– План-то есть уже? – спросил, подобравшись поближе, Халява. – Мы ведь одни с Братством не справимся, сам должен понимать… – Нет пока конкретных планов, – сказал Добрынин. – Мысли – есть… Но даже если помощь не найдем – неужели отступимся, а? Артем помотал головой, но и в его глазах и в глазах сидящих вокруг ребят Данил все ж успел заметить тени сомнений. Оно и понятно. Силы слишком уж не равны. – В прямом бою – это ежу понятно, не справимся. Но… Нормальные герои всегда идут в обход – слыхали такую поговорку? Пацаны заулыбались, ухмыляясь. – Тут мозгами шевелить надо. Придумаем что-нибудь… – обнадежил Добрынин. – У нас барахла осталось немало… А на нефтебазе – дизельное топливо плещется. Я правда не понимаю, почему его не взяли – но это нам на руку! Топливо нынче в дефиците – а у нас его море. – Чью помощь-то? Где ее искать против такой махины? – спросил Ставр. – Братство! Да они только к нам человек триста выслали на броне! А сколько на базе осталось?! Как воевать? – А помните, я вам буквально с час назад про мужика рассказал, которого мы по пути повстречали? Про Сказочника? Так вот он говорил, что в Пензе выжившие есть. И даже более того – есть там какой-то мужик, который моим родственником может оказаться, – сказал Данил. – Зовут его Зоолог. Вдруг поможет… – Все верно, – кивнул Батарей. – Нам сейчас любая помощь ко двору придется. Заранее надо обмозговать, цели наметить, планы… – Хватит на одном месте сидеть – пора уже хоть что-то делать, – поддержал его Паникар. – Так может устроим мозговой штурм? Прямо сейчас! Любые предложения, любые идеи – все в общий котел. Есть у кого мысли?.. Нужен был лишь толчок. Дело, наконец, стронулось с мертвой точки. Похоже, с появлением Добрынина, надежда, совсем было угасшая в их сердцах, разгорелась с новой силой. Они уже успели увидеть смерть, испытать горечь потерь, страх, боль и отчаяние – но не смирились. Пусть теперь обсудят, прикинут, спланируют… Пусть обдумают, как с наименьшими потерями взять врага, ухватить его зубами за горло, пустить ему кровь. Данил откинулся на спинку стула, словно отодвигаясь от обсуждения, уходя в тень. Паникар с Батареем явно верховодили тут, в уже сложившейся за это время группе. И хотя Добрынин со своим, несоизмеримым с их, боевым опытом, по-прежнему являлся непререкаемым авторитетом – он, как и старые заслуженные бойцы в таких вот воинских коллективах, давал высказаться молодежи. Так всегда было – и так должно было быть. И прежде всего чтобы молодежь училась на своих ошибках, набиралась собственного опыта, а не глядела в рот старшим и более опытным товарищам. Опытный боец, матёрый волк, всегда подчинит себе волчат – хотя бы только из своего авторитета. Ему просто побоятся возражать, испугавшись показаться бестолковыми, ничего не соображающими в сложившейся ситуации сопляками. И, боясь возразить, выполнят любой приказ – но разве нужны в боевой группе такие не имеющие своего мнения, безынициативные болванчики? Спаянная, сработавшаяся группа тем и хороша, что каждый старается для победы в меру своих сил и своего ума. Думает, как бы получше выполнить приказ – но и чувствует при этом, разграничивает ситуации, понимает, когда нужна личная инициатива и когда приказ нужно выполнить быстро и четко, без лишних рассуждений. На обсуждение, обсасывание и разработку планов потратили весь оставшийся день. Спорили, ругались, орали друг на друга, делились на группы, где у каждого были свои мнения – и все же за поддержкой пацаны обращались именно к нему. Поздно вечером план, наконец, составился. Решили так. Во-первых – в поисках всего самого ценного, что там могло еще остаться, обшарить склады Убежища и войсковой части. Найденное – все, что могло пригодиться как средство платежа или хотя бы как образцы, аванс, гарантия, что торгующаяся сторона не обманывает – забрать с собой. Остальное спрятать в укромном месте и перекрыть доступ. Взорвать проходы или замуровать – это уж по ситуации. Если найдут помощь и сойдутся в ценах – тогда уж и за остальным барахлом вернутся. А пока – пусть себе до времени полежит… То же и с топливом. Трубопровод в Убежище – закрыть, спрятать концы. Пройдет мимо торговый караван… даже если и задумают по Убежищу пошарить – трубопровод все равно не найдут. Нужно только спрятать хорошенько, землей завалить. Во-вторых – предстояло решить проблему нехватки патронов. Как оказалось, боезапас был на пределе – ребята снимали с тел убитого противника все более-менее полезное, в том числе и боезапас – но много ли его у бойца, если он не в длительном полевом выходе, а в патруле неподалеку от базы? Боекомплекта на два-три серьезных контакта, не более. И вот тут-то ничего другого не оставалось, как попытаться пролезть в неисследованную еще войсковую часть на Сазань-горе. Больше достать было негде – разве что у проходящих караванов выторговать… Но это когда такой еще появится. Без расписания ходят. Может и зимой зайдет, а можно до весны ждать – и не дождаться. В-третьих – наметили маршрут. Идти все же решили сначала в Пензу – с чего бы Ивашурову врать? На болтуна он совсем не походил, хоть и Сказочник. Вполне доброжелательный старикан. Тогда получается – есть все-таки выжившие в областном центре? Это следовало проверить. И вполне возможно, что и помощь там найдется. Дальше Пензы пока не загадывали. Обстоятельства могут измениться самым коренным образом – какой смысл громоздить лишнее? Задачи программы-минимум были поставлены и теперь требовалось сосредоточить на ней все силы. – Предлагаю разделиться, – подвел итог дебатам Добрынин. – Бо́льшая группа обшаривает склады Убежища и войсковые, собирает товар. Меньшая займется поисками прохода на Сазань. Так и время сэкономим – тянуть больше смысла нет. Пару дней нам на сборы, а потом – вперед, в путь-дорогу. С завтрашнего дня и начнем. На том и порешили. Подведя итог и глянув на время, Данил засобирался было к себе – да не отпустили. – Куда это – «к себе»? «К себе» – это теперь у тебя там, где твоя группа, командир, – недовольно хмурясь, сказал Батарей. – А значит – здесь. А Паникар присовокупил: – И куда ты ночью пойдешь? Завтра все твои манатки перетащим, а ты уж давай, оставайся. Все оформим в лучшем виде, даже отдельная комната для тебя есть. Пришлось остаться. Не больно-то хотелось ночью тащиться на другой конец города – да и правы пацаны. Где группа – там и командир, иначе никак. Единственно, зачем он хотел вернуться – вещи собрать. Но если ребятушки завтра перенесут – то и дергаться не стоит. После того, как бывший тренажерный зал «Атлант» расширили, пробив стену в соседние секции подвала, жить тут стало гораздо приятнее. Обитатели схрона теперь не лежали вповалку в одной комнате, а располагались с комфортом – по два человека в комнатушке. Они были небольшими – но ребята, выросшие в спартанской обстановке Убежища, не обращали на это ровно никакого внимания. Есть где принять горизонтальное положение – и ладно. А если при этом еще сухо, чисто, крыша над головой, и матрас на топчане – так это вообще роскошь по нынешним, проклятым Богом, временам. Оставшись, наконец, один, Данил, скинув тонкое нижнее белье, которое использовал как потосборник, забрался на топчан. Улегся, прислушиваясь к себе и чувствуя какое-то странное умиротворение и спокойствие на душе. Удачный выдался день. Исключительно удачный, и… радостный. Одиночество закончилось, и, самое главное, – у него вновь появился смысл жизни. Надежда. Кто знает – может, и живы Иришка с Ольгой… Может и найдутся… Он горько улыбнулся нахлынувшим вдруг воспоминаниям… По первости, признаться, жениться он и не собирался. Когда начались первые вылазки на поверхность и в его личных закромах завелись патроны, стал он вдруг на редкость завидным женихом. Девчонки молодые табунами бегали. Да и не только молодые, а и постарше женщины несколько раз подкатывали – да все без толку. Ночь провести – это всегда пожалуйста, а так чтоб постоянно – нет. Не лежала душа. Конечно, какая-то доля эгоизма в этом нежелании присутствовала… Морока ведь изрядная. Куда легче одному жить. Верная рука, верная винтовка, верный друг – что еще нужно настоящему мужчине? Винтовку потеряешь – невелика печаль, еще лучше добудешь. Друга потерять много хуже, но тут уж судьба такая. Ну а сам ляжешь – так друг сам за себя постоять сможет, а железо – черт с ним, пусть пропадает, мертвому оно без надобности. А уж коли семья есть – с ней как быть? Тут и погибнуть не посмеешь – как они без тебя-то? Нет, лучше уж одному. Сегодня живешь, завтра умрешь… И не вспомнит никто, разве что верный друг, чтоб спокойно лежалось, стопку опрокинет. Да и понимал он, что женщина рядом с ним вряд ли сможет почувствовать себя счастливой. Что он может ей дать? Семейный уют? Нет. Ребенка? Нет. Спокойствие и постоянство? Вряд ли. Разве что сытую жизнь, не более… Он кто? Сталкер! Всегда по лезвию ходит, всегда по краю. Сегодня прошел, завтра прошел, а послезавтра – сорвался. А жена? Ей-то что потом делать? Что испытать придется? Имеет ли он право на такие муки ее обрекать? Конечно, можно просто взять женщину без любви, которой все равно – вернулся, нет ли… Только не то это, совсем не то. Уж лучше пустой отсек, чем чужой человек рядом. Однако помнились, помнились мудрые слова, некогда вычитанные из книг Лондона: «Мужчина, сердце которого не опалила любовь к женщине – только наполовину мужчина…» Время шло и все меньше и меньше ему хотелось возвращаться домой. Да и дом это, разве? Дом там, где уютно, тепло, где тебе рады. Где ждут, когда ты, наконец, вернешься, переживают, волнуются. А кто ждал его? Кто встречал у дверей отсека? Никто. Тишина. Пустота. И муторно становилось и вползало в душу мерзкое безразличие. К себе, к этой никчемной жизни, к бесцельному существованию… Иринка вошла в его жизнь как-то незаметно. С некоторых пор стал он вдруг замечать, что зеленые ее глазищи постоянно за ним следят. Неотрывно, куда бы ни пошел, где бы ни находился. Приходит он, например, с рейда – а она на выдаче в тамбуре сидит. Увидит – и расслабится, заулыбается, будто ждала, волновалась… Или, к примеру, собрание общее. Народу вокруг полно – и она недалеко сидит, поглядывает изредка. Даже в Малый зал, порой, приходила, вроде как на тренировку. И полковник – самое поразительное – не гнал ее, хотя прочим приблудившимся от него доставалось по первое число. Данил и не понимал сначала, к чему это он ее только выделяет… Да и чудеса начались. Сдает он, положим, перед выходом на поверхность сменный комок. Мятый-перемятый, засаленный, да с дырами. А как получать – так он чистый, выглаженный, заштопанный… Или, например, с утра из отсека выходит – к Пиву в «Тавэрну», пожевать чего-нибудь, – а у двери коробка стоит. А в коробке той – и каша рассыпчатая в полотенце закутанная с пылу с жару, так что слюнки текут, и шоколадка, и по три пирожка – сладкие да мясные. Тоже горячие, а уж вкусные – пальчики оближешь! Взглядам Иринкиным Данил поначалу значения не придавал. Ну, смотрит – и смотрит, за погляд денег не берут. Выделял, конечно, из толпы – Иринка красавица была, – да сторонился, не хотел девчонке жизнь портить. Куда ей с ним, она и получше найдет. Он, вон, в шрамах весь, как Квазимодо, да и детей от него не дождешься. Только потом понял, что один он такой слепой был. Понимал, конечно, что кто-то ухаживает, видел – да вот только кто? А уж то, что ее стараниями эти чудеса происходят – вообще ни сном ни духом! Остальные – даже Сашка! – знали, в кулак посмеивались, да молчали. Однако это до поры до времени, пока Родионыч глаза ему не открыл. Вызвал как-то к себе, долго на мозги капал и закончил достопамятный разговор словами: – Жениться тебе надо, барин… Ушел Данил к себе, думу думать. Да недолго думал. Через час где-то в дверь стук раздался, а когда открыл – Иринка. Стоит красная, решительная, глазищами сверкает. Оказалось – и ее тоже Родионыч вызвал, хвост накрутил. Почему, говорит, до сих пор одна? Такая девушка видная – а не замужем еще? Все, говорит, вокруг давно уж знают, что за Данькой увиваешься – а он ноль внимания. Не обидно самой-то? Враз решимости прибавилось и прямиком из отсека полковника направилась Иринка к Данилу… Поговорили – и осталась она на ночь. А потом – еще на одну ночь. И еще. А через неделю и вовсе вещи перевезла. Да и сколько тех вещей-то было… Так и зажили. Он в рейд – она ждет. Возвращается – в отсеке тепло, уютно, по-домашнему. Поначалу жизнь такая Данилу в новинку была. И прибранный, сверкающий чистотой отсек странным казался и свежая горячая каша на столе – все в диковинку. У них-то с дедом все не так было. Столовались частенько у матушки Галины, убирались – хорошо если раз в месяц… Бывало, зайдешь – в одном углу комок грязный лежит, в другом – носки стоят недельные, заскорузлые. Мусор на полу, пыль, в дальнем углу под потолком – паутина… Короче – как в том анекдоте про свинью и Петьку с Чапаем. «А давай, Василий Иваныч, свинью заведем… Да ну, Петька, ты чо! Вонь, грязь, мухи… Ну и чего, что грязь-то, Василий Иваныч… Мы привыкли – и свинья привыкнет…» Мужики, понятное дело, да и некогда убираться. Дед на работе целыми днями, а Данил – то в рейде, то на тренировке. А вечером и уборкой не охота заниматься – усталые оба приходили, в душ – и в кровать. А теперь – засиял отсек чистотой. Ни пылинки, ни соринки, все вещи по своим местам разложены, все протерто, почищено, заштопано, даже «Винторез» любимый на самом видном месте висит, вороненым стволом отсвечивает. Не хозяйка – золото! А готовить Иринка умела так, что Данил диву давался – ну как из той бедной кучки продуктов, что на продскладе выдают, можно сварить такое, что уминаешь – аж за ушами хрустит? Может и впрямь говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок? Или – чистотой и порядком взяла? Или лаской да заботой? А скорее всего, подкупило то, что отсек теперь на настоящий дом стал похож, куда всегда вернуться хотелось. Словом, как бы то ни было, через несколько месяцев рука об руку стояли они перед отцом Кириллом в часовенке и давали друг другу клятву. Данил всегда считал – телячьи нежности!.. Но тогда впервые, нисколько не сомневаясь, он произнес слово «люблю». И в последующие годы ни разу об этом не пожалел. Глава 3 Хозяин Медной горы Сразу за разрушенным мостом начались нехоженые непролазные дебри. Деревца тут были еще молоды – но уже стояли частоколом, норовя преградить дорогу. Густой подлесок, разросшийся на месте канувшей в небытие дороги, от которой остались лишь пятна асфальтового полотна, выглядывающие из-под земли, цеплялся за оружие и снарягу, опутывал ноги, бил веткой по лицу, словно пытаясь предупредить: «Стой, человече! Куда идешь ты, неугомонный?! Не ходи туда – не вернешься! Там ждет тебя твоя погибель!» Шли вчетвером. С собой Данил решил взять только Халяву, Деда и Букаша, оставив Паникара и Батарея командовать поисковыми работами. Маленькая группа всегда тише и мобильнее большой – а ведь именно эта задача и стояла сегодня. Дойти, осмотреться, прикинуть – и назад. Кроме того, была у Добрынина и своя, личная задача – нужно было приглядеться к пацанам, ведь половину людей в группе он не знал совершенно. Нет, ну видел в Убежище, конечно, – там каждое лицо перед тобой хоть раз в неделю – да мелькнет… Но и только. А какой же ты командир, если ребят своих не знаешь? Никого из этих троих Добрынин не знал. Ни Артема Халяву, получившего позывной за вполне понятные черты характера, ни Макса Деда, который был самым старшим среди пацанов, ни Григория с позывным Букаш. Потому и оценивал сейчас – как двигаются, как с оружием работают, да и вообще как себя ведут в боевой обстановке… Первое впечатление было спорным. Пацаны не суетились, по лесу двигались тихо, прилично стреляли… Четверых выродков, попавшихся на пути, ухлопали уверенно и без лишних телодвижений метров со ста. Данил даже не вмешивался – отдал только приказ, а потом смотрел в бинокль, как ребята отрабатывают поставленную задачу. Остался доволен – мутанты легли основательно, без подранков. Попадание в голову подранкам не способствует. Однако, как он уже успел выяснить, боевой подготовкой последующих поколений полковник занимался редко и не основательно. Данил не совсем понимал почему, хотя и были мыслишки. Либо устал на старости лет, либо все время съела административная работа – либо решил, что бесперспективно это… А может быть уже тогда предательство задумал и не хотел уж больше заморачиваться. Ответить теперь мог бы только сам полковник, но спрашивать всякую ерунду Данил при встрече не собирался – к Родионову накопились вопросы посерьезнее. И вот теперь на эти отрывочные знания наложилась практика, полученная за недели партизанской войны в условиях городской застройки – и получилась этакая причудливая смесь боевика-самоучки. Ребята умели, к примеру, работать в группе, понимали друг друга с полуслова – но почти не имели индивидуальной стрелковой подготовки; неплохо двигались по городу – но в лесу уже пасовали, ломили как слоны, тревожа округу; достаточно метко стреляли – но только на короткие расстояния; и ко всему прочему неграмотно держали оружие, отставляя далеко в сторону локоть, совершенно не умели работать с левого плеча, неверно двигались в бою… Добрынин уже несколько раз сделал замечание Букашу, норовящему опустить указательный палец на спусковой крючок при снятом предохранителе – но тот, спохватившись и исправившись, забывал это буквально через несколько минут. В результате, когда группа шла мимо моста, произошло то, чего Данил закономерно ожидал – Григорий, споткнувшись, дернул спуск – и окрестности огласила короткая отрывистая очередь. Шел он с левого фланга, ствол автомата смотрел куда-то в чащу и потому пули ушли в лес, не причинив вреда – но сам факт случайного срабатывания пальца оставлять без последствий было совершенно невозможно. Поэтому Добрынин, сделав привал, битых десять минут, нудно и в подробностях, рассказывал о последствиях такого вот случайного выстрела, а затем в воспитательных целях заставил Букаша выполнить небольшой комплекс физических упражнений, который подкрепил увесистым пенделем по пятой точке. – Не доходит через голову – дойдет через задницу, – назидательно сказал он под конец экзекуции, закрепляя пройденное. – Ты раскрыл группу, дружище. Вот тебе пример: у нас раненый и ползем мы триста метров в час. Через десять минут сюда зверья набежит толпа! Все! Сожрали нас! Букаш виновато молчал, понимая и признавая свою вину. Тронулись дальше. С радиацией пока было вполне терпимо, тем более и демроны хорошо держали. Данил время от времени бросал взгляд на щелкающий дозиметр – цифра в окошке росла медленно и запас был еще солидный. Гораздо больше его беспокоило, что будет дальше, на подходе к части – не придется ли повернуть из-за предельного фона назад? Пока двигались по городу – шли «трилистником»: бойцы в вершинах равнобедренного треугольника и командир в центре. Рейдовый боевой порядок, каждому по сто двадцать градусов для обзора и работы. Немало, конечно, только и успевай по сторонам зыркать – но деваться некуда. Когда же прошли мост и углубились в лес – пришлось перестроиться. По непролазному бурелому быстро идти можно только «змейкой», один за другим. И шума меньше и движешься шустрее, и группа не так сильно устает – направляющего только время от времени менять приходится, чтобы вся нагрузка по прокладке тропы на одного человека не ложилась. В наказание за проступок пустил первым Букаша. Тот, желая выказать рвение, уверенно пер вперед, как молодой кабанчик. Лез через поваленные стволы, продирался сквозь кустарник, обходил поросли мелкого мутировавшего вьюна, прыгал через ручьи и небольшие бочажки – лес здесь был сильно заболочен, и иногда приходилось тратить достаточно времени, чтобы обойти попадавшиеся на пути мутные озерца. Одно из таких болотцев Добрынин, поддавшись уговорам спутников, попробовал было перейти вброд – но дно уверенно опускалось, вода быстро дошла до середины груди и он, чертыхаясь, сдал назад. Ладно – до груди окунуться. А если с головой?.. Проще обойти. К тому же оказалось, что в воде обитает мелкая вредная живность – когда Данил выбрался на сушу, напарники собрали с костюма обильный урожай пиявок с полкулака величиной. Твари присасывались намертво, словно в пасти у каждой имелся небольшой, но мощный вакуумный насос, и избавиться от них смогли только с помощью ножей, разрезая их упругие тельца пополам и соскабливая с поверхности костюма остатки черной жирной мерзости. После такого показательного представления соваться в воду больше никто не решился. Вскоре, однако, болотца остались позади и местность потихоньку поползла в гору. Бурелома поуменьшилось, да и подлесок стал вроде бы пореже… Справа, вдали, среди деревьев вдруг замаячила светлая прогалина и Данил махнул рукой, заворачивая направляющего туда – может просека какая… Все полегче идти. Надеждам этим, однако, сбыться было не суждено. Пока шли на северо-запад, в гору – лес был довольно однообразен. Толстые многолетние деревья, бурелом, заросли кустарника, вьюна, чувствующего тепло и тянущего свои тонкие лианы к людям… Дебри, конечно, – но терпимо, пройти можно. Теперь же, когда группа двинулась почти перпендикулярно своему прежнему маршруту, лес стал вдруг меняться с поразительной скоростью. С каждой сотней шагов мертвых, поваленных деревьев становилось все больше, а живых – все меньше, да и те наклонены в разные стороны, будто какая-то неведомая сила расшатала их, да так и оставила. Упавшие же, перекрученные и переплетенные стволы образовывали такие завалы, что сталкеры порой только диву давались. Обходить и лезть через них становилось все тяжелее – нужно было не только следить, куда ставишь ногу, и планировать дорогу, но и смотреть по сторонам. Пару раз им попадались вьюны, способные затянуть своими стеблями не только человека, но даже и многотонную тушу куропата, а один раз сталкеры наткнулись на огромное заброшенное гнездо, где среди вороха ветвей подстилки нашли большие куски яичной скорлупы, какие-то тряпки и «калаш» с согнутым в дугу стволом. – Птичка, – осматривая пустующее гнездилище гигантской птицы, сказал Халява. – Точно. Рокх. Ее работа, – кивнул, глядя на изувеченное оружие, Букаш. – Не повезло кому-то… Может наш, а может из войсковых кто… – Пошли, а… – подал голос Дед. – Хоть и брошено гнездо – да все равно как-то не по себе… Почти сразу за гнездом группа наткнулась на песчаный карьер, в котором, уперев лопату в землю, громадной ржавеющей тушей навсегда замер бульдозер. В кабине его, за мутным, оставшимся невесть каким образом целым, стеклом, что-то шевелилось, пульсировало, судорожно подергиваясь. Букаш, кинув вопросительный взгляд на командира, сунулся было – но Добрынин помотал головой, запрещая ему исследовать этот загадочный феномен. Пусть себе шевелится. Любопытство – оно в меру должно быть. Меньше знаешь – меньше проблем. Да и спишь крепче. Лес все редел, и, наконец, вдали среди деревьев показалось чистое пространство. Сначала потихоньку, а потом все сильнее застрекотал дозиметр – и Данилу сразу же стало понятно, куда они так долго и упорно пробирались. Он уже видел подобную картину несколько лет назад. Это был еще один эпицентр, выжженная после ядерного удара проплешина, со спекшейся от запредельных температур поверхностью, пустая и мертвая. Здесь ничего не росло – да и не могло вырасти по определению. Радиация, которая спустя столько лет все еще была сильна, выжгла все живое, не давая жизни ни единого шанса. Тут была только пыль, которую гонял, закручивая воронками, ветер. Даже сейчас, стоило ступить на спекшуюся, остекленевшую поверхность, дозиметр начинал противно орать, показывая трехзначное число, – и страшно было представить, что творилось здесь двадцать лет назад. – К юго-западу отсюда есть село – Рощино. Вернее – было… Так вот там тоже такая проплешина есть, – оглядываясь вокруг, сказал Халява. – Неподалеку, километрах в пяти, если по прямой. Тоже вот загадка для меня раньше была – на село какое-то целую боеголовку скидывать!.. И к северу от Карповки тоже скинули. Это еще одно такое же село, похожее. И тоже недалеко. И еще к северо-востоку от Круглого – третья такая же. И вот вам еще одна, четвертая. Сазань с ее войсковой частью лежит почти в центре четырехугольника, а вершины его – эти вот проплешины… Я один только понимаю что к чему? Или вы тоже сообразили? – Сообразили. Не дураки… Что-то там есть, – кивнул Добрынин. – А мы-то все думали – почему у нас такой фон высокий… Мелковат городок-то для точечных ударов… Вот и ответ. По ней и били. – Что ж там такое кроется, если нам столько прилетело? – сомневаясь, пожал плечами Букаш. – Секретные лаборатории по обогащению урана? Или арсеналы с отравой? Четыре боеголовки – да они стоят больше, чем весь наш городок! – Не четыре, а шесть, – ответил Данил. – В районе Студеновки – это деревенька километрах в двадцати к востоку – тоже упало. Мы на ту проплешину наткнулись, когда в трехдневный рейд с Родионовым ходили. И за заводской промзоной тоже есть. – А вообще – есть сведения? Знает хоть кто-нибудь – что там?