– Я не останавливаюсь, – сказала Элизабет, но это было не так. Стоило только заговорить, как ноги сами собой начинали замедлять шаг. Она изо всех сил старалась делать вид, будто в машине не Эдриен, что он нисколько не изменил ее жизнь, – что, может, она вовсе никогда и не любила его. – Ну давай же, Лиз. – Взяв ее за руку, Бекетт привел ее в движение. – А вот там, в другой машине, Натан Конрой. – Он указал рукой. – Бывший военный, бывший байкер. Это его бар. Он говорит, что стрелял в парнишку в качестве самообороны, что вполне может оказаться правдой. Когда сюда приехали патрульные, то нашли на стойке его пистолет – «Вальтер» тридцать второго калибра с одним израсходованным патроном. Серийный номер спилен, так что мы забираем его за незаконное хранение. Что же до его заверений насчет самообороны, то на полу рядом с Гидеоном лежал «Кольт Кобра» тридцать восьмого калибра. Заряженный, но из него не стреляли. Если учесть, какой сегодня день, я поставил бы на то, что парень явился со стволом мстить. – Ему всего лишь четырнадцать. – Четырнадцать, без матери и с вечно бухим отцом. – Господи, Чарли… – Просто реально смотрю на вещи. – Револьвер зарегистрирован? – Послушай, тебе даже не полагается просто находиться здесь! – Ну да, ну да… «Сиди себе в больнице, не лезь в мои дела…» Знаешь ли, со мной такие штучки не проходят. Когда Элизабет приблизилась к бару, ее взгляд зацепился за знакомого детектива и кровавое пятно возле открытой двери. Бекетт ухватил было ее за рукав, но она вырвала руку и обратилась к детективу, спокойной женщине с тихим голосом по имени Си-Джей Саймондс: – Привет, Си-Джей! Как дела? – Привет, Лиз. Очень обо всем этом сожалею. Говорят, ты знала мальчишку… Си-Джей указала в полутьму бара, где, похоже, собрались поглазеть на происходящее чуть ли не все съехавшиеся на место происшествия копы. Элизабет кивнула, но больше не произнесла ни слова, поджав губы. Вошла внутрь, постаравшись подальше обойти заляпанный кровью пол у входа. Укрывшись от жары, поняла, что бар представляет собой узкое помещение, пропахшее хлоркой и пролитым пивом. Несколько патрульных в форме изображали бурную деятельность, но глазами следили за ней, когда она обходила помещение, избегая крови на полу и легонько касаясь то стула, то стойки. Да, она была копом, но газеты ополчились против нее, а значит, вскоре их примеру последует и половина города. Полиция штата хотела привлечь ее за двойное убийство, и каждый коп в помещении знал, что ей опасно здесь находиться. Она была связана с мальчишкой и Эдриеном Уоллом. У нее не было ни значка, ни полномочий, и, хотя никто не сказал ни слова, куча народу погорит, если мальчишка умрет или без предупреждения нагрянут журналисты. Элизабет пыталась игнорировать всеобщее внимание, но находила пристальные взгляды настолько несправедливыми и гнетущими, что рявкнула: – Ну что? Никто не ответил. Однако никто и не отвернулся. – Поспокойней, Лиз, – шепнул Бекетт. Но это были те же самые взгляды, которые она получала от прессы, своих соседей и просто прохожих на улице. Заголовки заголовками, но с копами все должно было быть совершенно по-иному. Они понимали опасности этой работы, знали, что такое чувство темных мест, однако никакого родства она не ощущала. Взгляд одного из патрульных был особенно пристальным, плюс постоянно перемещался с ее груди на лицо и обратно. Как будто она и не коп, как будто так и надо. – У вас есть какая-то причина находиться здесь? – вопросила Элизабет. Патрульный перевел взгляд на Бекетта. – Не смотрите на него, смотрите на меня! Патрульный был дюймов на восемь повыше, фунтов на девяносто потяжелее[10]. – Я просто выполняю свою работу. – Ладно, тогда выполняйте ее снаружи. Он опять посмотрел на Бекетта, и Элизабет добавила: – Он подтвердит, что это так. – Да, это так. – Бекетт махнул рукой на открытую дверь. – Все на улицу. Все, кроме Си-Джей. Все потянулись к выходу. Здоровенный патрульный дождался последнего и задел Элизабет плечом, проходя мимо. Соприкосновение было мимолетным, но она как следует его прочувствовала – здоровяк, использующий свои габариты. Она посмотрела ему вслед. Бекетт взял ее за локоть. – Никто тебя не осуждает, Лиз. – Не прикасайся ко мне! – Глаза ее стали стеклянными, а кожа – скользкой от внезапного пота. У патрульного были темные волосы, подбритые на висках и на затылке. На руках курчавились жесткие, как проволока, черные волоски. – Эй, это всего лишь я, – произнес Бекетт. – Я сказала – не прикасайся ко мне! Я не хочу, чтобы ко мне вообще хоть кто-нибудь прикасался. – Да никто к тебе не прикасается, Лиз. Снаружи тот патрульный обернулся на нее, а потом наклонился к приятелю и что-то шепнул тому на ухо. Шея у него была толстая, глаза темные, глубокие и презрительные. – Лиз! Она уставилась на его руки, на грубую кожу и квадратные ногти. – У тебя кровь идет, – сказал Бекетт. Элизабет пропустила его слова мимо ушей – обстановка вокруг вдруг начала тускнеть. – Лиз! – Что? – она вздрогнула. Он указал рукой. – У тебя кровь на губе. Элизабет коснулась пальцем уголка рта и отняла его красным. А когда опять посмотрела на патрульного, вид у того, похоже, был уже обеспокоенный и сконфуженный. Она дважды моргнула и поняла, насколько он молод. Может, лет двадцати от силы. – Прости, – произнесла она. – По-моему, мне что-то показалось. Бекетт потянулся было к ней, но остановился. Си-Джей тоже не сводила с нее глаз, однако Элизабет была не в настроении встречать обеспокоенные взгляды и сочувствие от других. Бросив последний взгляд на патрульного, она вытерла измазанный кровью палец о штаны. – Что говорит Эдриен? – Он не станет с нами разговаривать. – А со мной, может, и поговорит. – С какой это стати? – Из всех копов, которые знали Эдриена Уолла, кто никогда не обвинял его в убийстве ни в чем не повинной женщины? Она быстро отошла от барной стойки. Бекетт перехватил ее на полпути к машине. – Послушай, я знаю, какие чувства у тебя были к этому парню… – Нет у меня никаких чувств! – Я не говорил, что есть. Я сказал «были». – Ладно. Хорошо. – Она попыталась выкрутиться из своей оговорки. – У меня не было никаких чувств. Бекетт нахмурился, поскольку распознал ложь. Неважно, что Элизабет сейчас сказала, – ее чувства к Эдриену были очевидны для любого, кто удосужился бы открыть глаза. Она была молодой и азартной, а Эдриен среди копов был кем-то вроде рок-звезды – не просто талантливой, но и телегеничной. Ему доставались самые громкие дела, он производил самые громкие аресты. По этой причине журналисты в городе просто выстраивались в очередь, чтобы сделать из него героя. Новички любили это в нем. Многих копов постарше это возмущало. С Элизабет, правда, все зашло глубже, и Бекетт присутствовал при сем, чтобы это засвидетельствовать. – Послушай. – Схватив ее за руку, он остановил ее. – Давай назовем это просто дружбой, о’кей? Никаких осуждений. Никакого грузилова. Но ты была ближе к Эдриену, чем к большинству остальных. Он что-то для тебя значил, и это нормально. Медали, симпатичная физиономия, неважно… Но он отсидел тринадцать лет в самой строгой тюрьме штата. Коп за решеткой, ты понимаешь? Вне зависимости от того, убил он Джулию Стрэндж или нет – а если честно, я уверен, что убил, – это не тот человек, которого ты помнишь. Спроси любого копа, который был поблизости несколько лет, и ты услышишь ровно то же самое. Неважно, даже если он и был хорошим человеком в какие-то давние времена. Тюрьма ломает людей и делает из них что-то совершенно другое. Просто загляни в лицо этого несчастного поганца. – В его лицо? – Я к тому, что он зэк, а зэки – обычно ловкие манипуляторы, мастера играть на людских слабостях. Он попытается использовать твое отношение, какие бы чувства к нему ты сейчас ни испытывала. – Прошло тринадцать лет, Чарли. Даже тогда он был просто другом. Элизабет начала было поворачиваться, но Бекетт опять ее остановил. Она посмотрела на его руку у себя на рукаве, потом ему в глаза, которые словно подернулись печальной дымкой под тяжелыми веками. Он тщетно пытался подобрать нужные слова, а когда заговорил, голос его казался таким же грустным, как взгляд. – Будь осторожней с любой дружбой, – произнес он. – Не за всякую дружбу не надо платить. Элизабет многозначительно смотрела на его руку до тех пор, пока он ее не убрал. – Третья машина? – уточнила она. – Угу. – Бекетт кивнул и отступил в сторону. – Третья. * * * Она легкой походкой двинулась прочь, и Бекетт посмотрел ей вслед. Длинные ноги. Энергия и напор. Держалась Элизабет отлично, но это его не обманывало. Она глубоко погрузилась в культ Эдриена Уолла. Бекетт припомнил, какой она была на суде, как просиживала день за днем в зале, словно на скамейке запасных, с прямой спиной, бледная и полностью убежденная в невиновности Эдриена. Это держало ее особняком от любого другого копа в управлении. От Дайера. От Бекетта. Даже от других таких же салаг, как она. Элизабет была единственной, кто верил, и Эдриен об этом знал. Выискивал ее взглядом в суде первым делом с самого утра, а потом после обеденного перерыва и под конец дня. Крутился на своем стуле, ища ее взгляд; и Бекетт – не раз и не два – видел, как этот поганец улыбается. Никто не праздновал победу, когда объявили приговор, но было трудно отрицать почти всеобщее чувство мрачного удовлетворения. Убив Джулию Стрэндж, он положил черный глаз на каждого копа, которому не все равно, что хорошо, а что плохо. Кроме того, пресса буквально сорвалась с цепи. «Коп-герой убивает молодую мать…» А потом еще и этот Гидеон Стрэндж, мальчишка… По какой-то причине Элизабет привязалась и к нему тоже. Она держала его на руках на похоронах, пока его отец заливался слезами, и даже потом была замешана в жизни мальчишки на просто-таки фундаментальном уровне. Заботилась о нем, даже любила его. Бекетт никогда не понимал, по какой причине, но, зная глубину ее привязанности, терялся в догадках, как ей удается увязать все это воедино.