Я понятия не имела, сработает мой план или нет. Окажется ли на месте открытое окно? Я замедлила круговерть мыслей и закрыла глаза. Двадцать девятое августа. Вилла «Анна-София». Остров Аморгос. Греция. Я стала ждать приближения машины, но тишину нарушали только оглушительный свист ветра в ушах, назойливый стрекот цикад да шелест моря вдалеке, ритмичный, как стук метронома. Потом до меня донесся пронзительный свист, становившийся все громче. Велосипедист. Он приблизился ко мне внезапно, крутанул руль, чтобы не наехать на меня, потерял управление и влетел в кусты на обочине. Послышались крики и лязг металла. Велосипедист не пострадал. Кряхтя и ругаясь, он кое-как поднялся на ноги. Подойдя ближе, он принялся рассматривать меня. В темноте я не могла различить черт его лица. — Какого хрена? — прошептал он, изумленно вскинув голову, и тут фары стремительно приближавшейся машины осветили его, точно вспышка фотокамеры. Он успел отскочить в сторону, а мой мир померк. Глава 20 Когда я открыла глаза, оказалось, что я лежу ничком на дощатом настиле. В поле зрения немедленно вторглось что-то ярко-голубое. Океан. Я подняла голову, пытаясь проморгаться. На мне были обрезанные джинсовые шорты и вылинявшая розовая футболка с эмблемой «Капитанской рубки». Я лежала на причале, босиком. Повернув голову, я увидела белую дощатую лестницу, зигзагом поднимавшуюся по отвесному каменистому склону высотой не менее ста футов. Вилла «Анна-София». Все-таки получилось. От облегчения у меня закружилась голова. Я кое-как поднялась на ноги, но головокружение было таким сильным, что я споткнулась. Меня затошнило, и я едва не упала в воду. Отдышавшись, я вновь попробовала подняться, на этот раз удачно. Я двинулась вверх. С каждым моим шагом из-под досок сыпались мелкие камешки и булыжники и, отскакивая от скалы, летели в океан. Я продолжала подниматься. Вниз я не смотрела. Когда, хватая ртом воздух, я добралась до верха, передо мной молчаливо раскинулся дом — безумное чудо архитектурной мысли из стекла и стали. Он выглядел обезлюдевшим. Я рысцой припустила мимо бассейна, посреди которого лениво покачивался на воде надувной лебедь, и толкнула одну из стеклянных дверей. Та оказалась заперта. Ставни на окнах были закрыты. Я начала думать, что попала не в тот день, как вдруг услышала женский крик. Я бросилась бежать по каменистой тропке мимо оливковых деревьев к парадному входу и перед массивными двустворчатыми дубовыми дверями увидела Киплинга. Судя по всему, он стоял на стреме. При виде него меня охватило такое облегчение, что я бросилась к нему на шею. — Слава богу! — прошептала я. — Что… боже… как тебе это удалось, малышка? Марта сказала, что мы потеряли тебя — возможно, навсегда. Я отстранилась. Смысла вдаваться в подробности того, что произошло, не было — по крайней мере, пока. Щурясь, я смотрела на Киплинга и думала — хотя это причиняло мне боль, — что он вполне мог быть тем, кто воткнул мне в шею булавку. И все же он, казалось, искренне обрадовался при виде меня. — Я ошиблась, — сказала я вслух. — Где все? — Внутри. — Он состроил гримасу. — Мы связали всех Мейсонов и пытаемся вытянуть из них хоть какую-то информацию. Но пока ничего не выходит. — Он пожал плечами, заметно нервничая. — Мы пробовали по-хорошему. Приехали как ни в чем не бывало, сказали, что приехали на каникулы, что мы были друзьями Джима и хотели бы узнать о его гибели, все в таком роде. Но они скользкие как угри, эти Мейсоны. Угостили нас осьминогом на гриле и сорбетом из базилика и пригласили поплавать в бассейне. Мы и глазом моргнуть не успели, как прошло четыре часа. Все набрались узо, а о Джиме так и не успели толком поговорить. Уитли это надоело. Поэтому в последние несколько пробуждений она устроила этим ребятам веселую жизнь. Ну, ты знаешь, как она умеет: с криками, воплями, ударами в стену и швырянием посуды. — Он вздохнул. — У Эдгара Мейсона круглосуточная охрана, но в полдень у них пересменок, и они теряют бдительность — тут-то мы и выходим на сцену. В конце подъездной дорожки валяются двое связанных охранников. — Сколько же у вас было пробуждений? — Пять. Часов по пять каждое. А у тебя сколько? — Одно. Видимо, это Марта и имела в виду, говоря о нестабильности, о поездах, мчащихся в разных направлениях с разной скоростью, о риске никогда больше не оказаться в одном и том же месте и в одно и то же время, чтобы проголосовать. Впрочем, сейчас было не время волноваться об этом. Киплинг открыл дверь и жестом пригласил меня войти. На диванах сидели мистер и миссис Мейсон, связанные по рукам и ногам, как и четверо их детей. Глаза у всех покраснели от слез. Они в безмолвном ужасе взирали на Уитли. С банданой на голове, в футболке, завязанной узлом на животе, и с сумасшедшинкой в глазах, она походила на латиноамериканскую партизанку. В руках у нее был пистолет, нацеленный на мистера Мейсона. Одна щека у него распухла. Если учесть, что в прошлый раз я видела родственников Джима на похоронах двоюродного дедушки Карла, где они цвели и пахли, фланируя в толпе родных и знакомых, это зрелище стало для меня настоящим потрясением. При виде меня глаза Уитли расширились от удивления. Она подбежала ко мне. — Беатрис! — вполголоса произнесла она. — Откуда ты взялась? Я вкратце рассказала о том, что произошло: я случайно попала в другую дату, но смогла вернуться на прибрежную дорогу и сменить пробуждение. — Значит, с тобой все в порядке? — спросила Уитли. Я кивнула. — Где Марта? — Пытается войти в запароленный компьютер Эдгара. Без особого успеха. — А Кэннон? — Кэннон пропал. — Что?! — ахнула я. Уитли мрачно покачала головой: — Так и не появился. Мы понятия не имеем, где он. Секунду назад был рядом с нами, а в следующую его уже нет нигде. Мне вспомнился силуэт человека, метнувшегося в лес. Кэннон. — Послушайте… О господи! Это ты? Миссис Мейсон, сидевшая на диване, вытянула шею, чтобы лучше разглядеть меня. Никогда еще я не видела ее такой жалкой. Ее почти невозможно было узнать. Лицо ее покраснело, светлые волосы, всегда безупречно уложенные, пожухли, точно комнатный цветок, придвинутый слишком близко к батарее. — Кто? О ком ты говоришь? — вскинулся мистер Мейсон. — Маленькая дрянь, с которой Джим путался в школе. Ну, ты знаешь, она. — Глория метнула в мою сторону сердитый взгляд. — Ты в этом тоже замешана? Отпусти нас немедленно! Мы ничего не знаем о Джимми. Я забрала у Уитли пистолет и направила его на миссис Мейсон. Та ахнула. — Расскажите мне все, что вам известно о гибели Джима, — потребовала я. Она в ужасе перевела взгляд на мужа, потом на меня. И вдруг заскулила. Это был странный звук: как будто из пляжного мяча сквозь крохотную дырочку выходил воздух. — Оставь ее в покое! — внезапно взбеленился Эдгар. — Глория не имеет к этому никакого отношения, ты, аферистка малолетняя! Я наставила на него пистолет: — Что случилось с Джимом? — Я уже говорил тысячу раз! — рявкнул он, брызжа слюной. — Мы ничего не знаем! — Не может быть. Он покачал головой: — В полиции сказали, что это было самоубийство. — Джим никогда бы так не поступил. И вы это прекрасно знаете. — Нет. Я этого не знаю. Мистер Мейсон, похоже, плакал, глядя в пол. И тут я кое-что вспомнила. Подойдя к нему, я бросила взгляд на его запястья, связанные пластмассовыми стяжками. Потом рванула манжету его рубахи. Мейсон прекрасно понял, что именно я ищу, и сразу же принялся извиваться, пытаясь отдернуть руки. — Нет! Не смей! Меня интересовал черный резиновый браслет, который я видела у него на запястье на похоронах. Сейчас, пять лет спустя, браслет был на том же месте — но, похоже, уже другой, более современный, с электронными буквами и цифрами. Стянуть его с руки мне не удалось, поэтому я отправилась на кухню и вернулась с ножом. — Не смей! Даже думать об этом не смей! Я срезала браслет с запястья. — Ну, все. Молодец! Браво! Можешь попрощаться со своим будущим, детка. Остаток своих дней ты проведешь в такой вонючей дыре, что сама будешь умолять: «Отправьте меня в тюрьму». — Мечтать не вредно, — бросила я и обернулась к Уитли, которая потрясенно таращилась на меня. — Какая муха тебя укусила? — прошептала она. — Я буду в кабинете Мейсона, — сказала я и поспешила по винтовой лестнице на второй этаж. — Мое появление ошеломило Марту.