Я порылся в кармане и сунул ему деньги, не вставая с мостовой, но забыл, как холодна моя рука. Хозяин таверны взвыл от ужаса (но деньги, конечно, не выронил), вполз обратно на место возницы и дал деру, нахлестывая лошадей. Ну и скатертью дорожка. Теперь надо разобраться с остальными. – Я не мертвый, – громко сказал я зевакам, которые собрались на крик трактирщика, хотя голос предательски дрогнул. – Послушайте, как связно я говорю. Восставшие на это не способны. Судя по испуганному рокоту, это их не убедило, и я решил вопрос самым действенным способом: запустил руку в карман, вытащил пригоршню монет и швырнул в толпу. Ну вот, другое дело. Когда вступаешь в битву за деньги, становится не до воплей. Я преспокойно встал, прошел мимо ползающих по мостовой зевак, взял Бена под локоть и повел прочь. Потом сообразил, что Молли рядом не видно. Она обнаружилась чуть дальше на дороге: торопливо собирала что-то с пыльной земли. Наряд у нее был как у дамы (лиловое платье и соломенная шляпка нашей с Беном матери), но по земле она ползала резво, как девчонка, совершенно не оберегая юбку. – Возница, собака этакая, уехал с нашими вещами на крыше! – гневно выпалила она. – Я-то не промах, кинулась за ним и лошадь под уздцы схватила, но гад ее хлестнул, и она на дыбы встала и вырвалась. Тогда я прыгнула и успела один саквояж с крыши сбить, он плохо держался. Правда, саквояж меня по голове приложил, аж искры из глаз посыпались. А пока я проморгалась, карета уехала уже. Доктор, мистер, давайте наймем еще одну карету, догоним и накостыляем ему, а? Ух, как я ему врежу! Я слушал с невольным уважением: сам я вряд ли был бы способен с такой львиной яростью сражаться за багаж. В лопнувшем при падении саквояже, к сожалению, оказались не мои наряды (мои замечательные наряды! Ну что за день!), а детали электрической машины Бена. Я покосился на него и обнаружил, что Бен не помогает подбирать свой драгоценный аппарат с земли, а просто стоит и на что-то дуется, угрюмо протирая пенсне краем сюртука. – Не переживай, – примирительно начал я, – подумаешь, что-то сломалось. Ты же свою машину из ничего собрал, значит, и второй раз соберешь, ты же у нас гений. Как ни странно, Бена мой щедрый комплимент не ободрил. – Думаешь, я расстроен из-за машины?! Ты сутки был без сознания, Джон! Мы тебя растолкать не могли, я из-за этого не спал, не ел, я даже… даже о магнетизме ирландских камней подумать не успел! Ха. Что за ерунда. – Сутки? Не смеши. Я на минутку глаза закрыл, – с деланной веселостью начал я, хотя в душе успел весь похолодеть. – Снилась чушь какая-то, но… – Доктор правду говорит, – поддакнула Молли, продолжая собирать детали и бережно протирать их от пыли. – Вы еще в Лондоне без чувств свалились, едва в окно не выпали. Мы вас потом толкали, трясли, звали, но тихонечко, чтоб возница не услышал и нас не вышвырнул. Вы даже глаза не закрыли, таращились перед собой, как рыба! Тогда доктор хотел свою машину собрать и по новой оживление начать, да я его уговорила дать вам просто отлежаться: лучше в Ирландию поскорее, там всем бедам конец! От страха мне стало немного тошно. Главное – ни в коем случае этого не показать, я как предводитель похода должен быть самым мужественным и уверенным в себе. Саквояж был безнадежно порван, и Молли, стащив с себя плащ, завязала в него детали, как в походный узел. Я хмуро глянул на Бена: меня растрогало, что он за меня беспокоился. Из нас двоих это я – приспособленный к жизни весельчак, который всегда выходит сухим из воды, и мне хотелось оставаться в его глазах именно таким, а не обузой, которая ставит под угрозу весь поход. Как такое возможно, чтобы мимолетное видение падения в воду длилось так долго? Ох… Я сообразил: оно пришло, когда я встретился глазами с моряком. Вдруг это было сценой его смерти? В этом определенно имелась логика. Моряк ведь мог погибнуть в море? Мог. Час от часу не легче! Как будто мало было мне неприятностей в виде восставших мертвецов, лишенных души и разума. Надеюсь, такое не будет происходить каждый раз, стоит мне встретиться с кем-то из них взглядом? Я не хочу видеть, кто как умер! Паника стиснула мое сердце так, что дышать стало тяжело. – О чем задумался? – спросил Бен. – Поделись, будь так добр. – Ни о чем, – бодро ответил я. Молли была права: надо добраться до волшебной ирландской деревни, избавиться от танамора, и все ужасные события останутся позади. – А где мы сейчас? – Так в Ливерпуле! – Молли с кряхтением взвалила на плечо узел с деталями. – Мы как доехали, стали вас из кареты выносить. Возница решил, вы в дороге померли, и тут вы ка-а-ак сядете! Вот он заорал-то! Прохожие сбежались, и… Ой, а вот и они, прямо на нас смотрят. И правда: зеваки, к сожалению, уже подобрали деньги и, стоило нам сделать пару шагов, потащились за нами. Я обернулся через плечо, вытаращил глаза и зарычал. Обычно я решаю проблемы более изящно, но и в этот раз получилось неплохо: люди с визгом бросились прочь. Похоже, выглядел я действительно так себе. «Ну и отлично», – злорадно подумал я. И внезапно понял, что зажимаю несуществующую рану над локтем: меня не оставляло чувство, что из руки по-прежнему хлещет кровь. Я зажмурился. В этом видении все было таким настоящим, я чувствовал боль, страх, влажность воды, бешеное биение сердца. Утешало одно: теперь я на шаг ближе к исполнению своего великого плана по возвращению к жизни, пусть дорогу в Ливерпуль мне и хотелось бы запомнить получше. – Нужно на корабль, – забормотал я. – Тут должно быть море, или какой-то пролив, или… А! Кряхтя, я побрел туда, где виднелась широкая полоса воды, сминаемой ветром. Так вот какое оно, море. Будь у меня нюх, я, наверное, учуял бы соленый запах, который часто упоминали поэты, но приходилось полагаться лишь на глаза. От порта нас, увы, отделяло множество уродливых конструкций, – наверное, вот так неромантично и выглядят судоверфи, где строят и чинят корабли. – Мы что, не обсудим, что с тобой было? – продолжал занудствовать Бен, шагая следом. – Я измерял твое сердцебиение каждый час – те же тридцать ударов в минуту, что и прежде, но ты не реагировал ни на какие сигналы! Записи осмотра я сделал, хотя… – Бенджамин, забудь, – отмахнулся я. На более длинную беседу не было сил. Но Бен замолчать не мог и, чтобы не слушать его причитания, я заковылял быстрее, с интересом озираясь. Когда мы покидали Лондон, небо закрывали облака, а тут было солнечно, и я невольно почувствовал радость: два оттенка синего, вода и небо, встречались на горизонте, и это было удивительно красиво. Корабли, теснившиеся у берега, тоже были восхитительны – огромные, легкие. Поистине волнующее зрелище! А вот сухопутная жизнь впечатления не производила: повсюду стоял оглушительный гвалт, кто-то кем-то командовал, кого-то оскорблял, с кем-то торговался. Тут, конечно, была еще не Ирландия, а родная британская земля, и все же в порту бродили люди самого низкого сорта – с такими мне не приходилось сталкиваться ни дома, ни в пансионе. В обычный день я бы не решился подойти к кому-то из этих чумазых, загорелых мужчин и нанять лодку, очень уж это неуместно для джентльмена, но сейчас я был выше (или на шесть футов ниже, ха-ха) всех этих условностей. Я подошел к обшарпанной парусной лодке. На борту возился с мотком сетей моряк, который меньше других походил на отъявленного головореза, да и лодка была маленькой – он явно управлялся там один, а лишнее внимание мне не нужно. – Приветствую. Сколько возьмете, чтобы отвезти нас в Ирландию? Моряк уставился на меня без удовольствия, но все же, к моему облегчению, с криком «Помогите, мертвец!» не сбежал. – У тебя чума, что ли, сынок? – настороженно бросил он. – Чего такой зеленый? Ну не такой уж и зеленый! – Восстанавливаюсь после тяжелой болезни, это не заразно. Ответьте на вопрос, будьте так любезны, а то я найду, кого еще спросить. Моряк хмыкнул. Похоже, моя дерзость ему понравилась. – Забавное дело: люди вечно из Ирландии к нам хотят добраться, а чтоб наоборот, такого я еще не видел, – проворчал он. – Подозрительно как-то. Не повезу. – Два фунта. – Мало. – Пять. – Ладно уж. Вот бы все вопросы так легко решались! Я охотно ему заплатил. Отправление было намечено через час. Бен, завидев таверну, повел туда Молли. По их взглядам я понял: лучше мне побыть снаружи и дать им спокойно поесть, вместо того чтобы отбиваться от тех, кто пристанет ко мне с вопросами. Я уселся на скамейку в тени, чтобы привлекать поменьше взглядов, сделал вид, что мне вовсе не обидно быть покинутым в одиночестве, и приготовился ждать. Тогда и случилась та самая встреча. С момента прибытия в Ливерпуль я не видел ни одного восставшего и изо всех сил старался о них забыть, поэтому девушку заметил, только когда она подошла совсем близко. Прекрасная блондинка, знатная, хорошо одетая. Даже слишком хорошо. Я неплохо разбирался в нарядах, и пусть одежда для похорон не была областью моих интересов, я был уверен: людей не хоронят в шляпках с вуалью и с зонтиком в руках. Но у девушки имелось и то и другое. Остальные восставшие были постоянно в движении, а она просто стояла, и если бы не остановившийся, стеклянный взгляд, я бы не понял, что она из них. Сосредоточенная, деловитая, – как будто сама Смерть послала ее за мной, узнав, что я застрял на пути к ней. В подтверждение моих мыслей блондинка протянула мне руку, и я нашел в себе силы вскочить. Главное – ни за что не смотреть в глаза! Вдруг я увижу, как она умерла, а потом еще сутки не смогу проснуться? «Грешникам покоя нет» – гласит поговорка. Думаю, какой-нибудь праведник на моем месте даже обрадовался бы, что окончательно покинет мир в такой прекрасной компании, и сказал бы что-то внушительное, вроде «час пробил, я готов идти за тобой». Вот только праведником я не являлся и уйти был не готов, поэтому издал полный ужаса хрип и бросился прочь, пытаясь набрать скорость на своих негнущихся ногах. Оглянуться я боялся: вдруг она движется за мной, не касаясь земли, как мстительный призрак из романов? Прервать мое бегство удалось только камню на мостовой – я споткнулся и рухнул плашмя. Тихонько покосился через плечо. Залитая ярким солнцем улочка, вокруг никого. Уф! Ни за что не вернулся бы, но не мог же я покинуть своих бедных спутников. Куда они без меня доберутся? Никуда. Поэтому я прокрался обратно к площади и с бесстрашием, достойным графа Гленгалла, выглянул из-за угла. Блондинки не было. Тут из таверны, оживленно беседуя, вышли Бен и Молли. Поразительно, как расцветают лица живых после вкусного обеда. Неужели я сам был таким же? Я подошел к ним, зорко озираясь, – больше никто не подберется ко мне незамеченным, ни живой, ни мертвый. В конце улицы мелькнула шляпка с вуалью – та или не та? Движется в нашу сторону или нет? – Куда ты смотришь? – спросил меня Бен. – Ты будто призрака увидел. – Никуда, – сказал я и торопливо отвернулся, пока он не успел проследить за моим взглядом. Больше всего мне хотелось спросить Бена, могут ли быть на свете еще такие же, как я, – полуживые, но не безмозглые, – но он потом от меня с этим не отстал бы, так что я предпочел держать язык за зубами и гордо проследовал обратно в сторону порта. Молли с Беном пошли следом, оживленно обсуждая обед, и меня кольнуло неприятное чувство. Им ведь не может быть весело без меня, верно? Это было бы просто невыносимо. Я опасался, что хозяин нашей лодки понял: я не вполне жив. А вдруг встретит нас с какими-нибудь злобными приятелями, чтобы похитить ради выкупа? Но моряк не подвел. Ждал нас в одиночестве и, как положено бравому морскому волку, которых я видел на картинах, курил трубку. Мы загрузились на борт (если вы никогда не бывали на лодках, даже не пробуйте, – там ужасно качает, лучше любоваться ими со стороны). Неугомонный Бен все высовывался подальше за борт, пытаясь разобраться, как лодка держится на воде, потом громко начал сетовать на качку и скверное самочувствие. Молли была свежа, как роза, и трогательно жалела беднягу Бена, а я жалел, что меня не может укачать: тело ощущалось неподвижным и одеревенелым, как колода, которую приходится за собой таскать. Из оцепенелой, тупой неподвижности меня вывел спор над ухом, начало которого я, увы, пропустил. Солнце уже зашло, берега было не видно, вокруг раскинулась вода, серая, неспокойная от ветра. – Ой, да ну вас, доктор! – сердилась Молли. – Да, у нас нет этих ваших… локомотивов, зато люди добрые и друг за друга горой и природа самая красивая на свете. – А еще полная дикость нравов и неразвитость наук, – снисходительно бросил Бен, будто хоть раз бывал где-то, кроме школы и Лондона. – Раз вы такой умный, вот и оставайтесь у нас и развивайте эти самые… нравы и науки! – Пф, – польщенно фыркнул Бен, и Молли принялась с жаром рассказывать, как прекрасна и зелена Ирландия. Я слушал их тихие разговоры, чувствуя себя мертвым, как никогда. Ну что со мной такое! Мне хотелось открыть глаза, поучаствовать в разговоре, посмеяться над Беном, распушить перья перед Молли, я ведь в полном порядке, почти не отличаюсь от живых, но что-то глубоко внутри меня при втором оживлении умерло куда сильнее, чем при первом. Я ведь уникальный, я дважды вырвался из лап самой смерти, но знакомство с ней, кажется, не прошло для меня даром. Интересы и разговоры живых казались чуждыми и далекими, дно лодки умиротворяюще раскачивалось, и так приятно было лежать тихо и неподвижно, как… Я мотнул головой. Нет уж, я еще повоюю. Нельзя сдаваться, иначе конец. – Моя мама так вкусно бараний желудок готовит! – шептала Молли. – Вы пальчики оближете. – Я бы предпочел чай с вареньем, – ответил Бен. – Сладкое благотворно действует на мозг. – А желудок – на желудок! – хохотнула Молли, и Бен добродушно фыркнул в ответ, что было совсем на него не похоже. Им все-таки было весело, представляете? Весело без меня. Ночь была долгой, но все же кое-как доползла до рассвета, а когда серость побледнела, вдали показался берег. Молли вскочила и радостно завопила, чуть не перевернув наше суденышко. – Вот сейчас вы увидите! В середине порт будет, а по бокам – зеленые утесы и поля. Такая красота! Я все смотрела на них, когда год назад родину покидала, все глаза проплакала! Но чем ближе мы были к берегу, тем бледнее становилась улыбка Молли. Она щурилась, всматриваясь во что-то вдалеке, и я глянул туда же, не покидая своего лежачего поста на дне. Никакого поля не было – над берегом тянулись полосы дыма, и сначала я решил, что там пожар, а потом понял: нет, это дым из труб. Повсюду виднелись большие кирпичные здания: грубые, простые, построенные явно не для того, чтобы услаждать взор. Ирландия оказалась совсем не такой, как мне представлялось, и я даже сумел немного удивиться. Я-то думал, тут сплошные поля, овечки и пастухи, играющие на свирелях. – Зачем они изуродовали берег? – возмутилась Молли. – И как они успели это выстроить всего за год?! – Промышленная революция, – сказал Бен тоном, каким другие сказали бы «вкуснейший пирог» или «прекрасная девушка». – Ну надо же! Я думал, сюда она доберется лет через пятьдесят. – Это фабрики Каллахана, – внезапно пояснил моряк. – Даже я про них слышал. – А что они производят? – с острым любопытством спросил Бен. Но моряк только пожал плечами и молча переставил парус.