— Вздор, Бетти! Он тебя не тронет, — Джо с некоторым раздражением хохотнул. Затем он довольно резко повернулся к Давиду. — Ну же! Ты будешь играть? Ты сказал, что сыграешь! — Да, о да, я сыграю, — с запинкой сказал Давид, торопливо пристраивая скрипку и проверяя струны слегка дрожащими пальцами. — Вот! — Джо с довольным вздохом откинулся на спинку стула. — Повтори еще раз то, что было раньше. Но поначалу Давид не стал играть прежнюю мелодию. В его музыке не было ни воздушных кораблей-облаков, ни безграничного неба, ни птиц, ни бормочущих лесных ручей. Была только бедная комната, грязная улица, одинокий мальчик с невидящими глазами, сидящий у окна, — мальчик, который никогда не узнает, как прекрасен мир, в котором он живет. И вдруг Давиду пришла новая мысль. Этот мальчик, Джо, сказал, что понимает его. Кажется, он понял, что ему рассказывали о солнечных небесах и лесных ветерках, о поющих птицах и говорливых ручейках. Может, он снова поймет? А что, если мир для невидящих глаз можно сотворить? Должно быть, так Давид не играл никогда в жизни. Как будто на четыре трепещущее струны он возложил пурпур и золото тысячи закатов, розы и янтарь тысячи рассветов, зелень бесконечных лесов и голубизну неба, поднимавшегося до самых райских чертогов, — чтобы Джо понял. — Вот это да! — выдохнул Джо, когда музыка завершилась мощным аккордом. — Это ж просто здорово! Ты мне дашь разок потрогать свою скрипку? — И, глядя в сияющее лицо слепого мальчика, Давид поверил в то, что Джо действительно его понял. Глава X Госпожа Роз Давид создал для Джо настоящий новый мир — мир чарующей музыки вместо тишины, увлекательного общения вместо одиночества и чудесных сладостей вместо скудной и однообразной еды. Вдова Гласпел, мать Джо, скребла и чистила целыми днями, и Джо был вынужден полагаться на несколько хаотичное и весьма неумелое попечение Бетти. Та была не лучше и не хуже любой другой неграмотной и безответственной двенадцатилетней девчонки, и, наверное, не стоило ждать, что она будет проводить все ясные солнечные дни взаперти вместе со слепым и довольно капризным братом. Да, в полдень она обязательно появлялась и готовила что-то вроде обеда для себя и Джо. Но в кладовой Гласпелов часто было так же пусто, как в голодных желудках детей, искавших в ней что-нибудь съестное, и требовался повар поискуснее легкомысленной Бетти, чтобы произвести из ее скудного содержимого приятное на вкус или хотя бы сытное блюдо. С приходом Давида все это в жизни Джо переменилось. Во-первых, появилась музыка и общение. Отец Джо в молодости «играл музыку с ребятами» и, если верить вдове Гласпел, «ловко обходился с инструментом». Вероятно, от него Джо унаследовал страсть к мелодии и гармонии, и неудивительно, что Давид так скоро увидел в мальчике родственную душу. При первом же взмахе давидова смычка грязные стены вокруг них рушились, и друзья вместе уносились в волшебный мир радости и красоты. И Джо не всегда оставался в роли слушателя. Сначала исполнилось то, о чем он так молил, — мальчик «просто потрогал» скрипку, потом робкий смычок коснулся струн и спустя поразительно короткое время Джо уже наигрывал простые мелодии. А через две недели Давид принес ему отцовскую скрипку для занятий. — Я не могу подарить ее тебе, — объяснил Давид слегка дрожащим голосом, — потому что она папина, и, когда я смотрю на нее, знаешь, я как будто вижу его. Но можешь ее взять. И тебе всегда будет, на чем играть, если захочешь. Так в руках самого Джо появилась сила, способная перенести его в другой мир, ведь в компании скрипки он уже не был одинок. Давид принес в дом не только скрипку. Еще были пончики и печенья. С самых первых своих визитов Давид к великому своему удивлению обнаружил, что Джо и Бетти часто были голодны. — Но почему вы не пойдете в лавку и не купите что-нибудь? — спросил он как-то. Когда Давиду сказали, что на это не было денег, первым его побуждением было принести несколько золотых момент, но, хорошо поразмыслив, он решил, что не осмелится на это. Он не хотел, чтобы его снова назвали вором, и пришел к выводу, что лучше принести из дома еды. Вся еда, которая могла найтись в домике на горе, всегда предлагалась немногим прохожим, которые добирались до двери хижины. Поэтому перед следующим визитом к Джо Гласпелу Давид, не колеблясь, отправился за провизией в чулан миссис Холли. Войдя на кухню, миссис Холли увидела, как Давид выходит из чулана с полными руками печенья и пончиков. — Давид, что это значит? — спросила она. — Это для Джо и Бетти, — сказал Давид, счастливо улыбаясь. — Для Джо и… Но пончики и печенья тебе не принадлежат. Они мои! — Да, я знаю. Я им сказал, что у вас много. — Много! И что с того? — воспротивилась миссис Холли с растущим негодованием. — Это не значит, что ты можешь… — Но что-то в лице Давида заставило ее остановиться на полуслове. — Вы же не хотите сказать, что я не могу взять их для Джо и Бетти? Как же так, миссис Холли, ведь они голодают — Джо и Бетти! Они и наполовину досыта не едят, Бетти говорит. А у нас больше еды, чем нужно. На столе каждый вечер остается лишнее. Как же, если бы вы были голодны, разве вы бы не хотели, чтобы кто-то… Но миссис Холли остановила его жестом отчаяния. — Ну ладно, ладно, беги. Конечно, можешь взять их. Я… я рада, что ты со мной, — закончила она, страстно желая, чтобы с лица Давида ушло выражение шока и неверия, с которым он все еще смотрел на нее. Больше миссис Холли не пыталась сдерживать щедрость Давида по отношения к Гласпелам, однако старалась ее регулировать. Она следила, чтобы впредь, собираясь к ним в гости, он брал только выбранную ею еду и только в разрешенных количествах. Но Давид не ограничивался посещением хижины Гласпелов. Очень часто он уходил в совершенно другом направлении. Через три недели после появления на ферме Холли он увидел Госпожу Роз. В тот день он прошел через всю деревню и добрался до незнакомой дороги. Это была красивая дорога — белая, гладкая и твердая. Место, где она отходила от главного шоссе, было отмечено двумя гранитными столбами, на которых пламенели настурции в горшках. За ними, как вскоре обнаружил Давид, дорога шла между широкими лужайками и цветущими живыми изгородями, поднимаясь по пологому склону холма. Давид не знал, куда она ведет, но, особо не задумываясь, решил это выяснить. Несколько времени он тихо поднимался по склону, держа немую скрипку под мышкой, но белая дорога по-прежнему оставалась мучительной загадкой, а вот боковая тропа, приглашавшая исследовать свои тенистые глубины, оказалась более сильным искушением. Не зная того, Давид оказался в поместье «Солнечный холм», единственной «достопримечательности» Хинсдейла, где обитала его единственная богатая жительница, мисс Барбара Холбрук. Кроме того, Давид не знал, что мисс Холбрук не отличалась радушием в отношении посетителей — особенно тех, кто осмеливался явиться, не позвонив условным звонком в дверной колокол у главного входа. Итак, он ничего этого не знал, и потому радостно последовал по тенистой тропе, которая в конце концов привела его к Чуду. На языке Хинсдейла Чудо звалось всего лишь садом мисс Холбрук, но в глазах Давида это была настоящая сказочная страна. Целую минуту он мог только стоять и смотреть во все глаза, как обычный маленький мальчик. По окончании этой минуты он снова стал собой, и, будучи собой, выразил восторг единственным доступным ему способом — прижал скрипку к подбородку и начал играть. Он хотел, чтобы скрипка рассказала о пруде с прозрачной водой с отражавшейся в ней аркой моста, о спускавшихся террасами газонах и мраморных лестницах, о сияющих белых статуях нимф и фавнов, о всплесках торжествующего алого, желтого, румяно-розового и снежно-белого на зеленом фоне — там, где розы бушевали в роскошном цветении. А еще он хотел рассказать о Королеве Роз — прелестной даме с волосами, подобными золоту восхода, в платье, похожем на лунный свет на воде, — вот о чем он собирался рассказать, но едва успел начать, как прелестная Госпожа Роз вскочила и сделалась очень похожей на сердитую молодую женщину, которая была так недовольна, что Давиду пришлось разочарованно опустить скрипку. — Так, мальчик, что все это значит? — грозно спросила она. Давид нетерпеливо вздохнул и вышел на свет. — Но я же как раз рассказывал вам, — укорил он, — а вы не дали мне закончить. — Рассказывал мне! — Да, своей скрипкой! Разве вы не поняли? — задумчиво спросил Давид. — Судя по вашему виду, вы можете понять. — По моему виду! — Да. Вы знаете, Джо понял, а от него я не ожидал. А насчет вас я был просто уверен, ведь вы можете смотреть на все это. Дама нахмурилась и невольно огляделась вокруг, словно планируя побег. Затем она вновь повернулась к мальчику. — Но как ты здесь оказался? Кто ты? — воскликнула она. — Я Давид. Пришел сюда по той тропе. Я не знал, куда она ведет, но так рад, что выяснил! — Неужто! — пробормотала дама, слегка подняв брови. Она уже собиралась весьма холодно сообщить мальчику, что, раз он нашел дорогу сюда, уже можно заняться поисками пути обратно, но мальчик порывисто прервал ее, обводя взглядом открывающийся пейзаж: — Однако я не думал, что здесь, внизу, найдется хотя бы вполовину такое красивое место! У дамы вдруг возникло странное ощущение чего-то необычного, и с ее губ сорвалось восклицание: — «Здесь, внизу»! Что это значит? Ты говоришь так, словно спустился… сверху, — она почти смеялась. — Да, — просто ответил Давид. — Но даже там, наверху, я не видел ничего такого, — сказал он, — ни такой, как вы, Госпожа Роз, — закончил он с восхищением. На этот раз дама откровенно рассмеялась. И даже немного покраснела. — Очень мило сказано, Сэр Льстец, — парировала она, — но, когда станете старше, молодой человек, постарайтесь не делать таких явных комплиментов. Я вовсе не Госпожа Рос. Я мисс Холбрук, и у меня нет привычки принимать джентльменов, явившихся без приглашения и… без доклада, — немного резко закончила она. Но стрела, не достигнув цели, упала к ногам Давида. Он приметил солнечные часы — такого он еще не видел. — Что это? — спросил он нетерпеливо, торопясь разглядеть часы. — Выглядит не очень, но, кажется, это приносит пользу. — Приносит. Это солнечные часы. Показывают время по солнцу. Отвечая на вопрос, мисс Холбрук удивлялась тому, что вообще вступила в разговор и не отослала это маленькое дерзкое недоразумение по его делам, как оно заслуживало. Секунду спустя она уже смотрела на мальчика в великом изумлении. С явной легкостью и прекрасным произношением ученого он читал вслух латинскую надпись на циферблате: — «Horas non numero nisi serenas» — «Безоблачные лишь часы считаю я», — перевел он медленно, но уверенно. — Мило, но что это значит — «считаю»? Мисс Холбрук вскочила. — Ради всего святого, мальчик, кто ты и как тебя зовут? — потребовала она ответа. — Ты читаешь по-латыни? — Ну конечно! А вы разве не умеете? — Но мисс Холбрук пренебрежительно махнула рукой. — Мальчик, кто ты? — вновь потребовала она ответа. — Я Давид. Я же сказал. — А по фамилии? И где ты живешь? Мальчик помрачнел. — Я Давид — просто Давид. Сейчас я живу у фермера Холли, но когда-то я жил на горе вместе с папой, знаете.