– Полный мочевой пузырь. – Я расстегнул молнию и вылез из костюма. – Я об этом не подумала. – Она стала печатать на экране планшета. – Распоряжусь, чтобы в карантинной зоне установили туалет. Однако придется довольствоваться биотуалетом. Мы не сможем подключиться к водопроводно-канализационной сети. – Прекрасно. Мне не принципиально, – ответил я и спешно удалился в сторону санузла. Вернувшись, я увидел, что Стратт выставила на середину наблюдательной комнаты стол и пару стульев. Она устроилась на одном из них, а на другой указала жестом. – Присаживайтесь. – Но я сейчас в процессе… – Присаживайтесь. Я присел. Еву Стратт окружала аура властности, это точно. Может, дело в ее интонациях или в манере уверенно держать себя? В любом случае, стоило Стратт заговорить, все тут же понимали: лучше не спорить. – Нашли что-нибудь? – спросила она. – Но прошло только полдня… – начал было я. – Я не спрашивала, сколько прошло времени. Я спросила, нашли ли вы что-нибудь? Я почесал затылок. За несколько часов в костюме я весь пропотел, и пахло от меня наверняка… ну, так себе пахло. – Странное дело, – задумчиво проговорил я. – Не могу понять, из чего состоят эти точки. Но мне ужасно хочется разобраться. – Нужно ли вам какое-нибудь дополнительное оборудование, которого нет в лаборатории? – поинтересовалась Стратт. – Нет-нет. Там есть все, что только можно пожелать. Просто… с точками оно не работает. Я откинулся на спинку стула. С самого утра я почти ни разу не присел, поэтому было приятно немного расслабиться. – Первым делом я применил рентгеновский спектрометр. Он посылает рентгеновский луч на образец, заставляя его в ответ испускать фотоны. Анализируя длину их волны, можно определить тип элементов, присутствующих в образце. – И что удалось выяснить? – Ничего. Насколько я могу судить, точки просто поглощают рентгеновское излучение. Лучи проникают внутрь, но обратно не выходят. Вообще ничего не выходит. Это очень странно. Не могу представить, какое вещество может вести себя подобным образом. – Поняла. – Стратт сделала пару заметок на планшете. – Что еще можете сказать? – Далее я попробовал газовую хроматографию. Метод, при котором вы превращаете образец в пар, а затем определяете элементы и соединения в газе на выходе. Но и это не сработало. – Почему? – Потому что чертовы штуки не желают обращаться в пар, – развел руками я. – Тогда я начал экспериментировать с горелками, печами, тигелями. И тоже ничего. Температура вплоть до двух тысяч градусов Цельсия не воздействует на точки. Совсем. – И это странно? – Это дико странно, – кивнул я. – С другой стороны, точки обитают на Солнце. По крайней мере, какое-то время. Значит, высокая жаропрочность для них естественна. – Они обитают на Солнце? То есть они живые? – уточнила Стратт. – Я практически уверен. – Поясните. – Ну, они двигаются, что прекрасно видно в микроскоп. Конечно, это еще не доказывает, что они живые – инертные вещества тоже двигаются от статического заряда, магнитного поля и тому подобного. Но я заметил кое-что еще. Довольно странное. И тогда все сразу встало на свои места. – Продолжайте. – Я поместил несколько точек в вакуум и прогнал через спектрограф. Простой тест, дабы убедиться, не излучают ли они свет. И, конечно, оказалось, что да. Они испускают инфракрасное излучение с длиной волны в 25,984 микрометра. Та самая частота Петровой. Свет, который и создает линию Петровой. Это было ожидаемо. Но потом я заметил, что точки испускают свет, только когда находятся в движении. И испускают они его ого-го сколько! То есть в нашем понимании немного, но для крошечного организма целая тонна. – И какое это имеет значение? – Я тут кое-что прикинул. И судя по всему, частицы двигаются именно за счет света. – Не поняла? – Стратт недоуменно приподняла бровь. – Как ни странно, свет обладает импульсом, – пояснил я. – И воздействует с определенной силой. Если, находясь в открытом космосе, включить фонарик, то это произведет крохотный-крохотный толчок. – Я не знала. – Теперь знаете. А крохотный толчок применительно к крохотной массе может стать эффективной формой движения. Измерив массу точек, я получил среднее значение в двадцать пикограмм[25]. Пришлось повозиться, между прочим, но оборудование в лаборатории изумительное. Во всяком случае, движение, которое я вижу, согласуется с импульсом излученного света. Стратт опустила планшет. Судя по всему, мне удалось почти невозможное: я завоевал ее безраздельное внимание. – Такое вообще в природе встречается? – спросила она. – Никогда. – Я мотнул головой. – Ничто в природе не аккумулирует энергию подобным образом. Вы не представляете, какой колоссальный объем энергии излучают точки! Если подумать о преобразовании массы, как в формуле Е = mc2[26], в этих крохотных частицах накоплено больше энергии, чем в состоянии постичь разум. – Ну, вообще-то они побывали на Солнце, – заметила Стратт. – А Солнце теряет энергию. – Да, – кивнул я. – Именно поэтому я считаю, что перед нами живые организмы. Они поглощают энергию, аккумулируют ее – мы пока не знаем, как, – и используют для движения. И это не простой физический или химический процесс. Он сложный и целенаправленный. И явно сформировался в процессе эволюции. – Выходит, линия Петровой состоит из… крохотных сигнальных ракет? – Возможно. И, готов поспорить, мы видим лишь микроскопический процент от всего излучения, испускаемого той областью. Точки используют его, чтобы перемещаться к Венере или к Солнцу. Или к обоим. Не знаю. Главное, свет исходит вдоль траектории движения точек. Но Земля от нее в стороне, и поэтому мы видим лишь тот, что отражается ближайшей космической пылью. – А почему они двигаются к Венере? – удивилась она. – И как размножаются? – Хорошие вопросы. И у меня нет на них ответов. Но если это одноклеточные стимульно-реактивные организмы, тогда, скорее всего, они размножаются посредством митоза[27]. – Я деликатно помолчал. – Когда клетка делится пополам, в результате чего появляются две новые клетки… – Да, это я знаю. Спасибо. – Стратт подняла глаза к потолку. – Первый контакт с инопланетянами – если они существуют – всегда представлялся человечеству как НЛО с зелеными человечками на борту. Мы никогда не думали, что ими могут оказаться примитивные, не наделенные разумом организмы. – Да уж, – согласился я. – Это не вулканианцы[28], которые прилетели поздороваться. Это… космические водоросли. – Причем агрессивные. Как тростниковые жабы, оккупировавшие Австралию. – Отличная аналогия, – кивнул я. – И популяция растет. С огромной скоростью. Чем их больше, тем быстрее поглощается солнечная энергия. Стратт задумчиво взялась за подбородок. – Как бы вы назвали вид, питающийся звездами? – спросила она. Я стал припоминать греческие и латинские слова-прародители, и тут меня осенило: – Думаю, можно назвать его «астрофаг». – Астрофаг, – повторила она и тут же внесла новое слово в планшет. – Прекрасно. Продолжайте работать. И выясните, как они размножаются. * * * Астрофаг! От одного лишь слова все мои мышцы каменеют. Леденящий ужас давит свинцовой тяжестью. Вот что это такое. Штуковина, которая угрожает жизни на Земле. Астрофаг. Я смотрю на экран с увеличенным изображением Солнца. Пятна заметно сдвинулись. Отлично. Значит, картинка поступает в режиме реального времени. Приму к сведению. Стоооп… По-моему, пятна перемещаются с неправильной скоростью. Проверяю секундомер. Я отвлекся минут на десять, не больше. Пятна должны были сместиться на долю градуса. Но они переехали на полэкрана! Гораздо дальше, чем я рассчитывал. Достаю из тоги рулетку. Приближаю изображение и прямо по экрану замеряю диаметры Солнца и скопления пятен. Больше никаких грубых прикидок! Только настоящая математика! Диаметр солнечного диска на экране составляет 27 сантиметров. Размер скопления пятен – 3 миллиметра. Скопление сдвинулось на половину собственной ширины (1,5 миллиметра) за десять минут. Точнее, за 517 секунд, исходя из показаний секундомера. Черкаю цифры на руке. При данном увеличении пятна сдвигаются на 1 миллиметр каждые 344,66 секунды. Дабы пересечь все 27 сантиметров (на руке появляются еще каракули), нужно немногим более 93 000 секунд[29]. То есть через это время скопление пятен пересечет видимую мне сторону Солнца. Чтобы совершить полный оборот, понадобится в два раза больше времени. А именно 186 000 секунд. Чуть больше двух суток. Период вращения раз в десять быстрее, чем должен быть. Получается, звезда, на которую я смотрю… не Солнце. Я в другой Солнечной системе. Глава 4