Она плачет. – Дорогая, ну что ты такое говоришь? Я каждый день только и думаю, как вернуться домой к тебе и сыну. Тише, ты его разбудишь… Глубже. Первый приступ. Они в полуобморочном состоянии вызывают скорую, оба плачут и молятся, пока сыну не становится лучше. – К сожалению, у вашего ребенка бронхиальная астма, – говорит доктор. – Раньше это почти не лечилось, сейчас до половины детей излечиваются, но это сложно и дорого. Надо обсудить, как вам поменять свой образ жизни для лучшего ухода за малышом. И решить вопрос о курсе лечения… Глубже. – Урод, ненавижу тебя! Я весь день драила опять квартиру, а ты гулял? Гулял?! – Я уже не могу это терпеть, я скоро взорвусь. Пойми меня, Вероника! Мне надо было развеяться. Меня все угнетает: работа, ссоры, ситуация с нашим сыном. – Ты просто поругался со мной с утра и ушел, оставив меня одну делать уборку? Ты ТАК любишь сына своего? – Не кричи на меня, пожалуйста. Я на пределе! – Эгоистичный ты мудак! – СУКА! НЕНАВИЖУ! – Он хлопает дверью, запирается в комнате и долго сидит в прострации, уже не обращая внимания на ругань жены… Глубже. – Давай поговорим спокойно? Что мы делаем не так? Почему так все складывается? Мы же были такие счастливые. Я хочу, чтобы было как раньше. Мне кажется, мы оба виноваты. Надо начать с чистого листа. Паша, ты со мной уже три дня не разговариваешь, ведешь себя так, будто меня нет в квартире. – Я не хочу ни о чем с тобой говорить. Выйди из комнаты и закрой дверь. – Не уйду. Поговори со мной. – Мне, что, тебя силой выпихнуть?.. Глубже. Редкий счастливый вечер. Они пьют вино, рассматривают старые фотографии, подросший сын рядом. Вспоминают дорогущий медовый месяц – родители не скупились. Тогда они объехали половину Азии, Австралию и даже забрались в Океанию… Глубже. – Ненавижу тебя! Если б не ребенок, развелись бы уже! – Ах так, значит?.. Глубже. – Привет, Кира! (Что здесь делает Кира?!) Она подходит ближе, и он волнуется. Кладет руку ему на плечо, его сердце начинает биться сильнее. – Я давно хотела… Он кладет указательный палец ей на губы и тянется к ней всем телом, второй рукой забирается под юбку и плавно, круговыми движениями, поглаживает. Девушка закрывает глаза и вздыхает от удовольствия. Ее челюсть отваливается, взгляд становится пустым. Он пытается оттолкнуть Киру, но она впивается ему в глотку. Он чувствует, как кровь льется ему в горло, пытается закричать, но доносится только хрип и бульканье. Он молотит ее по спине… Павел вскочил и бешено огляделся по сторонам. Он в лобби отеля, на буром кожаном диване. Те же красные обои на стенах, забаррикадированная дверь, за которой уже темно. Он в гребаном Краснополярске и пока жив. На него встревоженно смотрел Олав. – Ты… кричал… в сне. Порядок? * * * [Особой важности] [Изъять] Приложение № 23 к делу № КРПК/1 Расшифровка: из личных диктофонных записей сотрудника Лаборатории ■■■■■■■■ ■■■■■■■■■■■ А. И. Наверху каждый день требуют отчет о проделанной работе. Требуют объяснить, с чем мы имеем дело. Требуют разобраться, не подкинули ли нам это американцы или китайцы. Серьезно? Мы и так буквально ночуем на работе, пусть спрашивают у ■■■■■■■■■■■ – ведь они откуда-то это достали. У нас нет истинной картины происходящего, так как они ссылаются на секретность, но при этом мы должны дать ответы на все вопросы. Каждый день нам привозят зараженных в специальных опломбированных контейнерах. Дети, взрослые, старики. Вчера привезли пса с подозрением, пока разбираемся, реальный ли это случай или просто бешенство. И их ничего не берет, ни электрошок, ни конские дозы успокоительного или снотворного. Замедляет немного разве что. Они всегда в сознании. Они без устали, стирая кожу до костей, скребут стены контейнеров, тянут свои скрюченные пальцы, клацают челюстями, кричат и воют. Помогает только яркий свет, тогда они пытаются спрятаться, забиться куда-то, закрыть неморгающие глаза руками. Половина команды испытывает сильнейший стресс, люди постоянно срываются друг на друге. Не каждый день ставишь эксперименты на ребенке, который превратился в кровожадного монстра. Сегодня две мои сотрудницы – нейрохимик и микробиолог – уволились, не выдержав напряжения. Сказали, что больше не могут на это смотреть. Оставшимся теперь работать будет еще тяжелее. … Который день мы пытаемся понять, откуда у них появляется инстинкт впиваться в горло и почему они так любят человеческую печень. Ответов нет. Мы пробовали давать свиную, говяжью печень – нюхают, пробуют, но не жрут. Разборчивые, твари. ■■■■■■■■■■■ в наличии у нас нет, так что проверить гипотезу о наследственном приобретении этих повадок сейчас невозможно. Примечательно, что они полностью теряют интерес друг к другу после заражения. Мы, как мясники, разделали одного зараженного и, еще живого, кинули к другим. Те не проявили никакого интереса… Звонил генерал ■■■■■■■■■■■, строго сказал, что им нужны результаты и скорый прорыв в исследованиях. Я чуть не рассмеялся в трубку. Ну, пусть сам приезжает и исследует, раз такой умный. Тут собраны лучшие в стране специалисты, каждый – на вес золота, других нет. В мире всего четыре-пять таких центров: еще в Штатах, у китайцев, в Берлине и, по слухам, у Израиля. Могли бы их привлечь! Но они же так трясутся за секретность. Это дерьмо уже в новостях, но они до сих пор все отрицают, говорят, чтобы люди не верили фейкам из Сети. Опасаюсь, что когда они дойдут до этого решения, будет уже слишком поздно. … Похоже, что сегодня одна из тварей начала входить во вторую стадию. Тошнотворное зрелище. Сможем наконец-то посмотреть на них вживую, ведь до этого мы видели только нечеткие записи с городских камер. По какому принципу и с какой скоростью они переходят во вторую стадию, неясно, вероятно, могут делать это очень быстро, раз несколько тварей уже разгуливали по ■■■■■■■■■■■ во время декабрьских событий. Но эта – первая, что будет у нас с момента начала исследований. В прошлой жизни – ничем не примечательная молодая женщина, невысокая полноватая блондинка, никаких выдающихся мускулов или необычных мутаций. Как вирус выбирает, кого «перевести» во вторую стадию, остается загадкой. Есть гипотеза, что в нее переходят только те или преимущественно те, кто заразился непосредственно от ■■■■■■■■■■■. … Мать моя… До сих пор не могу поверить в то, что мы сегодня наблюдали. Если первая стадия еще более-менее объясняется современной наукой, в конце концов «зомбировать» различными ядами могут и отдельные живые организмы, и жрецы культа вуду, используя животные и растительные жидкости, то вторая стадия – это что-то новое, доселе неизведанное. Стремительная рекомбинация клеток. Невероятно ускоренный метаболизм, молниеносный рост тканей. Мутация 30 % организма с отмиранием и появлением новых конечностей и органов буквально на глазах. Тварь получается еще более сильной, кровожадной, смертоносной и отвратительной. Она чуть было не выломала защитное стекло! Из соображений безопасности образец пришлось уничтожить, исследуем останки и будем ждать нового подходящего случая заражения. … Давно я тебя не включал. На фоне происходящего хорошая новость пришла от статистического блока – похоже, что дольше семи-девяти дней организмы на первой стадии не живут, а во вторую переходят лишь 3–5 % от заразившихся. Если будет эпидемия, ее можно сдержать. <Записи обрываются> * * * В полуобморочном состоянии после сна Паша несколько часов провалялся на диване в лобби отеля, пялясь на улицу. Пару раз, уже по привычке, он проверил телефон: полосок не было. Артем и Леха все не возвращались из жилого района, хотя могли бы уже несколько раз сходить туда-обратно. Когда с улицы донесся грустный лай, он понял: что-то не так. – Пес… одна, – сказал Олав. Он был не очень-то разговорчив и часто делал смешные ошибки. Амур стояла у двери и перебирала лапами по стеклу. Когда Паша впустил овчарку, вид у нее был испуганный, она не звала за собой, не пыталась отвести их к хозяину, лишь понуро зашла за стойку рецепции и забилась в самый дальний угол, опустив морду и хвост. Орлов понял, что еще двое сегодня не вернутся. Он осмотрел собаку – ран и укусов, кажется, нет. Пусть сидит. Павел разогрел на кухне последний хот-дог и положил ей перед носом, но Амур грустно отвернулась. Каждую минуту этот город напоминал Паше о смерти. «Где Смирнов с Семенычем? А если они тоже не вернутся? Что же делать, как выбраться из этой западни? – мысленно спрашивал он себя. – Правильно ли я делаю, что сижу тут со всеми? Нас методично убивает город, одного за другим, а я сижу второй день в отеле. Не проще ли, как тот тип из Хабаровска, попытаться что-то сделать самому? А если вся эта группа людей меня только задерживает? Уйти одному незаметно, найти других выживших? Вдруг у кого-то есть связь? Вдруг они уже знают, что едет помощь?» Поток мыслей был резко прерван – в дверь с силой постучали. Это вернулся Илья. На нем лица не было. Завидев его, Кира вскочила, подбежала к нему, обняла и обеспокоенно спросила: – Как мама? – Ее больше нет. Он высвободился из рук девушки и побрел к себе в комнату. Кира посмотрела ему вслед, потом заплакала и умчалась вглубь отеля. Паша подумал, что надо бы пойти и успокоить ее, но потом махнул рукой. Практически в каждой ситуации она игнорировала любые попытки пиарщика пообщаться. И почему его к ней стало тянуть? Он провел минутку самоанализа: потому, видимо, что девчонка была полной противоположностью его жене в плане характера, была бойкая, молодая и красивая, и год назад, однажды вечером, они мило пообщались. Наверно, теперь этого вполне достаточно, чтобы он начал на кого-то западать. Впрочем, на что он рассчитывал? А теперь у нее появился новый объект для обожания и сострадания: не пожимающий руки туземец. Орлов почему-то ему не доверял, и это была не просто ревность.