— Сегодня утром прибыл скороход из Иерусалима и сообщил волю царя иудейского Ирода Антипы. Предателя Шаула из Тарса казнить немедля! — радостно сообщил Павлу трибун Ангустиклавии[7], конный легион которого столько дней разыскивал проповедника. — Слава Господу нашему! — отозвался Павел. — Но ты не умрешь сегодня, — снисходительно добавил римлянин, будто облагодетельствовал пленника. — У тебя еще есть сутки, пока рабочие подготовят место казни. — Что ж, будет время помолиться, — смиренно выдохнул бывший раввин. — Я буду милостив, — самодовольно продолжил трибун, — позволю тебе выбрать самому. Как ты хочешь умереть? — Строже или мягче карать за святотатство — это проконсул должен решать, сообразуясь с личностью преступника, с обстоятельствами дела и времени, а также с возрастом и полом преступника, — процитировал трактат Ульпиана Павел[8]. — А ты ведь не проконсул. Судя по одежде, ты всего лишь трибун. — Ты прав, — захохотал римлянин, — я просто испытывал тебя. — Разве это испытание? — с иронией спросил полуживой Павел. — Нет лучшего дара, чем умереть за веру, а вот жить убийцей — это испытание. — Завтра тебе отрубят голову! — вскричал трибун. — Я не боюсь, — спокойно продолжил пленник. — Бойся ты! Ибо сказано — не убий! — Сумасшедший! Ты просто сумасшедший, — не выдержал офицер и выскочил из камеры как ошпаренный. Да, это было днем. А теперь настала ночь. Последняя ночь Павла на этой грешной земле. Сейчас он лежал и вспоминал. Еще несколько лет назад он был таким же, как этот наглый и самодовольный трибун, когда допрашивал мать Иешуа Мириам, подругу Иешуа Мару… «Сумасшедшие! Безумные преступницы!» — говорил он им, и ничего от них не добился, а они… Они открыли ему дорогу в новую жизнь. Он полностью переродился и встал на путь истины. «Как было бы хорошо показать этому молодому римскому трибуну путь к Господу. Спасти его. Эх, жаль, нет времени…» Подумать только! На краю жизни Павел желал спасения души того, кто хотел отрубить ему голову. Но в этом и заключалась вся его жизнь. Скольких заблудших он уже спас! Скольких спасет своей последней проповедью перед казнью! Тяжелый засов двери вдруг открылся. В темницу вошла молодая девушка в мужской одежде. — Кто ты? — глухо просипел проповедник. Горло пересохло, он совсем не мог говорить. — Я пришла, чтобы идти за тобой… Фекла отдала охраннику последнее, что у нее было, — серебряное зеркальце, лишь бы увидеть того, чья молитва полностью изменила ее внутренний мир. Из большой холщовой сумки девушка достала бутылку с вином и, откупорив ее, дала испить Павлу, поддерживая его голову. Сделав несколько глотков, он продышался и наконец обрел дар речи. — Сказано: Господу Богу одному поклоняйся и Ему одному служи. — Я пришла не поклоняться и не служить тебе, но идти за тобой, дабы поклониться и служить Ему… Девушка неторопливо вынимала из котомки лепешки, козий сыр и финики, раздобытые по пути. Среди ночи отважная дочка состоятельного горожанина буквально ворвалась в дом своего учителя, старого Саклаба, и попросила еды. Сердобольный старик не отказал ученице и поделился тем, что у него было, дав обет молчать. — Незачем за мной идти. Завтра меня казнят, — сухо сказал Павел, безучастно глядя на то, как его новая единомышленница колдует над нехитрой трапезой, выкладывая все на кусок чистой ткани. — Завтра будет завтра, — рассудительно заметила Фекла, — а пока мы живы. — Мы?.. — удивился Павел. — Да, равви, мы, — спокойно ответила новая ученица. Они говорили ночь напролет. Говорили обо всем. Нет, это была не проповедь Учителя. Скорее исповедь. Павел рассказывал о своем пути к Господу, как заблуждался и как прозревал, через какие испытания прошел и что чувствовал, когда пустынный ветер высушил его тело, но не поколебал душу, когда давным-давно камни Иконии убили его друга и брата во Христе прямо на его глазах во время проповеди. Но Павел, чудом выживший в тот злосчастный день, не отступился, и его вера стала только крепче. Не было лишних слов, непонятных мудреных фраз. В сердце девушки рождалось то самое человеческое начало, которое развеивает иллюзии и в котором правда уступает дорогу истине. — Ты не верь лицемерам, дочка. Не верь тем, кто говорит, что хочет умереть. Чем дольше человек живет, тем больше ему жить хочется. Но судят не по тому, сколько прожил, а по тому, что сделал. Я не боюсь умирать. Там ждет меня Господь, и я с чистым сердцем предстану перед ним. Поднималась заря как предвестник казни, и Фекле было невыносимо горько оттого, что ей придется навсегда потерять этого великого человека, едва познакомившись с ним. Тому, чему он мог еще научить ее, нет цены. А глубина такова, что постичь ее не хватит и всей жизни… Но что это?! Павел вдруг перестал вещать. Его глаза закатились, на губах выступила густая пена. Беспощадная болезнь, которую Павел называл «жало во плоти» и которую позднее назовут эпилепсией, преследовала его с детства и вновь нагрянула одним из своих ужасающих припадков. Откуда молодой девушке было знать, что это падучая? Решив, что учитель умирает, она с отчаянным воплем стала стучаться в дверь темницы. Только через несколько минут ленивый надзиратель щелкнул замком. — Ну что, натешились? — нагло спросил заспанный римлянин, появившись в дверном проеме. Его полное лоснящееся лицо выражало недовольство. — Помогите! Он умирает, — только и смогла сказать Фекла, показав на бьющегося в конвульсиях проповедника. — И что? — поковырявшись в зубах, спросил страж. — Поприсутствовать? Его все равно сегодня казнят. — Ему нужен врач! Скорее! — крикнула девушка человеку, у которого купила встречу с кумиром за серебряное зеркальце. — А что у тебя еще есть? — спросил римлянин. — Ничего, — сникла Фекла. — А вот и не угадала! — засмеялся охранник. — У тебя есть ты! Он сделал шаг вперед и приблизился к девушке, снова давая понять, на что намекает. — Но у меня есть жених! — вспомнила Фекла. — А мы ему не скажем! — азартно воскликнул римлянин, уже подступая вплотную. Внезапно его взгляд окаменел, и в ту же секунду из кадыка его показался кончик железного копья. Сластолюбец замертво рухнул прямо под ноги девушке. За спиной у него стояли несколько мужчин явно не римского происхождения. Ночью сочувствующие горожане, узнавшие о предстоящей казни Павла, спланировали дерзкое освобождение апостола, сняли несколько римских постов в округе и наконец добрались до темницы в префектуре. — Кто ты? — спросил сухой как жердь бородатый икониец, убивший римлянина. — Я Фекла, — просто ответила девушка, будто все должны были ее знать, и с тревогой посмотрела на Павла. — Он умирает? — Нет, но может. Мы этого не хотим, — коротко ответил собеседник. Он подошел к проповеднику, осмотрел его. — Знаю… падучая. Выньте ему язык, чтобы не задохнулся, — скомандовал он своим товарищам. Те быстро выполнили указание и, подхватив Павла на руки, стремительно вынесли из темницы. Девушка, еще не до конца понимая, кто эти люди, побежала вслед за ними. — Что тебе надо, Фекла? — опять спросил тощий мужчина, остановив процессию. — Я его ученица и не брошу его, — твердо ответила она. — Хорошо! — тряхнул головой мужчина после короткой паузы. — Пойдем быстрее, только не отставай. Семеро мужчин, четверо из которых несли Павла на импровизированных носилках из плаща убитого римлянина, быстро двигались к городской стене. — Быстрее, скоро проснется легион, — вполголоса командовал тощий бородач. Вдали раздался крик — это начальник караула обнаружил первый уничтоженный римский патруль. Мужчины припустили бегом, за ними едва успевала Фекла. Вскоре вдалеке раздался топот множества ног. Но процессия с Павлом была уже возле городской стены, а там висела веревочная лестница. Четверо крепких мужчин без особого труда подняли исходящего пеной проповедника на самый верх ограды, когда из-за угла ближайшего дома показался стройный ряд римских легионеров. — Римляне! — вскрикнула Фекла. — Не успеют! Нас верблюды за стеной ждут, — скороговоркой ответил бородач. Павел был уже по ту сторону стены, и пятеро мужчин, транспортировавших его по очереди, успели перебраться вместе с ним. А римляне меж тем подошли совсем близко. — Араф! Полезешь последним, — скомандовал с ограждения тощий бородач своему товарищу, а сам протянул руку Фекле: — Давай! Девушка стала взбираться на стену и вдруг услышала глухой удар и крик за спиной. Тот, кого звали Арафом, замертво упал у лестницы с гастой[9] в спине. Тут же два римских воина схватили девушку за ноги, ее рука выскользнула из крепкой ладони бородача. — Фекла, держись! — крикнул тот и выхватил из ножен короткий меч. — Руби! Руби лестницу! — кричала девушка, из последних сил цепляясь за веревочный подъемник обеими руками, и двое дюжих воинов не могли с ней ничего поделать. Бородач замер в нерешительности. Действительно, единственный способ задержать римлян — обрубить веревочную лестницу ценой свободы Феклы. И девушка это понимала. — Руби-и-и! И беги-и-и-и! Спасайтесь! — повторила она. Камень из пращи, выпущенный кем-то из воинов легиона, цели не достиг, но вывел бородача из состояния ступора. Он с остервенением принялся рубить плотные веревки лестницы. Через несколько секунд, пожертвовав собой, Фекла спасла беглецов и упала вниз вместе с повисшими на ней легионерами. Бородач, стиснув зубы, соскочил на другую сторону ограды. Здесь его единомышленники успели крепко привязать Павла к верблюду. — Вперед и не отставать! — велел бородач и, резво вскочив на своего верблюда, пришпорил его пятками. Вереница начала постепенно набирать скорость. За стеной Иконии послышалось: «Погоня, юг!» Это один из легионеров, чтобы не терять времени, извещал соседей о том, что предстоит римской коннице. И соседи сделали то же.