– Нед? Нед Хаскелл? – Верно, так его и зовут. Воцаряется молчание. Тарр размышляет над полученной информацией, и эта тишина кажется мне тревожной. – У них и так есть доступ в дом, – замечаю я. – Я оставляю им ключ. Они могут просто войти через дверь, так что влезать в окно нет необходимости. Его взгляд медленно скользит по кухне и в конце концов останавливается на моем открытом ноутбуке, который безмятежно покоится на столе, включенный в сеть. Тарр еле-еле, словно ленивец, переводит глаза на рабочую столешницу, где в плошке лежат никем не тронутые мелкие монеты. Пусть этот полицейский еле двигается, но глупым его не назовешь – он собирает зацепки, которые приводят его к совершенно непонятному умозаключению. – Постороннее лицо вынимает москитную сетку и выкидывает ее в кусты, – говорит он, размышляя вслух. – Человек забирается внутрь через окно и оставляет грязные следы на полу. – Черепашья голова наклоняется: полицейский смотрит на следы, пропадающие посреди кухни. – Он попадает в ваш дом, однако не берет ни одной ценной вещи. Не трогает ваш ноутбук. И даже не сгребает в ладонь мелочь. – Значит, это не грабеж? – спрашивает Квинн. – Я еще не готов дать заключение. – Почему он ничего не взял? – Возможно, не успел. Тарр ковыляет из кухни в прихожую. Кряхтя, медленно садится на корточки. И только в этот момент я соображаю, куда он смотрит: у самого порога входной двери валяется комочек земли. А я его сразу не заметила. – Земля выпала из протектора ботинка, – говорит Тарр. – Странно, да? Посторонний больше нигде в доме не оставил следов. Только в кухне и здесь, по пути к входной двери. И это наводит на мысль… – О чем? – спрашиваю я. – Почему он ушел так быстро? Он ничего не взял. Не поднялся по лестнице. Просто влез в окно, прошелся по кухне и вылетел из дома в такой спешке, что даже не потрудился закрыть дверь. – Тарр снова кряхтит, поднимаясь. От натуги его лицо наливается краской. – Вот в чем загадка… Некоторое время мы втроем стоим в тишине, раздумывая, как можно объяснить странное поведение постороннего. Прокравшись мимо меня, Ганнибал растягивается у ног полицейского Тарра и замирает, демонстрируя ту же апатию. – Этого человека явно что-то спугнуло, – констатирует Квинн. – Возможно, он увидел свет фар подъезжающей машины и убежал. – Но я никого не видела, – возражаю я. – Тем более, когда я приехала, ни одной чужой машины на подъездной аллее не было. – Если это подросток, он мог притопать сюда и на своих двоих, – замечает Квинн, – по тропе – она начинается на общественном пляже, всего в миле от Вахты Броуди, и тянется по утесам вдоль берега. Да, полагаю, в этом все дело. Какой-нибудь парнишка решил, что дом пустой, и забрался в него. Такое бывало и раньше. – Я слышала об этом, – признаюсь я, вспомнив рассказ Неда о непрошеных гостях, заявившихся в ночь на Хеллоуин, и о несчастной девочке, которая разбилась насмерть, упав с вдовьей дорожки. – Мы просто дадим вам тот же совет, что и ей. Запирайте двери и окна. И сообщите нам… – Ей? – Я перевожу взгляд с одного полицейского на другого. – Это вы о ком? – О женщине, что жила в этом доме до вас. Об учительнице. – К Шарлотте тоже кто-то вламывался? – Она лежала в кровати, когда услышала внизу шум. Спустилась и увидела, что окно открыто. Человек уже скрылся, но ничего не взял. Я смотрю вниз, на комок земли, упавший с ботинка незнакомца, который влез в мой дом сегодня вечером. Чужак, вероятно, был еще тут, когда моя машина выезжала на подъездную аллею. Вдруг я начинаю трястись и обхватываю плечи руками. – А если это сделал вовсе не парнишка? – тихо интересуюсь я. – Такер-Коув – очень спокойный городок, мэм, – замечает полицейский Квинн. – Иногда, конечно, попадаются воришки в магазинах, но серьезных происшествий не было примерно… – Лучше соблюдать меры предосторожности, – вмешивается Тарр. – Запирайте окна и двери. Возможно, стоит задуматься о том, чтобы завести собаку. – Он бросает взгляд на Ганнибала, который умиротворенно мурлычет у его ног. – Вряд ли ваш кот способен навести ужас на взломщика и прогнать его. Но я-то знаю, кто способен на это. Призрак. Я запираю входную дверь на засов и прохожу по комнатам первого этажа, чтобы задвинуть шпингалеты на окнах. Полиция обследовала каждую комнату, каждый шкаф, однако меня до сих пор трясет и спать совсем не хочется. Поэтому я иду в кухню и наливаю себе стакан виски. А затем другой. Вторая бутылка почти опустела. Когда я въехала в Вахту Броуди, эта бутылка была полной; неужели я так быстро расправилась с виски? Я понимаю, что следует ограничиться одной порцией алкоголя, однако после всех волнений этого дня мне нужно что-нибудь успокоительное. Беру стакан, бутылку, в которой остался всего глоток, бреду наверх. В спальне, стягивая джинсы и расстегивая блузку, я по привычке осматриваюсь по сторонам. Стоя тут в одном нижнем белье, я чувствую себя совершенно беззащитной, хотя кругом ни души. По крайней мере, я никого не вижу. Океан нынче вечером неспокоен, и через открытое окно доносится шум набегающих на берег волн. Черное, словно нефть, море тянется вдаль, к горизонту, залитому светом звезд. Пусть окна моей спальни смотрят на пустынные скалы и воду, я понимаю, почему Шарлотта хотела повесить занавески. Кажется, сама ночь открыла глаза, чтобы взглянуть на одинокую женщину, чей силуэт отчетливо выделяется на фоне освещенного окна. Выключаю лампу – пусть тьма набросит на меня свое покрывало. Теперь, под ее защитой, я могу без опаски стоять перед окном, подставляя кожу прохладному воздуху. В Бостоне я буду скучать по всему этому: по ночам, когда засыпаешь под шум волн, по соленому ветру, овевающему кожу… А может, вовсе не возвращаться домой, в город? В последнее время я все больше и больше думаю об этом. В конце концов, работать я могу где угодно, писать можно в любом месте; я уже сожгла все мосты, ведущие в Бостон, – без оглядки, словно пьяный человек, решивший спалить свое прошлое. Почему бы не остаться в Такер-Коуве, в этом доме? Я натягиваю ночную сорочку и, как только ворот опускается мне на лицо, замечаю вспышку света под своим окном. Он загорается всего на секунду, а потом исчезает. Пристально вглядываюсь в ночь. Я знаю, что там нет ничего, кроме скалы и моря; откуда же взялся свет? Сейчас я невидимка в темной спальне, однако всего несколько минут назад любой, кто следил за этим окном, видел, как я стою здесь раздетая. Эта мысль заставляет меня отступить в глубину комнаты, подальше в темноту. И тут я вижу еще несколько вспышек – словно пепел летит и гаснет на ветру. Искорки проплывают мимо окна и, мерцая, исчезают в ночи. Светлячки. Я потягиваю виски и вспоминаю теплые летние ночи, когда мы с Люси гонялись за светлячками на ферме бабушки и дедушки. Мы бегали по лугу, который искрился тысячами звезд, взмахивали сачками и ловили целые галактики в стеклянные банки, припасенные для консервирования. А потом возвращались на ферму, словно феи-близнецы, несущие свои светлячковые лампы. Воспоминание настолько живо, что я снова чувствую, как трава щекочет мои ноги, слышу скрип дверной рамы с москитной сеткой, когда мы переступаем порог дома. Я помню, как потом мы не спали полночи, восхищаясь огоньками, кружащими внутри банок – на тумбочке Люси и на моей. Что и говорить, жили душа в душу – она и я. Жили душа в душу… Я выливаю остатки виски в стакан, залпом опустошаю его и растягиваюсь на кровати. Сегодня четвертая ночь после появления капитана Броуди. Я долго ворочаюсь, мучимая сомнениями, существует ли он на самом деле. Задаваясь вопросом, дал ли в итоге трещину мой здравый ум. Сегодня во время визита к охотнице за привидениями я стремилась заручиться ее поддержкой, убедиться, что все происшедшее со мной – не бред, не плод воспаленного воображения. Теперь сомнения вернулись. Бог мой, мне необходимо поспать. Я отдала бы многое всего за одну ночь крепкого сна! Мне страшно хочется спуститься в кухню и откупорить бутылку вина. Пара бокалов, возможно, заглушит электрический гул в моей голове. Ганнибал, который лежит рядом со мной на кровати, внезапно поднимает голову. Уши с кисточкой встают торчком, кот не сводит глаз с открытого окна. Я не вижу там ничего необычного – ни характерного туманного завихрения, ни сгущающейся тени. Я выбираюсь из кровати и смотрю на море. – Вернись ко мне, – молю я. – Пожалуйста, вернись. Кто-то прикоснулся к моему предплечью?.. Разумеется, это игра воображения. Неужели отчаянное желание не быть одной превратило в призрачную ласку шепот ветерка? И вдруг я ощущаю на плече теплую тяжелую руку. Я оборачиваюсь – и вот он, стоит прямо напротив меня. Живой и настоящий, как любой другой мужчина. Я смаргиваю слезы. – Я думала, что больше не увижу тебя. – Ты по мне скучала. – Да. – Сильно скучала, Эйва? Вздохнув, я закрываю глаза, а его пальцы гладят мою щеку. – Боже, очень сильно. Я только и думала что о тебе. Все, что я… – Вожделеешь? Этот вопрос, заданный так тихо, внезапно повергает меня в трепет. Открыв глаза, я смотрю на лицо, смутно различимое во мраке. При свете звезд видны лишь очертания крутого, как утес, носа, упрямого подбородка. Что же еще скрывает тьма? – Ты вожделеешь меня? – спрашивает он. – Да. Он гладит меня по лицу; несмотря на нежность его прикосновений, они словно обжигают мою кожу. – А ты покоришься? Я с трудом сглатываю. Понятия не имею, чего он хочет, но готова ответить «да». Согласна на все. – Что ты заставишь меня делать? – интересуюсь я. – То, чего ты хочешь. – Расскажи. – Ты не девственница. И знала мужчин. – Да, знала. – Мужчин, с которыми ты согрешила. В ответ на это я почти шепчу: – Да. – И эти грехи ты покуда не искупила.