Глава 6. Исайя Суббота № 2 – Пирс Санта-Моники, а? Она находит меня на скамье рядом с лотком продавца чурро[7]. Руки ее засунуты в задние карманы коротких шорт, белая футболка с треугольным вырезом подчеркивает загорелую кожу; под футболкой чуть-чуть заметен бледно-розовый кружевной лифчик. Марица-официантка – потрясающее произведение искусства и гордая обладательница выигрышного билета генетической лотереи Клейборнов, но я напоминаю себе не пялиться туда, куда не положено. Вчера я слишком много раз ловил себя на том, что рассматриваю ее, позволяя взгляду задержаться на каждом квадратном дюйме ее тела, – когда видел, что она на что-то отвлеклась. В тот вечер на концерте мы постановили, что отношений между нами нет, и скрепили это стаканом холодной воды мне в морду, и я не имею намерения превращать эти не-отношения во что-то другое. Не считая того, что ее жизнерадостное и искрометное поведение половину времени действует мне на нервы, я питаю глубокое уважение к ее склонности называть вещи своими именами и не пытаться произвести впечатление на кого бы то ни было – особенно на меня. Марица есть Марица. Она не прячется под слоями макияжа, нервными смешками или приятными высказываниями. Но я ни за что не скажу ей этого. Она может неправильно меня понять. Она может подумать, будто нравится мне. – Почему ты выбрал именно это место? – Марица усаживается рядом со мной, мазнув бедром по моей ноге. Соленый воздух наполнен запахом жареного теста, корицы и сахара, и это немедленно возвращает меня в детство. – Родители приводили нас сюда, когда мы были детьми, – отвечаю я. – Они позволяли нам бегать по парку и покупали нам все, что мы хотели. Эти воспоминания о лучших временах – единственное, что я действительно хотел бы сохранить из своего прошлого. – Звучит мило, – говорит она, с тихим хмыканьем выдыхая воздух. – Значит, ты вырос в Санта-Монике? – Не-а, – отвечаю я, помотав головой, и начинаю с хрустом разминать пальцы, глядя на океан. – В основном в Риверсайде. – Когда ты в последний раз приходил сюда? Я с шумом выпускаю воздух сквозь чуть приоткрытые губы и снова качаю головой. – Даже не помню. Девять, двенадцать лет назад? Кажется, мне было шестнадцать или семнадцать, когда отец в последний раз брал нас сюда, и это, похоже, логичный подсчет: незадолго до того, как он умер, а умер он сразу после того, как ушел, оставив больную жену и шестерых детей. – Ты молчишь, – пару минут спустя говорит Марица, ткнув меня в плечо. – О чем ты думаешь? – Ни о чем таком, чем стоило бы делиться, – отвечаю я. И это правда. Ей не нужно знать о моем прошлом. Оно не имеет никакого отношения к «здесь» и «сейчас», к нашей неделе суббот. Эту часть себя я больше не обсуждаю, и это все, что я могу сказать. – Делиться стоит всем. Я мотаю головой. – Не этим. Марица наклоняется вперед, уперев локти в колени и положив подбородок на ладони, и устремляет взгляд на толпу. – Ты когда-нибудь наблюдаешь за людьми? – Иногда, а что? – Когда я была младше, мы с моей кузиной Мелроуз постоянно разглядывали людей и придумывали истории… ну, типа как выбирали человека, а потом за полминуты рассказывали всю историю его жизни, – поясняет она. – Видишь того человека? Позирующего у знака «Шоссе 66»? Марица небрежно указывает на мужчину в джинсовых шортах, черной футболке и бейсболке с надписью «Пирс Санта-Моники». Нижняя часть его лица скрыта густой светлой бородой. – Да, вижу, – отвечаю я. – Его зовут Коллин Берк. Он из Денвера в Колорадо, – начинает рассказывать она, облизывая губы и рассматривая его. – В детстве был любимцем всей семьи, именно поэтому ему комфортно, когда он позирует для фото и вообще находится в центре внимания. По профессии он программист, компьютерщик, а в качестве хобби они с друзьями делают разные антуражные штуки для ролевых игр живого действия. Несмотря на то что ему уже за тридцать, он застилает свою кровать бельем с рисунком из «Звездных войн», а его пса зовут Йода. Еще у него есть девушка. Ее зовут Саманта Роббинс, и это она его фотографирует. Она еще не знает, но он собирается в этом году сделать ей предложение в семейном летнем домике у озера – на День Независимости, когда начнется фейерверк. – Это романтично и по-гиковски, – говорю я. – Убийственное сочетание. Марица вздыхает. – И именно поэтому она согласится. Она без ума от него и хочет нарожать ему детей. Я хихикаю. – Ты ужасно непредсказуемая. И мне это вроде как нравится… – Ладно, твоя очередь. Выбери кого-нибудь и расскажи историю его жизни, – говорит она, откидываясь на спинку скамьи, прислоняясь ко мне плечом и похлопывая ладонью по моему колену. Обычно я не люблю вторжений в мое личное пространство, но сейчас почему-то близость другого человека не вызывает у меня этого раздражающего – словно ногтем по линолеуму – ощущения, от которого у меня сами собой сжимаются зубы и учащается дыхание. Окидывая взглядом пирс и изучая варианты, я замечаю в некотором отдалении женщину, одетую только в бикини персикового цвета и сидящую в полном одиночестве на берегу, подстелив под себя зеленое полотенце. – Вот, – говорю я, указывая в ее сторону. – Та девушка в бикини, которая сама по себе. – Та, в соломенной шляпке? – Ага, – отвечаю я, делая глубокий вдох. – Ее зовут Кейденс. – Красивое имя. – И она недавно порвала со своим парнем, потому что он трахал ее лучшую подругу, – начинаю я. – Хм, это уже похоже на сценарий Мори Повича, но, ладно, продолжай. – Она выросла в Нью-Гэмпшире, но всегда чувствовала себя скорее жительницей западного побережья, отсюда и высветленные волосы, и загар, граничащий с раком кожи. – Не слишком ли сурово? – Ладно-ладно. Это автозагар, и она всегда ответственно намазывается кремом от солнца. Так лучше? – спрашиваю я. – Намного. – В общем, она послала своего парня и приехала сюда, потому что хотела побыть наедине со своими мыслями, но в окружении людей. Вот такая она сложная натура, но большинство женщин такие. Они всегда хотят одновременно двух совершенно разных вещей и половину времени понятия не имеют, почему так. Марица смеется. – Ставлю галочку в колонке «истина». – К тому же она втайне надеется, что какой-нибудь случайно встреченный привлекательный парень западет на нее, даст ей свой номер телефона и заставит ее забыть о том чуваке, который ее так кинул, – добавляю я. – Но в конечном итоге она вернется домой ни с чем, вызвонит подруг, и они вместе пойдут в свой любимый бар, чтобы пить и обсуждать, насколько тупые нынче мужики. И это правда. Когда дело доходит до женщин, мы действительно тупы, как пень… И наполовину это потому, что так уж мы устроены, а наполовину – потому, что вы, женщины, такие сложные, что мы вас и близко понять не можем. – Эй, эй, эй, капрал! Не надо нас всех сметать в одну кучу, – возражает Марица, склонив голову набок и щуря глаза. – Я вот горжусь тем, что девяносто девять процентов времени во мне нет ничего сложного. Я просто женщина из серии «что ты видишь, то и есть» – ну, кроме как на работе, конечно. Там мне приходится быть милой и услужливой, иначе я не смогу платить за жилье. – Твоя бабушка берет с тебя плату? Она кивает. – Конечно. А ты что, думал, я живу там бесплатно? – Я не знаю, что я думал. – Я поднимаю руку. – В общем, вот тебе история той девушки в персиковом бикини. – Ты даже не затронул ее прошлое. Допустим, есть ли у нее братья или сестры? Какую машину она водит? – Ты воспринимаешь все это слишком серьезно, – возражаю я. – Какая разница, какую машину она водит? Ей только что разбили сердце. Все остальное в сравнении с этим вторично. – Вполне справедливо. – Марица вздыхает, и я испытываю облегчение от того, что прошел свой «тур» в этой игре. – Слушай, ты есть не хочешь? Я смотрю на свой телефон. Почти полдень. – Хочешь суши или еще что-нибудь? – спрашивает она. – Ты любишь суши? Что вообще ты любишь? – Суши – хорошо, сойдет. – У тебя все всегда «хорошо». – Она встает со скамьи. Я тоже поднимаюсь и пожимаю плечами. – И что? – А бывает что-то, что не «хорошо» и не «нормально»?