Идя на встречу с Роуз Финниганн меня переполняла неловкость и какая-то уязвленная гордость. Я собирался честно заплатить, но, пообщавшись, передумал. Эта женщина не замечала ничего, кроме себя. И она вполне может позволить себе обед в ресторане. «Не метай бисер перед свиньями, Ван», — подумал и тут же выкинул Роуз Финниганн из головы. Теперь меня куда больше волновала Виола Майерс. 018 Глава шестая Ван Хэвен — Офис Виолы Майерс. Слушаю вас. — Я ни разу не видел молодого человека лично, но уже ненавидел его всей душой. Гладко выбритый, холеный, вышколенный. Белая рубашка и костюм. Он стоял между Виолой и прочими хомосапиенс как незыблемая скала, отсекая всех нежелательных и подозрительных. В список «нежелательных и подозрительных», очевидно внесли и меня. — Мне необходимо поговорить с Виолой Майерс. — В сотый раз повторял я, но секретарь, очевидно, оставался глух к мольбам просящих. — Вы можете оставить сообщение. Я передам. — И так по кругу. В прошлые попытки на этом моменте я отключался. В этот раз уже добрался до собственного офиса и, то ли родные стены придавали решительности, то ли мое, и без того не самое хваленое терпение, наконец лопнуло, но я продолжал оставаться на связи. — Какую информацию вы бы хотели передать миссис Майерс? — У меня информация частного порядка. По… делу Данте Доу. — Я слушаю вас. Вы из полиции, сэр? — Показалось, или в голосе секретаря появилось любопытство? Эмоции — это хорошо. Эмоции — это признак человека, а не бездушной машины, повторяющей раз за разом: «Извините» и «Будьте любезны». «Оставайтесь на связи. Ваш звонок очень важен для нас. Мы обязательно вам перезвоним!», — фразы, которые расшифровываются не иначе как посыл в пешее эротическое. — Нет, я частный детектив. Могу я?.. — Сожалею, в данный момент миссис Майерс не на связи, но я передам, что вы звонили. — Сомневаюсь. Я во все глаза уставился на экран визора, где секретарь постоянно отвлекался то на посетителей, то на сообщения. Ах, если бы я обладал ментальной силой подчинять окружающих своей воле! Хотя бы как Док убаюкивать голосом, привлекать внимание. Но чего нет, того нет. — Простите. Так что передать миссис Майерс? Молодого человека по ту сторону экрана можно было бы назвать привлекательным: темно-русые волосы, гладко выбритые щеки, вежливая улыбка. Если бы не застарелый шрам, рассекающий верхнюю губу рваными краями, отчего лицо принимало отталкивающее выражение. Кто-то снова отвлек его, и я повысил голос, пытаясь отвоевать его внимание обратно. — Мне необходимо встретится с миссис Майерс лично. — Сожалею, сейчас миссис Майерс никого не принимает. Не могли бы вы… Я скрипнул зубами и произнес то, чего говорить явно не следовало. — У меня на руках список тех, кто был в студии Данте Доу в день его гибели. — Повисла тишина. Изображение в визоре дрогнуло и пропало. Лицо со шрамом на секунду исчезло с экрана, а затем появилось снова, все так же улыбаясь приветливо. — Простите, не могли бы вы повторить? — У меня на руках список… — начал и напрягся. Ведется ли запись нашего разговора? Или еще хуже, кто-то любопытный вроде Купера может перехватить сигнал и подключиться к трансляции? А если полиция? Нет-нет-нет. Почувствовал, как замедляется сердце. Два удара я невольно балансировал на грани вхождения в транс, как если бы кто-то стоял за спиной и представлял угрозу. Повернулся, но нет, в офисе я один. Это все нервы. Я — не Соло. И не Док. На нервах совершаю, обычно, необдуманные поступки. Вот и сейчас ляпнул то, чего не следовало. — Ваша хозяйка возможно помнит меня… — «Зачем, Ван?», — орало чутье, но было уже поздно. — Детектив Ван Хэвен. Мы были знакомы. Давно. — Еще одна совершенно лишняя информация, но, кажется, без нее этот Эверест не преодолеть. — Миссис Майерс есть в списке. — Ясно. Я передам миссис Майерс, что вы звонили, сэр. — Меня повысили до «сэра», приятно. Секретарь даже замялся ненадолго, прежде чем сбросить видео-звонок. — Этот номер. Могу я использовать его для связи с вами, если миссис Майерс захочет перезвонить, сэр? — Да. — Я покосился на индикатор батареи. Он мерцал, требуя экстренной зарядки. — Буду ждать. — До свидания, сэр. Ну вот, теперь я привязан к устройству, а оно требует есть. Сидеть в четырех стенах не улыбалось. Вышел на улицу и задумался куда податься. Снова накрапывал дождь. Потоптался в сомнениях. Проводил взглядом проехавший мимо патруль. Закрыл дверь и пока еще был жив визор, набрал номер Лилии Деверо. — Слушаю. — Стоило мне услышать ее хриплый голос, как снова захотелось курить. Видео она не включала, а жаль. Смотреть на женщину было приятно. — Вы соврали мне, Лилия. — Я старался говорить холодно, а не обиженно. — Нужно встретиться. Минутная заминка. Я явно позвонил не вовремя. — Студия. Через час. Только прервав звонок задумался над тем, что ни разу (ни разу!) за сегодняшний день не подумал о Данте Доу. Точнее о носителе его памяти. И накатило. Ведь парнишка слеп и совершенно беззащитен. Со вчерашнего дня заперт в студии совершенно один. Без идентификационного чипа, без доступа к умному дому. Без возможности включить бытовую технику или спуститься на лифте, выйти из здания. Второй день без еды. О визоре ты думаешь, Ван, а о людях нет! Уязвим в помещении, куда может проникнуть любой, ранее бывавший там человек. Человек из списка. Убийца. — Да вашу ж мать! — Чертыхнулся и быстрым шагом направился в сторону молодежных кварталов. Знаю там один недорогой кафетерий с едой на вынос. Кажется, у них было детское меню, ну или чем его кормить, а? Стоит признать, Ван, ты совершенно не знаешь как обращаться с ее слепым братом. Впрочем, сейчас он художник Данте Доу… Доу. Данте Доу. Что-то засело в памяти как заноза. Перекатывалось на языке. Какая-то мысль, лежащая на поверхности, прямо на виду. Я попытался сосредоточится, вытащить ее, ухватить за хвост. Но лишь зазевался и наступил в лужу. Запрыгал на сухой ноге, проклиная вся и всех. Почему-то наибольшее количество проклятий я традиционно посылаю Доку. Он точно виноват во всех моих бедах. Данте Доу Шаг. Скрип. Шелест. Какое-то время я пытался сохранить спокойствие. Делал вид, что все нормально. Нормально. Все хорошо. Темнота сжималась вокруг плотным коконом, но не давала ощущения безопасности. Давила неопределенностью. Пугала запахами краски, растворителя и пота. Перестал рисовать. Добрел до бара. Ощупал равнодушные бока закупоренных бутылок. Нашел и нагрел в непослушных пальцах пузатую емкость с отворачиваемой крышкой. Хотел поставить обратно, но передумал и резким движением отвинтил колпачок, припал к горлышку и сделала крупный глоток. Закашлялся. Сладко. Масляная густая жидкость потекла по горлу. Облизал губы. Шоколад. Не отпуская бутылки из рук, побрел обратно к мольберту. Налетел на столик с палитрой, ударился и чуть не опрокинул краски. По студии я теперь перемещался осторожными мелкими шажками. Предметы играли со мной в прядки, пропадая и появляясь то здесь, то там. Возможно кто-то ходит рядом, невидимый, бестелесный, и постоянно переставляет их? От этой мысли стало не по себе. Будь я зрячим, я бы обвел глазами студию. Убедился, что один и успокоился. Я бы ушел в написание картин, растворился бы в мире цвета и полутонов. Отвлекся на наложение аккуратных мазков, нежное прикосновение щетины к холсту. И даже — даже! — будь я снова не один, я бы принял это. Опять. Как тогда. Среди красоты и красок не страшно умирать. Но он отнял у меня все. Даже это. Теперь, в темноте, страх переполняет тело. Врывается в сознание смехом и голосами из окна. Жужжанием лифтового подъемника, шорохом за спиной. Чужим дыханием. Чужими шагами. Я раз за разом вспоминаю как смотрел в его глаза. Злые. Безумные. Одержимые. Тогда я нашел в себе спокойствие принять эту боль. Как наказание за прошлый грех. Как расплату за содеянное. Мое персональное распятие. Но сейчас спокойствие не приходило. Лифт снова двинулся и остановился на этаже. Створки разошлись. Послышались шаги, быстрые, торопливые. А я пытался и не мог настроиться. Не мог смириться. В голове пульсирующей болью билась лишь жалкая мысль: «Я не хочу умирать!» Ван Хэвен Чувство, похожее на вину, захлестнуло меня. Мальчишка сидел на полу у мольберта, прижимая к себе початую бутылку «Мозарта». Сгорбившийся, несчастный, с пустыми глазами, смотрящими в никуда. На его лице застыло выражение отчаянья и ужаса. «Ну ты и козел, Ван!», — подумал, а вслух сказал: «Это я». Подошел. Сел рядом. Ободрительно похлопал по руке. Он не одернул ее, и это было хорошо. Но ничего не ответил и не шелохнулся, и это было уже плохо. В отсутствии реакции мне почудилась обреченность приговоренного. «Не волнуйтесь, детектив, я ничего с собой не сделаю», — так он сказал? Не волнуйтесь, как же. Определенно с парнишкой не все в порядке. Мысленно ругая себя на все лады, открыл пакет с блестящей наклейкой радостного карапуза. Зацепил одну из сосисок-осьминожек и сунул парню в рот. Тот покорно ел с моих рук, и веселые рожицы фирменных шпажек, казалось, издевательски смеялись мне в лицо. Дурацкая ситуация. Когда с сосисками было покончено, я извлек из пакета заботливо упакованную салфетку и бережно вытер его губы, подбородок и по-детски гладкие щеки. На сестру похож, да. Только выглядит младше и глаза пустые, черные. Парнишка замер, позволяя мне ухаживать за собой, как за больным, а затем снова пригубил ликер прямо из горла. Линия губ, перепачканная шоколадным напитком, сжалась до тонкой полосы. Мне показалось, он хочет что-то спросить. Или сказать. Или попросить. И я первым прервал мучительное молчание. — Я слушаю тебя. — Снова на «ты», будто это условие помощи. Обычно я не такой упертый. Наверное. Он замялся, но заговорил. Вот так, Ван, стоило бросить подопечного на день, и он «созрел» для просьбы. — Картина… передайте ей… это… прощание… Картина? Бросил быстрый взгляд на мольберт: новая картина ДиДи представляла собой мешанину абстрактных пятен. Не то. Роуз радовалась, что она обещана ей. Перевел взгляд на незаконченный натюрморт рядом — тоже мимо. Лимон и полынь, это для Лилии, так и останется незаконченной. И безошибочно остановил выбор на вскрытой упаковке холста с рыжим котом. Вот она. Значит тоже подарок. Все-таки решился. — Кому? — Видимо той девице, что выскочила отсюда утром. Мы столкнулись. Она очень злилась. — Хриплый голос сзади ответил за Данте и разрушил то хрупкое равновесие, что возникло между нами. Я цыкнул раздраженно. Обернулся и сделал жест Лилии, чтобы молчала и не вмешивалась. Она дернула плечом и уехала на лифте. Судя по звуку — на крышу. Курить. Возвращаюсь к Данте.