– Так ты что, не просила меня прийти? – А он сказал, что просила? – Послушай, прости. Похоже, ты меня не ждала. Элизабет вздохнула. Кэрол – терпеливая душа, в жизни которой не было ни одного плохого дня. – Да все нормуль. – Она улыбнулась и кивнула. – По-моему, мы оба хорошо знаем, что из себя представляет твой муженек. – К каждой бочке затычка, храни его Господь… – Тебе надо попробовать поработать с ним. – Ясненько. – Кэрол поставила саквояж на пол, вдруг приняв жутко деловой вид. – Выходит, он ничего не спрашивал и не сказал тебе, что я приду… Подбоченившись, она медленно обвела взглядом гостиную и кухню. – Ясненько. – Во второй раз это прозвучало менее убедительно, но она все равно кивнула. – Ты – в душ. Мне – кофе, пока я жду, а когда что-нибудь наденешь, мы приведем твою башку в порядок. – Послушай, совсем ни к чему… – Лучше что-нибудь более консервативное. – Что-что, прости? – В смысле? – Ты сказала, что мне нужно надеть что-нибудь консервативное? – Да ну? – Рот у Кэрол сложился в виде буквы «о». – Господи, да нет же! – Она замахала руками. – Короткий халатик, длинные ноги… Хотя погоди. Нет. Я опять что-то не то несу. Сделав глубокий вдох, она попыталась еще раз. – Ты такая красивая, что тебе абсолютно все к лицу. Просто мы у себя дома одеваемся несколько более скромно. Пожалуйста, прости. Я честно не могу поверить, что сказала такое. Я тут у тебя дома, незваная… Элизабет остановила ее взмахом руки. – Все о’кей. – Точно? Жутко не хотелось бы, чтобы ты подумала, будто я такая ханжа… Вообще-то это не мое дело. – Просто дай мне несколько минуточек. Принять душ. Выпить еще чашечку кофе. Кэрол слабо улыбнулась. – Если ты не против. – Пять минут. В ванной Элизабет встала перед зеркалом и сделала несколько глубоких вдохов. Улыбка медленно сползла с лица. Послушала, как хлопают дверцы кухонных шкафчиков и гремит посуда, а потом оперлась обеими руками о край раковины и внимательно изучила свое отражение. Дайер был прав насчет веса. При росте пять футов и восемь дюймов ее крепких, без капли жира мышц вполне хватало, чтобы успешно управиться с любой рабочей проблемой. Хорошие плечи. Сильные руки. Но теперь вид у нее был совершенно истощенный, щеки ввалились, глаза стали больше и глубже, а радужки приобрели бледно-зеленый оттенок. Стащив халат, Элизабет попыталась взглянуть на себя глазами кого-нибудь вроде Кэрол Бекетт. Короткие каштановые волосы, маленький нос, узкий подбородок. Кожа бледная, но чистая, лицо пропорциональное со всех точек зрения. Элизабет сознавала свою привлекательность, но живот косо пересекал шрам, где какой-то торчок хватанул ее ножом от ребра до самого бедренного сустава, а на плече, которым она как-то крепко приложилась о твердый бетон, заплатой красовалось бесформенное бесцветное пятно. Мужчинам она вроде бы нравилась, но по большому счету и не пыталась себя обмануть. Перелом руки и четырех ребер, кожа рассажена о проволочные ограды, и дважды ее выбрасывали из двух разных окон. «Тринадцать лет на полицейской службе, – подумала она, – и что я теперь собой представляю?» Вопрос был непростой. За плечами у нее было уже пять попыток завязать серьезные отношения, но все они заводили в тупик. Она, дочь священника и студент-недоучка, пьющая, курящая перезрелая дама и опустившийся коп. В отношении ее проводится расследование по поводу смерти двух человек, а она не чувствует ни малейших угрызений совести. Изменила ли она что-нибудь, если б смогла? «Наверное», – подумала Элизабет. «Хотя, скорее всего, нет». Всему были причины. Почему она ненавидела своего отца? Почему стала копом, и почему не складывались отношения с мужчинами? То же самое она могла сказать про подвал, ту стрельбу и Эдриена Уолла. Последствия, конечно, имеют значение, но причины не менее важны. А бывает, что причины важнее. Наконец она вышла из ванной, чистая, влажная и одетая настолько консервативно, как только было можно – что означало для нее джинсы, сапоги и льняную блузку. Хотя, может, джинсы и сидели слишком низко на бедрах, а блузка больше походила на мужскую рубашку на вкус кого-нибудь вроде Кэрол. Элизабет постаралась придать себе беззаботный вид. – Так лучше? – Намного! Заметив на кофейном столике папку с делом об убийстве Джулии Стрэндж, Элизабет быстро схватила ее в охапку. – А у тебя сегодня разве не свадьба или что-то в этом роде? – Ох ты моя сладенькая! Не прямо через час, и даже близко не на час работы. – Точно? В голосе Элизабет прозвучала надежда, но Кэрол уже вытащила на середину кухни стул и многозначительно по нему похлопывала. Так что Лиз покорно уселась и позволила постричь, попшикать спреем и уложить свои волосы. По ходу дела они болтали обо всякой ерунде, но в основном про супруга Кэрол. – Ему нравится быть твоим напарником. – Отступив, Кэрол поправила что-то щеткой. – Он говорит, что наблюдать за твоей работой – одно удовольствие. – Э-э, ну… – А про меня он говорит? Когда вы вместе в машине, в смысле, или работаете над делом? Рассказывает про меня или про детей? – Каждый божий день, – ответила Элизабет. – В своем обычном стиле – с шуточками и прибауточками, но даже слепому ясно, что он чувствует. Гордится детишками. Любит жену. Вы двое даете мне надежду. Кэрол расцвела, щетка заработала немного энергичней. – Скоро уже? Она вручила Элизабет маленькое зеркальце. – Вот, взгляни. Каштановые волосы были пострижены в каре и гладко уложены. На вкус Элизабет – многовато лака, слишком уж пафосно. Она отдала зеркальце и поднялась. – Спасибо тебе, Кэрол! – Сделала, что смогла. Кэрол похлопала по своему синему саквояжику и почти успела спуститься вниз по ступенькам, когда зазвонил ее мобильник. – О! Не подержишь? – Она сунула чемоданчик Элизабет и вытащила из нагрудного кармана телефон. Все еще стоя на крыльце, произнесла: – Алло! – Пауза. – О, привет, сладенький… Что?.. Да, уже. – Бросила взгляд на Элизабет. – Конечно. Да. Мы у нее дома. Прижав телефон к груди, Кэрол обратилась к Элизабет. – Чарли. Хочет с тобой поговорить. Она протянула ей телефон, и Элизабет посмотрела на улицу, скрывающуюся за широким, густо напудренным лицом Кэрол. – Ну что еще, Бекетт? – У тебя на домашнем постоянно короткие гудки – наверное, трубка снята. – Я знаю. – Мобильник тоже выключен. – Никого особо не хочу слышать. Что происходит? – Возле тюрьмы подстрелили одного мальца. – Жаль это слышать. А как это касается меня? – Потому что пятьдесят на пятьдесят его подстрелил Эдриен Уолл. Элизабет почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Захотелось присесть, но Кэрол не сводила взгляда с ее лица. – Больше того, – продолжал Бекетт. – Что? – Мальчишка, в которого стреляли, – это Гидеон Стрэндж. Послушай, мне очень жаль, что именно мне… – Погоди. Остановись. Элизабет терла глаза, пока перед ними не расплылась красная муть с белыми искорками. Быстро мысленно пробежалась по всем фотографиям вскрытия из дела об убийстве Джулии Стрэндж, а потом вспомнила, что из себя представлял Гидеон в тот день, когда пропала его мать. Ясно и в подробностях увидела перед собой комнату мальчика, мебель и краску на стенах, детективов и экспертов-криминалистов, которые тянулись из кухни, словно дым. Припомнила Эдриена Уолла – белого, как простыня, – и чувство горячего, извивающегося тела мальчика, когда он вопил у нее на руках, а другие копы пытались успокоить его отца, рыдающего с дикими глазами и едва не бьющегося в истерике. – Он жив? – В больнице, – сказал Бекетт. – Больше ничего не знаю. К сожалению. Но пуля в нем.