— Ну, может, девушка есть? — уточнил я, вспомнив о Машке. Было бы неплохо и её отыскать. — Не-а. Значит, едем к моим. Чем ближе мы подъезжали к городу, тем страшнее становилось. Столько разрушений! Разбитые дома, покорёженная техника, вой сирен неотложек и пожарных расчётов. Ни одного подбитого танка или бронетранспортёра я не обнаружил, что было странным. В первую очередь берлессы должны были отработать по военной технике, а не по гражданской. Аэропорт тоже был цел, как и мосты через реку. По железнодорожному мосту как раз проехал поезд, значит, железная дорога тоже цела? Какая-то неправильная тактика у Берлессии. Или я чего-то не догоняю? Я всю жизнь прожил в Северо-Боровинске, но теперь не узнавал улицы, по которым мы ехали. Это же только начало? Тут вообще по итогу камня на камне не останется? Из-за заторов на дорогах мы ехали мучительно долго, нервы звенели уже, как струна! Чем ближе "ЗИЛ" подъезжал к моему дому, тем хуже мне становилось. Я хлебал воду, но это не помогало. В глазах то и дело темнело, а потом появлялось окровавленное лицо пацана, которого я пристрелил ни за что. На повороте к дому путь нам преградило поваленное дерево. Объезжать с другой стороны дома не было времени. Я выскочил из машины, приказав водителю ждать, и побежал изо всех сил. Завернув за соседний дом, я едва не упал. Замер, как вкопанный, не поверив глазам. Нашей пятиэтажки не было. Её просто не было! Груда плит и кирпича. И всё... В каком-то предобморочном состоянии я подошёл к этим руинам. Должно быть, я адресом ошибся? Мы просто не туда приехали? Подойдя ещё ближе, я понял, что ошибка исключена. Детская площадка, построенная, когда я пешком под стол ходил, уцелела. Возле неё складывали трупы, которые извлекали из-под завалов спасатели. Дежурили две скорые — роскошь на один завал, учитывая масштабы разрушения города. — Это твой дом? — раздался у меня за спиной голос Димона. Я и не заметил, что он шёл следом. Я ничего не ответил. Просто не смог. — Соболезную, братан! Может быть, дома никого не было? Может, мои родные смогли спастись? — хватался я за эту маленькую надежду, как за соломинку. Я огляделся по сторонам, выискивая знакомые лица. Может быть, кто-то видел моих? Знает, что с ними? Возле нестройного ряда трупов, накрытых окровавленными простынями, я увидел Олэську. Она стояла на коленях возле одного из мёрвых коконов и плакала, поэтому не видела меня. Слава богу, она жива! Спасибо, господи! Я бросился к сестре, поднял её с земли и прижал к себе, думал, задушу! Не выдержал, разрыдался в её волосы. — Слава богу, ты живой! — вторила Олэська моим мыслям. — Где мама с папой? — оторвав её от себя, спросил я. — Там, — показала сестра на трупы и снова упала мне на грудь, сотрясаясь от рыданий. — Я на работе задержалась. Только недавно досюда добралась. Пешком пришла... Я обнял сестру, снял перчатку и вытер слёзы. Неподалёку стояла горстка моих соседей. Отец Игорька, бабка-алкашка со второго этажа... Я ненавидел их сейчас. Как же я их ненавидел! Почему они уцелели, а мои родители нет? За что так с ними? Они тоже меня заметили. Смотрели, как на врага, о чём-то зашептались. Краем глаза я увидел женщину, сидевшую на детской качельке. Она держала на руках что-то чёрное, судя по очертаниям — обугленный трупик ребёнка. Качалась вместе с ним, как будто укладывала его спать. Это была мать Игорька. А у неё на руках, должно быть, сам Игорёк? Его-то за что, господи? Он же такой маленький... Было очевидно, что женщина не в себе. Я и сам уже, кажется, был не в себе. Вдруг она вскочила на ноги и, показывая на меня пальцем, на весь двор заверещала: — Убийца! Убийца! Убийца! Олэська вздрогнула от испуга, сильнее прижимаясь ко мне, а эта безумная всё орала, как заведённая. Кучковавшиеся у гаражей люди пошли на меня толпой, как будто бы хотели разорвать меня голыми руками! Бабки, мужики, подростки... Я просто охуел от происходящего, поэтому начал пятиться назад, увлекая за собой сестру. — Стоять, сучары! — заорал Димон и выпустил короткую очередь из автомата в воздух. Слетевшая с катушек толпа остановилась, обезумевшая мать перестала орать, и я пришёл в себя. — Уходим! — крикнул я Димону. Мы быстро пошли к "ЗИЛку", оглядываясь по сторонам. Мне казалось, что в меня целятся из каждого окна, осуждающе смотрят из каждой припаркованной машины! — Надо похоронить маму с папой! — причитала сестра на бегу. — Мы что их там оставим? — Мы не можем, Олэська! Нас всех убьют! Ты же видишь, что творится? Мы им уже не поможем! Их похоронят, не переживай, родная! Только заскочив в кабину машины втроём на двойное сиденье, мы отдышались. — Трогай! — приказал я водителю. — Серёжа, что происходит? — вскинула на меня свои заплаканные глаза сестрёнка. Она прижала свою сумочку к груди и расплакалась. — Скажи мне, что происходит, Серёжа? — Это война, Олэська, — обнял я её за плечи. — Вот такая вот она... Мы ждали пока соберутся родители ещё одного бойца, которые жили, оказывается, через три дома от нас, когда мой телефон пиликнул. Появилась связь. Этот дом уцелел, как и его жители. Может быть, и Машка жива? Я набрал её, и она сразу взяла трубку. — Серёжа, ты живой? — радостно завопила она в трубку. — Живой! — впервые за сутки улыбнулся я, радуясь, что слышу её голос. — Ты в порядке? Где ты, Машунь? Я заберу тебя в безопасное место. Дача Стрельцова не была безопасным местом, я просто хотел быть рядом со своей девушкой. Точнее, чтобы она была рядом со мной. — Я дома... А ты за кого воюешь, Серёжа? Это был очень странный вопрос, учитывая, что мы с ней провстречались три года, и она знала меня, как облупленного. — За сепаратистов, Маш! Что за вопросы? — в трубке повисла тишина, я даже подумал, что связь снова оборвалась. — Маш? — Не надо за мной приезжать, Серёжа! Потому что я против сепаров. Вас не должно быть в нашей стране! В "нашей"? А в нашей? Я ушам не верил! Весь мир ёбнулся, и Машка вместе со всеми! — Маш, ты чего? Ты... — Всё, давай, пока! Не звони мне больше! Машка бросила трубку, нанеся мне ещё один удар в сердце. Там уже и так живого места не было, но она всё же нашла кусочек, и стало, сука, больно! Так я понял, что остался без девушки. А ещё я понял, что совсем не знал ту, что трахал три года подряд. Наши политические взгляды были сильнее нашей любви друг к другу. А может, и не было никакой любви? Какая может быть любовь между сепаром-берлессом и северянкой? Если только насмерть? Я убрал телефон в карман и дал Олэське попить воды. Это всё, что я мог сделать сейчас для неё. Моих родителей больше нет, нет дома, девушки нет, той прежней армии, которой я служил, нет, как и веры в отечество, в прежних командиров... Теперь я сам себе командир. Моя сестра жива, мне было за кого сражаться и с кем сражаться. Я должен отомстить за родителей, за Игорька, за своё предательство и предательство таких же пацанов, как и я. Я должен был быть сильным, смелым и непоколебимым ради сестры. Хотя бы ради неё... Игорёк снился мне чаще прочих. Он всегда приходил ко мне чёрным, обугленным, в моём берете с блестящей звёздочкой во лбу, и просил попить. Его звонкий голосок звучал так жалобно, так пронзительно... Он называл меня дядей Серёжей, а я прозвал его Игорёк-уголёк, и у меня никогда не было во сне воды для него. Глава 26. Сергей Вернувшись на "базу" я мог наблюдать "чудесную" картину: около дюжины бойцов успели сгонять в ближайший магазин, затариться водкой и нажраться в говнище. Это полбеды. Федорченко доложил, что эти находчивые умники обменяли три калаша и патроны к ним на выпивку. Экономные. Ещё человек двадцать сбежали, вооружившись до зубов. Красота! Димон наорал на Федорченко, и едва не побил его, но я понимал, что он ничего не смог бы сделать. Все бойцы вооружены, у всех стресс и растерянность. Куда он один против них? Силком держать я никого не собирался. Да и смысл? С боем трезвые разоружили пьяных и загнали их в подвал коттеджа.