— Ты тупой, что ли? — заорал на меня он. — Мне нужно переговорить с Кудряшовым! — повторил я, за что получил прикладом в загривок. Я упал на колени, и берлесс пнул меня в голень. Больно, сука! — Я тебя сейчас... — зашипел капитан, и я приготовился к тому, что меня сейчас жёстко отметелят. Меня никогда не били. Дрался, бывало. Но чтобы прямо меня кто-то отхуярил? Не было такого. — Отставить, Барсов! — раздался зычный голос рядом, и я повернул голову. Лысый, как коленка, мордатый мужик. Из оружия только пистолет на поясной кобуре. Отличительных знаков на нём не было абсолютно никаких. — Кудряшов! — представился мужик. — Подчиняйтесь нашим приказам, капитан. Или окажетесь в одной яме с северянами! — Наши гражданские остались в посёлке! Там моя сестра! Я должен найти её! Пожалуйста! Кудряшов провёл по голове ладонью и посмотрел на меня. — Темнеет. Посёлок заминирован. Растяжки на каждом углу. — Да плевать! Я один пойду! — А ты знаешь, капитан, где искать? — Я не ответил. На даче Стрельцова. Где ещё? А если её там нет? — Вот и я не знаю. Мы вас допросим, потом северян. Если кто-то её видел живую или мёртвую, я сообщу. А теперь встал и пошёл! Мне пришлось подчиниться. Шли мы довольно долго, около часа. Нам не разрешено было пить, да мы и не просили, поэтому этот путь выдался утомительным. Впереди нас точно так же вели пленных северян. Я не видел начала их колонны, но их было довольно много. Мне удалось насчитать сорок человек. У них было много трёхсотых. Их несли на носилках, вели под руки. Из-за этого мы шли очень медленно. Техника и часть солдат остались у посёлка. Всего в зачистке участвовало не больше роты. Берлессы крутые ребята? Да не то слово. Среди пленных северян были и фрогийцы, судя по форме, и бриминцы. Наёмники, профессионалы. Чуваки зачистили посёлок, а потом взяли в плен пятьдесят человек? Пусть мы и сдались добровольно, без боя, но тем не менее впечатляло. Некоторые берлессы снимали происходящее на телефоны или гоупрошки. Я испытывал стыд и за себя, и за северян одновременно. Мы сражались друг с другом, положили много ребят и потом тупо сдались берлессам, а значит, проиграли. Это было самое стрёмное ощущение за всю мою войну. Было ещё много ужасных моментов и после плена, но никогда я не чувствовал себя большим говном, чем сейчас. Лагерь берлессов тоже выглядел пиздато! Полевая кухня, хлебопекарня, бани, палатки медиков, везде всё параллельно и перпендикулярно! Я не знал, какие планы на наш счёт у берлессов, но я уже хотел остаться с ними. Нам разрешили попить. Всех, кому нужна была помощь, увели в палатку к медикам. Остальных выстроили в шеренгу напротив северян и уложили мордой в землю. — Что нам говорить, товарищ капитан? — шёпотом спросил у меня Федорченко. — Всё как есть говорите. Как я и предполагал, допрос начали со старшаков. То есть, с меня. Я рассчитывал на то, что меня будет лично допрашивать Кудряшов, но я попал в палатку к Барсову. Он важно сидел за столом, а я стоял, как провинившийся школьник перед учителем. Его высокомерный взгляд, взгляд победителя мне никогда не забыть. Управились быстро. Я представился, назвал свою бывшую часть и рассказал всё, как было. Потом ответил на пару вопросов, и капитал крикнул: — Следующий! Длилось всё это действо около часа. После этого нас накормили и загнали в промтоварный КАМАЗ. Борта были закреплены на цепь и чуть приоткрыты, чтобы мы не задохнулись в кузове. Северянам повезло меньше. Они ночевали под открытым небом в загоне, обтянутым по периметру колючей проволокой. Началась гроза. Кузов КАМАЗа остыл, воздух очистился от гари и пыли, и стало легче дышать. Мы тихо переговаривались о своей дальнейшей судьбе. Кто-то уже спал, кто-то плакал. Мышцы и суставы выворачивало от переутомления, слезились глаза и в горле жутко першило. Я снова не мог уснуть. Думал о сестре. О том, что сижу в этом КАМАЗе, как мудак, а ей, возможно, требуется помощь. Ей страшно и она точно так же волнуется обо мне, ждёт, что я найду её, а быть может, оплакивает, как погибшего. На рассвете меня вызвали. Отвели в палатку Кудряшова. По его осунувшемуся лицу было понятно, что он тоже провёл эту ночь беспокойно. — Здравствуй, Серёжа! — поздоровался со мной генерал. — Кофе будешь? — Не откажусь. Мы присели за стол, и мне принесли кружку горячего напитка. Он приятно смягчил саднившую глотку и немного взбодрил меня. Было тревожно от того, зачем меня вызвали. На столе перед генералом лежала видеокамера. Может, они пытки снимают или что-то в этом роде? К тому дню сеть ещё не была наполнена роликами о том, как северяне издеваются над пленными, а потом казнят их, но я догадывался, что в информационной войне мерзости хватит. Желудок неприятно сжался от нехорошего предчувствия. — Куришь? — протянул мне Кудряшов открытую пачку сигарет.