Эрике пришлось признать, что это – аргумент. Значит, оставалось проглотить горькую пилюлю. Она пошла в гостиную, чтобы узнать о планах гостей, но так и не успела. – Что мы будем есть? – Четыре пары глаз повернулись к ней с надеждой. – О… – Эрика сбилась от чистой растерянности перед наглостью. Она быстро перебрала в голове все, что есть в морозилке. – Спагетти с мясным фаршем. Через час. Когда она вышла на кухню к Патрику, ей хотелось дать самой себе пинка. – Что они сказали? Когда они уедут? – Не знаю. Но через час будут есть спагетти с фаршем, – проговорила Эрика, не глядя Патрику в глаза. – Ты ничего не сказала? – Теперь настала очередь Патрика закатывать глаза. – Это не так просто. Попробуй сам, тогда увидишь, – прошипела в ответ Эрика и принялась с бряцанием доставать кастрюли и сотейники. – Придется сжать зубы еще на вечер. Завтра я им скажу. Начинай лучше крошить лук, я не в силах одна приготовить ужин на шесть человек. Некоторое время они работали в давящей тишине, но потом Эрика не смогла дольше сдерживаться. – Я сегодня была в библиотеке и нашла кое-какой материал, который может тебе пригодиться. Он лежит там. – Она кивнула в сторону кухонного стола. Там аккуратной кучкой лежала основательная пачка откопированных листов. – Я же сказал, чтобы ты не… – Да-да, знаю. Но дело сделано, и это было очень приятно в качестве разнообразия, гораздо лучше, чем сидеть дома и пялиться в стены. Так что не нуди. Патрик, к этому времени уже усвоивший, когда бывает лучше промолчать, уселся за стол, и начал просматривать материал. Там оказались газетные статьи о двух исчезнувших девушках, и он читал с большим интересом. – Черт, как здорово! Знаешь, я возьму это завтра с собой на работу и почитаю подробнее, но смотрится потрясающе. Он подошел к плите, встал позади Эрики и положил руки на ее выступающий живот. – Я вовсе не хочу занудствовать. Я просто волнуюсь за тебя и малыша. – Я знаю. – Эрика обернулась и обняла его за шею. – Но я вообще-то не из фарфора, и если раньше женщины могли работать в поле, пока чуть ли не там и рожали, то уж, наверное, я могу посидеть в библиотеке, переворачивая листы, без того чтобы что-то случилось. – Да, ладно. Понятно. – Он вздохнул. – Как только мы избавимся от наших постояльцев, мы сможем больше заботиться друг о друге. Обещай, что скажешь, если захочешь, чтобы я в какой-нибудь день остался дома. В отделении знают, что я работаю по собственной инициативе и что на первом месте для меня ты. – Обещаю. А сейчас лучше помоги мне приготовить еду, тогда детки, возможно, угомонятся. – Едва ли. Может, стоит дать им перед едой по стаканчику виски, тогда они, наверное, заснут. – Он лукаво улыбнулся. – Фу, какой ты страшный человек. Принеси лучше по стаканчику Конни и Бритте, тогда, по крайней мере, у них будет хорошее настроение. Патрик последовал ее совету и с грустью смотрел, как быстро понижается уровень в бутылке его лучшего солодового виски. Если гости останутся еще на несколько дней, его коллекцию виски будет уже никогда не восстановить. Лето 1979 года Она с величайшей осторожностью открыла глаза. Причиной тому была дикая головная боль, от которой ныли даже корни волос. Как ни странно, никакой разницы по сравнению с тем, когда глаза были закрыты, не обнаружилось. Ее по-прежнему окружала кромешная тьма. На мгновение пришла паническая мысль, что она ослепла. Возможно, выпитый вчера самогон был плохим – она слышала истории о том, как молодые люди слепли, выпив самогона. Через несколько секунд кое-что вокруг начало слабо проступать, и она поняла, что со зрением все в порядке, просто здесь нет света. Она посмотрела вверх, чтобы проверить, не увидит ли звездное небо или месяц, если лежит на улице, но сразу сообразила, что так темно летом не бывает и она должна была бы увидеть нежный северный летний свет. Пощупав то, на чем лежала, она зачерпнула пригоршню похожей на песок земли, которая просыпалась у нее между пальцами. Чувствовался сильный запах перегноя, сладковатый и тошнотворный, и у нее возникло ощущение, что она под землей. Ее охватила паника. Начала развиваться клаустрофобия. Не зная размеров пространства, она вообразила, что стены медленно приближаются к ней, охватывают ее. Почувствовав, будто воздух начинает кончаться, она схватилась за шею, но потом заставила себя сделать несколько спокойных глубоких вдохов, чтобы подавить панику. Было холодно, и она сразу обнаружила, что на ней нет ничего, кроме трусиков. Тело в нескольких местах болело, она с дрожью притянула колени к подбородку и обхватила ноги руками. Первая паника уступила место такому сильному страху, что казалось, будто он вонзается ей в кости. Как она сюда попала? И почему? Кто ее раздел? Мозг оказался способен ответить лишь, что ей едва ли захочется узнать ответ на эти вопросы. С ней произошло что-то плохое, и она не знает, что именно, но оно во много раз усиливало парализовавший ее страх. На руке вдруг появилась полоска света, и она автоматически подняла глаза к его источнику. Маленькая щелочка проступала на темном, как бархат, черном фоне, и она заставила себя подняться на ноги и позвала на помощь. Никакой реакции. Встав на цыпочки, она попыталась дотянуться до источника света, но даже не приблизилась к нему. Зато почувствовала, как что-то закапало на поднятое вверх лицо. Капли воды превратились в ручеек, и она сразу ощутила сильную жажду. Даже не подумав, она инстинктивно открыла рот, чтобы всосать жидкость, жадно, большими глотками. Поначалу бóльшая часть проливалась мимо, но через несколько секунд она подстроилась и стала лихорадочно пить. Потом ей показалось, будто все окутал туман, и помещение завертелось. И настала сплошная темнота. Линда, вопреки обыкновению, проснулась рано, но все-таки попыталась снова заснуть. Накануне вечером или ночью, если проявлять педантичность, она пробыла с Юханом допоздна и сейчас от недостатка сна ощущала нечто вроде легкого похмелья. Но впервые за последние месяцы она слышала, как по крыше стучит дождь. Комната, которую обустроили для нее Якоб и Марита, находилась прямо под коньком крыши, и звук стучащего по черепице дождя был настолько громким, что, казалось, эхом отдавался у Линды в висках. Вместе с тем она впервые за долгое время проснулась утром в прохладной спальне. Жара продержалась почти два месяца и установила рекорд: лето выдалось самым жарким за последние сто лет. Поначалу Линда приветствовала палящее солнце, но несколько недель назад прелесть новизны ушла, и ей стало ненавистным просыпаться между влажными от пота простынями. Поэтому тем большее удовольствие доставлял сейчас проникавший под потолочные балки свежий прохладный воздух. Линда скинула тонкое одеяло и дала телу возможность почувствовать приятную температуру. Совершенно нетипично для себя она решила встать прежде, чем кто-нибудь выгонит ее из постели. Может, для разнообразия даже неплохо позавтракать не в одиночестве. С кухни доносилось звяканье расставляемой посуды, поэтому Линда надела короткое кимоно и сунула ноги в тапочки. В кухне ее раннее появление вызвало удивление на лицах. Там уже собралось все семейство – Якоб, Марита, Вильям и Петра, но, когда Линда уселась на один из свободных стульев и принялась делать бутерброд, приглушенный разговор за столом резко оборвался. – Приятно, что ты в виде исключения захотела составить нам компанию, но я бы еще больше обрадовался, если бы ты, когда спускаешься вниз, надевала чуть больше одежды. Подумай о детях. От долбаного лицемерия Якоба у Линды подступила тошнота. Только чтобы позлить его, она слегка ослабила пояс тонкого кимоно так, что в вырезе показалась одна грудь. Лицо Якоба побелело, но он почему-то оказался не в силах вступать с сестрой в борьбу и промолчал. Вильям и Петра смотрели на нее с восхищением, и она стала строить им гримасы, отчего оба зашлись от смеха. Она не могла не признать, что дети очень славные, но со временем Якоб с Маритой их наверняка испортят. Получив полный курс религиозного воспитания, они утратят жизнерадостность. – Так, успокойтесь. Во время еды сидите за столом как следует. Спусти ногу со стула, Петра, и сиди как большая девочка. Вильям, закрывай рот, когда ешь. Я не хочу видеть, что ты жуешь. Смех детей затих, и они сели прямо, точно два оловянных солдатика с пустыми неподвижными взглядами. Линда вздохнула. Иногда ей прямо не верилось, что они с Якобом действительно родственники. Она была убеждена, что не существует брата с сестрой, более непохожих друг на друга, чем она и Якоб. Чертовски несправедливо, что он – любимчик родителей, которого те постоянно возносят до небес, а ее они только пилят. Разве она виновата в том, что появилась на свет поздно и внепланово, когда родители уже настроились больше не возиться с малышами? Или многолетняя болезнь Якоба до ее рождения отбила у них желание вновь подвергаться чему-то подобному. Конечно, она понимала весь ужас того, что он чуть не умер, но за что тут наказывать ее? Ведь не она навлекла на него болезнь. После того как Якоба объявили здоровым, его продолжали баловать так же, как во время болезни. Казалось, будто родители рассматривают каждый день его жизни как подарок от Бога, а ее жизнь доставляла им только неприятности и хлопоты. Не говоря уже о дедушке и Якобе. Конечно, она понимала, что у них была особая связь после того, что дед сделал для Якоба, но ведь это не означало, что у него в душе не должно было оставаться места для других внуков. Дед, правда, умер до ее рождения, так что ей не пришлось сталкиваться с его равнодушием, но она знала от Юхана, что на них с Робертом благосклонность деда не распространялась, и им пришлось наблюдать, как все его внимание сосредоточивалось на кузене Якобе. Будь дед еще жив, наверняка та же участь постигла бы и ее. От несправедливости во всем у нее к глазам подступили слезы, но Линда, как уже много раз раньше, подавила их. Она не собиралась доставлять Якобу удовольствие видеть ее слезы и тем самым давать возможность опять выступить в роли спасителя. Она знала, что у него чешутся руки направить ее жизнь на правильный путь, но она скорей бы умерла, чем стала таким ковриком для вытирания ног, как он. Возможно, хорошие девочки попадают на небо, но она намеревалась пойти намного дальше этого. Лучше погибнуть с шумом и грохотом, чем влачить такую жалкую жизнь, как влачит старший брат, пребывающий в убеждении, что его все любят. – У тебя есть на сегодня какие-нибудь планы? Мне требуется небольшая помощь по хозяйству. Задавая Линде вопрос, Марита спокойно делала новые бутерброды детям. Заботливая женщина с обычным лицом и небольшим лишним весом. Линда всегда считала, что Якоб мог бы найти себе получше. Ей представилась картина брата с невесткой в спальне. Наверняка они, верные долгу, занимаются этим раз в месяц, с выключенным светом, и невестка одета в закрытую ночную рубашку до щиколоток. При мысли об этом она захихикала, и остальные посмотрели на нее с интересом. – Эй, Марита задала тебе вопрос. Ты можешь ей сегодня помочь по хозяйству? Знаешь, ты все-таки живешь не в пансионате. – Да, да, я слышала с первого раза. Тебе незачем читать мне нотации. И нет, сегодня я тебе помочь не могу. Мне надо… – Она искала подходящее оправдание. – Я должна присмотреть за Сирокко. Он вчера немного хромал. Ее оправдание встретили скептическими взглядами, и Линда приняла самое воинствующее выражение лица, приготовившись к борьбе. Однако, к ее удивлению, невзирая на очевидную ложь, сегодня все оказались не в силах с ней воевать. Победа осталась за ней: впереди еще один день безделья. ⁂ Желание выйти на улицу и встать под дождь, подняв лицо к небу и подставив его струям воды, было непреодолимым. Но некоторые вещи взрослому человеку позволять себе нельзя, особенно когда ты на работе, и Мартину пришлось подавить ребяческий импульс. Но все равно было приятно. Державшие их последние два месяца в плену духоту и жару смывало одним мощным ливнем. Благодаря распахнутому окну Мартин мог ощущать запах дождя. На ближайшую к окну часть письменного стола брызгало водой, но Мартин переместил оттуда все бумаги, поэтому ничего страшного в этом не было. Зато он мог почувствовать аромат прохлады. Патрик позвонил и сказал, что проспал, поэтому Мартин для разнообразия оказался на работе первым. Накануне, после обнаружения оплошности Эрнста, в отделении царило подавленное настроение, так что приятно было посидеть в тишине и покое и обдумать последнее развитие событий. Он не завидовал Патрику, которому предстояло оповестить родственников женщины, но он тоже сознавал, что определенность является первым шагом к врачующей части психологической переработки скорби. Правда, они, вероятно, даже не знали о том, что она пропала, поэтому известие станет для них шоком. Сейчас первым делом требовалось их найти, и одна из сегодняшних задач Мартина заключалась в том, чтобы связаться с немецкими коллегами. Ему хотелось надеяться, что с ними можно будет общаться по-английски, иначе у него возникнут проблемы. Он достаточно хорошо помнил «школьный немецкий» Патрика, чтобы, послушав, как тот с трудом разговаривал с подругой Тани, не ждать от его познаний в немецком особой помощи. Он как раз собирался поднять трубку, чтобы позвонить в Германию, когда его опередил пронзительный звонок. Когда он услышал, что звонят из судебно-медицинской лаборатории Гётеборга, пульс у него слегка участился и он потянулся за блокнотом. Вообще-то им следовало отчитываться Патрику, но, поскольку тот еще не пришел, придется довольствоваться Мартином. – Вы там, в глуши, похоже, начали попадать в переделки. Судмедэксперт Торд Педерсен намекал на вскрытие Алекс Викнер, которое он производил полтора года назад и которое положило начало одному из пока что крайне немногочисленных расследований убийства в отделении полиции Танумсхеде. – Да, уже впору задуматься, не попало ли нам что-нибудь в воду. По статистике убийств мы, пожалуй, скоро догоним Стокгольм. Легкий юмористический тон был для них, как и для многих людей их профессии, часто сталкивавшихся со смертью и несчастьем, способом справляться с ежедневной рабочей ситуацией и вовсе не влиял на понимание серьезности того, чем они занимались. – Вы уже успели ее вскрыть? Я думал, что в такую жару народ лишает друг друга жизни чаще, чем когда-либо, – продолжил Мартин. – По сути, ты прав. Мы замечаем, что из-за жары народ более вспыльчив, но в последние дни у нас образовался некоторый спад, поэтому мы успели заняться вашим делом быстрее, чем думали. – Тогда рассказывай. – Мартин затаил дыхание. Многое в успехе расследования зависит от того, насколько много смогут сообщить судмедэксперты. – Ну, ясно, что вы имеете дело не с самым симпатичным персонажем. Определить причину смерти не составило труда: женщину задушили, но действительно примечательным является то, что с ней делали до наступления смерти. Педерсен сделал паузу и, судя по звуку, надел очки. – Да? – Мартин не мог скрыть нетерпения. – Сейчас посмотрим… Вы потом получите это по факсу… Хм. – Педерсен стал просматривать текст, и у Мартина вспотела рука, судорожно сжимавшая трубку. – Да, вот оно. Четырнадцать переломов в разных местах скелета. Судя по различной степени заживления, все причинены до наступления смерти. – Ты хочешь сказать… – Я хочу сказать, что кто-то ломал ей руки, ноги и пальцы рук и ног на протяжении приблизительно недели. – Их ломали все сразу или в несколько приемов, вы можете это установить? – Как я сказал, нам видно, что у переломов различная степень заживления, поэтому, с моей профессиональной точки зрения, они возникали в течение всего периода. Я сделал эскиз порядка, в котором, как я считаю, ломали кости. Он есть в факсе, который я вам послал. У нее еще довольно много неглубоких резаных ран на теле. Они тоже в разных стадиях заживления. – Черт побери, – вырвался у Мартина спонтанный комментарий.