с ним знакома, но здравый смысл давно покинул меня, так же как надежда и вера. Так что я знала, если правда не выберусь из этой постели, то умру. В его руках. Мне просто нужно понять, хочу ли я жить. Что за жизнь ждет меня за этой дверью? С ним. ГЛАВА 5 Я встала с кровати. Потребовалось много времени, чтобы собрать остатки скудной силы, но я справилась. Когда мои ноги впервые коснулись пола, они подкосились, и я упала. Я долго лежала, прижавшись щекой к ковру, играя нитками, прослеживая замысловатый узор. В голове крутилась мысль просто остаться там, позволить своему телу увянуть, разложиться на дорогом ковре. Затем я снова встала, упираясь на прикроватный столик, на мебель в качестве костылей, чтобы добраться до открытой двери ванной. Она была похожа на пещеру: холодная и ослепительно белая, поэтому мне пришлось несколько раз моргнуть, чтобы сфокусировать зрение. Опять же, все это было с острыми краями, как и владелец. Я догадывалась, что каждый квадратный дюйм этой обители, этой тюрьмы порежут меня, как только моя защита ослабнет. С другой стороны, у меня не было защиты, поэтому всё резало меня Мои шаги были медленными, направленными сначала к туалету в углу. Я лениво размышляла об этих смущающих потребностях и о том, как они удовлетворялись, когда я не могла встать с кровати. Пока я хромала через комнату, то предположила, что ко мне был подключен катетер. Змея стыда скользнула по моей коже от осознания того, что ему приходится иметь дело с моими основными потребностями. Стыд не задержался надолго: в моем мозгу уже не было места для этого. Я старалась отвлечься от всего, что грохотало у меня в голове. И это было сложно. Мое тело было хрупким, каждая косточка виднелась под прозрачной кожей, но оно было тяжелым, как свинец. За время, проведенное в постели, мои мышцы вряд ли смогут выдержать даже вес трупа. Но трупы всегда тяжелее, чем тела живых. Я вспомнила, как давил мне на грудь мой крошечный ребенок. Как ее тяжесть раздробила мои ребра, разорвала мое сердце. Мне пришлось ухватиться за стену, чтобы не рухнуть при одном воспоминании об этом моменте. Тот момент, который я постоянно носила с собой. Тот, который я всегда буду носить с собой. Тот, с которым меня похоронят. Интересно, скоро ли будут эти похороны? В тот момент, когда мое дыхание стало болезненным, когда комната то появлялась, то исчезала из фокуса, когда на меня нападали образы моего мертвого ребенка, я надеялась, что это произойдет скоро. Но я слишком труслива, чтобы умереть самой. Так я и стояла, держась за стену, держась за себя, порезавшись об острые края. А потом я побрела к ванне. Там была душевая кабина размером с гардеробную, но я не могла стоять, потому что не доверяла себе это. Моя одежда - не моя, а убийцы - валялась на полу. Я шагнула в пустую ванну и села. Только когда по рукам побежали мурашки, а зубы застучали, я поняла, что ванна пуста, и я забыла включить воду. Я моргнула, мне пришлось ползти на четвереньках, чтобы дотянуться до крана. Один вентиль для горячей, другой для холодной. Я покрутила горячую. Пар быстро и неуклонно поднимался от обжигающей воды, которая впивалась в мое тело, оставляя красные следы. Я не вздрогнула, ничего не сделала. Я хотела, чтобы вода содрала всю кожу моего тела, может быть, получится стереть грязь, которую я чувствовала. Но я знала, что это не так. Я родилась с грязью и кровью. Ничто этого не изменит. Только могила. Я споткнулась. Не потому, что я была неуклюжим ребенком. Нет, я поставила себе задачу не быть неуклюжей. Дамы не могут. Это мне мама сказала. Дамы были сдержанны, хорошо разбирались в застольных манерах и всегда знали, какую обувь надеть по любому поводу. Споткнувшись о собственные ноги, я бы только заработала холодный и острый взгляд от матери. Поэтому я приучила себя не спотыкаться. В основном я старалась не попадаться ей на глаза. Я споткнулась не о свои ноги. Они принадлежали кому-то другому. Я приземлилась прямо на пол, напротив чьего то лица с остекленевшими, пустыми глазами. Обычно я быстро реагировала. Нужно иметь хорошие рефлексы, когда растешь в семье змей, замаскированных под людей. Особенно, когда они без колебаний кусали тебя, потому что ты не была монстром, маскирующимся под человека - ты была человеком. Люди в этой семье были слабы, а слабость вызывала отвращение и уничтожалась, если это было возможно. Но они - даже с их отсутствием моральных устоев - не могли разрушить свою собственную семью. Так что меня оставили. Оставили в доме, где я споткнулась о мертвое тело, пробираясь на кухню за миской хлопьев, так как мама забыла сказать новой горничной, что мне нужно приготовить еду. Липкая горячая жидкость на моей щеке оказалась кровью. Она лилась из пулевого ранения между незрячими глазами мужчины. Чистая, совсем маленькая, аккуратная дырка. Мой желудок скрутило, когда я оттолкнулась и отползла назад, ударяясь спиной о стену. Больно, но я даже не заметила этого. Я была слишком занята, пытаясь смыть кровь - чужую кровь - со своей щеки, но лишь испачкала руки. Я с ужасом посмотрела на них и вытерла о шерстяные брюки, не беспокоясь о том, что мама скажет о пятнах. Небольшая часть крови все равно осталась на моих ладонях, на пальцах. — Элизабет, что ты делаешь на полу? Вставай, — приказал резкий голос. Мне потребовалось больше времени, чем обычно, чтобы ответить на этот голос, чтобы оторвать взгляд от своих рук. Мама стояла в дверях, скрестив руки на груди, резко подняв брови и неодобрительно поджав губы. — Но там же… — я перевела взгляд на мужчину. Не знаю, чего я ожидала. Мужчина ничего не сделал. Конечно, он ничего не сделал: он был мертв. Мертвые лишь побуждают живых на действия. На крик, на плач, на бегство. Мне хотелось сделать все это, но я ничего не могла. Мое тело было парализовано, даже резкий приказ матери не мог заставить меня встать по стойке смирно, как обычно.