– Только не сегодня, Мелоди. Она положила счет лицом вниз, и тут в кармане у Бекетта завибрировал телефон. Он выудил его, присмотрелся к экрану, ответил: – Бекетт! – Привет, это Джеймс Рэндольф. Есть минутка? Джеймс – это еще один детектив. Постарше Бекетта. Башковитый. Но при этом еще и отмороженный на всю голову. – Что стряслось, Джеймс? – Помнишь некую Элин Бондурант? Порывшись в памяти, Бекетт припомнил женщину, с которой имел дело шесть или семь лет назад. – Помню. Развод закончился грандиозным скандалом. Ее бывший нарушил судебный запрет не приближаться к ней плюс расколошматил полдома, по-моему… А что там с ней? – Она ждет на второй линии. – Так ведь семь лет прошло! Не можешь сам разобраться? – Ну что тебе на это сказать, Бекетт… Дамочка сильно на нервяке. И хочет только тебя. – Ну ладно, давай. – Он положил локоть на перегородку кабинки. – Соединяй. – Повиси на трубочке… На линии потрескивали помехи, потом дважды щелкнуло. Когда послушался голос Элин Бондурант, он звучал спокойней, чем ожидал Бекетт. – Простите, что тревожу вас, детектив, но я помню, как чутко вы ко мне тогда отнеслись… – Да все нормально, миссис Бондурант. Чем могу помочь? Она как-то отчаянно рассмеялась. – Всё, чего мне хотелось, это просто прогуляться… * * * Когда Бекетт влетел на грунтовую дорожку под церковью, опять позвонил детектив Рэндольф. – Пока точно не знаю. – Автомобиль вовсю подскакивал на ухабах разбитой колеи, наверху уже маячила церковь. – Будь пока на низком старте. Подтяни пару-тройку патрульных, криминалиста, медэксперта… Может, и ложная тревога, но вообще-то не похоже. – Это то же самое? – Пока не знаю. – Дайеру сказать? Бекетт немного поразмыслил. Дайер – хороший администратор, но далеко не самый лучший коп на всем свете. Все принимает слишком близко к сердцу, склонен обычно все затягивать, даже когда промедление становится смерти подобно. Есть до боли знакомый адрес и тот факт, что Эдриен только что вышел из тюрьмы, так что вполне вероятно, что это и впрямь то же самое. В глубине души Бекетт считал: Дайер так полностью и не оправился от того, что его напарник оказался убийцей. Годами в управлении муссировались одни и те же вопросы. «Где были глаза у Дайера?» «Что из него тогда за коп?» – Послушай, Джеймс. Фрэнсис наверняка задергается по этому поводу. Давай-ка для начала как следует выясним, с чем мы имеем дело. Просто сиди на жопе ровно, пока я не перезвоню. – Только не затягивай. Тринадцать лет прошло с тех пор, как в той же самой церкви Эдриен убил Джулию Стрэндж, но Рэндольф тоже это почувствовал: грядут мрачные перемены. Это могло изменить абсолютно все. Человеческие жизни. Город. «Лиз…» Бекетт сбросил телефон в карман, взялся за руль обеими руками и посмотрел сквозь лобовое стекло на вырастающую перед ним церковь. Даже сейчас это место вызывало у него глубоко тревожные чувства. Здание было старым, все вокруг него густо заросло ромашками, конизой[15] и разнокалиберными соснами. Ну ладно, заросло и заросло, главная проблема – история места. Начиналась она с Джулии Стрэндж. Ее убийство и само по себе было событием хуже некуда, но даже после того, как церковь забросили, послевкусие смерти по-прежнему зримо и незримо витало вокруг. Вандалы выбили стекла, повалили надгробия, а стены и пол разрисовали из баллончиков богохульными надписями и сатанинскими символами. За годы здесь перебывало множество бомжей. Они оставляли после себя пустые бутылки, презервативы и кострища от костров, на которых готовили себе еду, а один из таких костров достаточно вышел из-под контроля, чтобы спалить часть строения и повалить крест. Но, если присмотреться, всегда можно было приметить остатки былой славы: массивные камни и гранитные ступеньки, даже сам крест, который простоял почти две сотни лет, прежде чем согнуться после удара о землю. Религиозные убеждения Бекетта еще окончательно не потускнели, так что, наверное, охватившее его неуютное чувство произрастало из чувства вины за все несправедливости, которые он некогда допустил. А может, из контраста между добром и злом или из воспоминаний о том, какой была эта церковь некогда, о воскресных заутренях и песнопениях, о той жизни, которая когда-то давным-давно была так хорошо знакома его напарнице… Чем бы это ни объяснялось, чувствовал он себя достаточно безрадостно, чтобы стиснуть зубы и покрепче ухватиться за руль. Когда автомобиль перевалил через горбушку подъема, Бекетт наконец приметил эту тетку Бондурант, стоящую в высокой траве с двумя собаками по бокам. Одна из них заливалась лаем. Он резко нажал на педаль тормоза, разогнавшийся автомобиль проехался юзом и встал. Нехорошее чувство осталось. – Не бойтесь, они добрые! – крикнула Элин. Бекетту, однако, приходилось встречать лабрадоров, которые добротой и дружелюбием не отличались. Он поприветствовал женщину по имени, а потом оглядел церковь, поля и далекий лес. – Вы пришли пешком? – Мой дом вон там. – Она показала рукой. – В трех милях. Я хожу сюда несколько раз в неделю. – Вы кого-нибудь видели? – Бондурант покачала головой, и он мотнул головой на церковь. – Там что-нибудь трогали? – Дверную ручку с правой стороны. – Что-нибудь еще? – Цепь уже была оборвана. Я остановилась задолго до того, как подошла к… гм, гм… – Все нормально, – кивнул Бекетт. – Скажите, когда вы были здесь в последний раз? – Несколько дней назад. Может, дня три. – Видели тогда каких-нибудь людей? – Не конкретно тогда, но время от времени вижу. Иногда нахожу мусор. Пивные бутылки. Окурки. Старые кострища. Сами знаете, что можно увидеть в таком месте. – Ее голос под конец надломился. Бекетт напомнил себе, что простым гражданам не столь часто доводится лицезреть трупы, в отличие от копов. – Я собираюсь зайти внутрь и посмотреть. Вы оставайтесь здесь. У меня есть еще вопросы. – Это ведь то же самое? Бекетт заметил страх у нее в глазах, когда над церковью зашуршали деревья, а один из псов натянул поводок. – Ждите, – приказал он. – Я скоро. Оставил ее стоять на месте и направился к церкви, ненадолго остановившись, чтобы изучить следы колес на траве. Ничего примечательного, подумал он. Может, и получится снять отпечатки протекторов… Но скорее всего нет. Переступив через валяющуюся на крыльце цепь, Бекетт двинулся в жаркую темноту. На протяжении десяти футов она была почти черной, так что он подождал, пока привыкнут глаза. Вскоре пустота постепенно обрела очертания полутемного пространства с низким потолком и канделябрами на стенах, проявились лестница слева и двери от шкафов, сорванные с петель. Пройдя через притвор[16], он почти на ощупь добрался до двойных дверей, ведущих в неф[17]. Сразу за ними потолок воспарил куда-то ввысь, и хотя на его стороне церкви он большей частью оставался в тени, свет лился сквозь витражные стекла обоих боковых приделов, ярко освещая алтарь и женщину на нем. Свет был наполнен красками – разными оттенками синего, зеленого и красного – и перечеркнут тонкими тенями чугунной витражной рамы. В остальном же он больше напоминал косо воткнувшийся в тело клинок, намертво пришпиливший женщину к алтарю и раскрасивший во все цвета радуги ее бледную кожу и белую жесткую холстину, укрывавшую ее от ступней до подбородка. Первым делом Бекетту бросились в глаза черные волосы, полная неподвижность и ярко-красные ногти – образ столь знакомый и жутковатый, что приковал его к месту. – Пожалуйста, только не то же самое… Он разговаривал сам с собой, но просто не мог удержаться. Свет заливал ее, словно какую-то драгоценность в футляре, но дело было не только в этом. Дело было в наклоне подбородка, в гладких, словно яблочная кожура, ногтях. – Господи! По почти забытой детской привычке Бекетт перекрестился, а потом двинулся по выломанным половицам и обрывкам прогнившего ковра. Он пробирался между опрокинутых скамей, и с каждым шагом иллюзия совершенства все больше крошилась на мелкие кусочки. Цвет вымывался из света. Бледная кожа замутилась, стала серой, и признаки смерти выпятились напоказ, словно по какому-то волшебству. Синяки. Странгуляционные борозды. Обломанные ногти. Бекетт сделал последние несколько шагов и возле самого алтаря опустил взгляд. Жертва была молода, с темными волосами и налившимися кровью глазами. Она вытянулась на алтаре в точности, как в свое время Джулия Стрэндж, – руки скрещены поверх холстины, шея почернела и смята. Он внимательно осмотрел следы пальцев на горле, мертвые глаза, едва не насквозь прокушенные губы… Приподнял холстину, увидел, что под ней она полностью обнажена – тело бледное, без всяких отметин и в остальном просто превосходное. Опустив холстину на место, Бекетт ощутил, как эмоции накрывают его с головой. Эта тетка Бондурант была совершенно права. Это то же самое. * * * Когда они покатили вниз, солнце уже вовсю жарило сквозь кроны деревьев. В машине стояла тишина, пока они не въехали в район, в котором жила Ченнинг. Когда девушка заговорила, голос ее был тих и все-таки напряжен, словно взведенная пружина. – А вы когда-нибудь возвращались туда, где это произошло? – Я только что водила тебя туда. Только что тебе его показывала. – Вы водили меня к карьеру, а не к тому месту, где это случилось. Вы просто показали на него рукой. Рассказывали про него. Но мы не подходили к той сосне, возле которой тот парень вас повалил. Я спрашиваю, стояли ли вы когда-нибудь прямо в том самом конкретном месте… Они остановились перед домом Ченнинг, и Элизабет вырубила мотор. За живой оградой возвышались кирпич и камень, все столь же твердо и незыблемо.