Не сразу я увидела, что у Насти были и старые куклы; они сидели под пианино. Это, во-первых, Мишка, беленький, но уже с запачканным носиком. Во-вторых, кукла-мальчик Гога в матросском костюмчике и Маша, поменьше меня, с капризным выражением лица. Она первая ко мне обратилась: «Где ты родилась?» – «В Марселе», – говорю. «Это русский город?» сразу отозвался Гога. «Нет, – говорю. – Он во Франции». – «А там тоже, как в Германии, немцы живут?» – удивила меня Маша. «Что ты! – вставил Миша. Раз страна называется Франция, значит там живут французы». – «А почему же немцы не в Немии живут, а в Германии?» – озадачила нас Маша вопросом. Но Миша нашелся после некоторого раздумья: «Потому… потому, что они, кроме того, что они немцы, еще и германцы». Помолчали. А я подумала: Миша-то, наверно, умный и много что знает. «Это хорошо, что ты не в Германии родилась, я немцев не люблю, они нас бомбили, они все злые», – горячо продолжала Маша. «Ну уж, не все же немцы злые, – возразил Миша. – Бомбили военные немцы, которым приказывали их начальники, немцы-генералы. А другие немцы, может быть, этого и не хотели, даже, может, некоторые солдаты». – «А слушались начальников, значит, глупые», – настаивала Маша. «Ну, уж глупыми немцев никак нельзя назвать, – включился в разговор Гога. – Они машин выдумали больше, чем русские. Подводные лодки изобрели! Ведь это замечательно!» Я удивилась: «Разве под водой могут плавать лодки? И не тонут?» – «Нет, так хитро придуманы». – «Откуда ты всё это знаешь?» – спросила я. – «Из радио, там обо всём рассказывают». Я была поражена и старалась себе представить лодку, плавающую под водой. И не поверила Гоге. А еще поразила меня мысль: сколько же мы проспали в сундучке, если люди столько понавыдумывали машин! А еще думала: «Как хорошо, что мы теперь будем жить все в одной комнате и будем из радио узнавать всякие интересные вещи! В детской едва ли повесили бы тарелку, а тут и радио, и разговоры взрослых – всё услышим…» Захотелось и мне показать, что я кое-что знаю: «А машину, что снег руками загребает, тоже немцы придумали?» – «Нет, вот это – русские», – ответил Гога. Это меня порадовало. А мысль о подводной лодке меня не покидала: «И зачем под водой плавать? Ничего не видно, страшно… И акулы…» – вспомнила я рассказ Мяки. Гога живо заговорил (интересовался этим): «А знаешь, у них там, в подлодке, бомбы спрятаны. Они подойдут к вражескому кораблю, пустят бомбу в него и взорвут». – «Какой ужас!» – не удержалась я и даже не хотела ничего больше знать про подводную лодку. А спорщица Маша не унималась: «Ага! Вот видите, опять немцы что-то злое придумали, чтобы убивать!» «Нет, нет, – защищал немцев Гога, – они же и много лекарств изобрели, чтобы раны лечить, людей от смерти и болезней разных спасать… А потом – еще быстрей и горячей заговорил он, – когда люди изобрели подводные аппараты, они стали делать такие, из которых можно наблюдать подводную жизнь морских рыб и животных и даже можно спасать тонущих в той же подводной лодке». Всё это так меня ошеломило, что я для обдумывания притворилась спящей, благо у меня глаза закрываются. Все из вежливости замолчали. Вот уж не думала я, что так много узнаю интересного. Да от кого? От кукол! Вот что значит радио! И зачем только его выключают?! А на следующее утро – еще интереснее. Включили радио, и вдруг: «Сегодня представители правительства собрались в Смольном, чтобы обсудить…» «В Смольном?! – чуть не подскочила я в коробке, которую Настя превратила в мою постель. Как? И в Ленинграде есть Смольный?!» – «Конечно, – спокойно ответил Миша, – там всегда проходят заседания правительства. В Москве – в Кремле, а в Ленинграде – в Смольном». «Там же девочки учатся. Шура-Лёша-Катина мама кончила как раз Смольный институт», – не унималась я. «Не знаю никакого института. Смольный (я видел фотографию) красивое белое здание с колоннами…» – продолжал Миша. «Да, да, с колоннами, я там раз была с Наташей, то есть с тётей Наташей, то есть теперь с бабой Наташей. Но как же? Он же в Петербурге, то есть в Петрограде! – продолжала я спотыкаться. – И там учились девочки, все в белых пелеринах и белых фартучках…» Но меня мои новые знакомые не понимали. «Ты что-то путаешь», – сказала с гримасой Маша. Объяснить я им не могла. Они же ничего не знали о моей прошлой жизни, а я не поняла, что за город Ленинград. Но… Всё, наконец, разрешилось Мне было как-то неприятно, что все мои недоуменные вопросы показались моим новым знакомым какой-то путаницей, бессмыслицей. Они даже переглядывались с усмешкой: какие девочки? какой институт? какой Петроград? И тогда я сама решила их спросить: «А вы давно родились?» – «Я давно. Еще до войны», – с важностью сказал Миша. «До какой войны?» – спросила я. «Ну, до немецкой, конечно», – ответил Миша. «До Первой или до Второй?» приставала я. «А разве было две?» – удивился Гога. «Да, конечно». – «Ну, так та была очень давно, о ней все забыли. Эк, вспомнила!» – рассмеялся Миша. «А я родилась еще до Первой немецкой войны, даже еще до японской, которую вы, может, и не знаете», – продолжала я. И тут все ахнули, как один: «Ух, ты!» – «Разинули все рты!» – подхватила я. Тут все рассмеялись, и неприятное чувство неловкости как рукой сняло. «Так ты много интересного нам порассказать можешь!» – уважительно обратился Миша. «А вы вот расскажите-ка мне про Ленинград, как там Смольный очутился», – попросила я. «Очень просто, приосанившись, начал Миша. Может быть, в Смольном и были девочки в беленьких пелеринах, ученицы старого заведения, но когда Петроград переименовали в Ленинград, такие заведения, как многое другое, было упразднено, и там…» Дальше я уже ничего не слушала, так меня поразило известие, что Петроград был переименован в Ленинград. Так вот оно что! Ура! Мы в том же городе, что был так близок к родному Кронштадту и к любимому Павловску! Ах, как мне хотелось закричать во весь голос, чтобы услышали эту новость Мяка и Миша! Но почему так изменились квартиры, дома? Я же была в петербургском доме у тёти Лили (теперь прабабушки). Там было просторно, уютно, много комнат. А здесь… Я призналась своим новым друзьям, что мне не нравятся теперешние квартиры в Ленинграде. Они согласились, что для людей они неудобны. Их называют «коммуналки», но куклам хорошо. «Всё видим, что происходит, слышим радио», – заключил Миша. И пошла у нас интересная и весёлая беседа: я им рассказывала про свою прежнюю жизнь, то, что вы, дети, знаете. Понравился им рассказ про бурю на море, про Мякино приключение в Павловском парке, про запуск самодельного аэроплана. А их рассказы открывали мне глаза на современную жизнь. Да, всё по-новому, я это и сама видела. Не только разговоры наши были интересны, самое увлекательное было, конечно, в Настиных играх с нами. Вы ведь знаете, что в играх с детьми мы оживаем. Расскажу хоть две из наших интересных игр. Слушайте! Вчера Настенька побывала с мамой в музее, где мама её служит, теперь говорят: «Работает». Музей этот называется Эрмитаж. Что такое музей, я знаю: бывала в Твери в одном музее. Но там другое: это целый дворец, как в Павловске. Там показано, как раньше выглядели царские комнаты. Всё сохранилось, как давно-давно было. Даже стол накрыт, будто гостей ждут. А Эрмитаж – это другое: там больше картины, а старинная посуда тоже есть, но не на столе накрытом, а в шкафах застеклённых выставлена. Ну, да вы там, дети, наверно были, знаете. Вот и мама Настю туда взяла, показать хоть что-нибудь из этого огромного дома-музея. Пришла Настя домой, такая восторженная, много папу расспрашивала, что непонятно, и папа ей интересно всё объяснял, и я слушала. А вы, дети, когда вам что-нибудь интересно, любите, наверно, дома повторить всё и, по-своему, с игрушками представить. Правда? Вот и Настя решила для нас, кукол, такой музей устроить. А что для этого нужно? Большой дом, а где его взять, коли сами в одной комнате ютятся? Ну, для кукол большой – это не очень большой. Нашла под большим папиным письменным столом места для Эрмитажа хватит. Надо всё устроить, пока папа на работе, и его ног под столом нет. Хорошо. Вытерла пыль на полу. Теперь надо красивую люстру, как в настоящем Эрмитаже, повесить. Это тоже нетрудно сделать. Вырезала кружок из картона, пластиком снизу жёлуди приклеила, разрезав их пополам. Очень похоже на лампочки. Как прикрепить? Кнопки на столе есть, в маминой шкатулке со всякой рукодельной мелочью нашла ленточку, отрезала кусочек, в «люстре» дырочку проделала и ленточку с узелком на конце продела. Другим концом прикрепила кнопкой к потолку, т. е. под стол. Теперь надо картины вешать. А до этого Настя уже давно собирала поздравительные открытки красивые. Их прикрепила опять кнопками к стенам по бокам своего музея. Так красиво получилось! Настоящий Эрмитаж! Только вот люстра всё кривится, никак ее не удержать в равновесии. Вот придет папа, может быть, что-нибудь придумает, как её выпрямить. Теперь можно посетителей приглашать. Сначала нас, кукол, повела в Эрмитаж. Да мы слишком большие, не помещаемся в «зале». Надо, чтобы много народу было, – целые экскурсии. Тут на помощь соседская девочка Таня пришла. Предложила из картона вырезать человечков-экскурсантов. Таня умеет. Пошла работа. Но только эти посетители стоять не могут – лежит экскурсия, да и только! Не годится. Тогда решили этих картонных человечков в скульптуры превратить. Это просто. Взяла Настя ножницы, и у некоторых то руку, то ногу наполовину поотрезала. «Что ты делаешь?!» – возмутилась Таня, жаль ей было своих человечков. «Так надо, – говорит Настя. – У мамы в отделе все скульптуры со сломанными руками или ногами». Ну, уж раз так в Эрмитаже, значит, надо. Взяли кубики и приклеили «скульптуры» на подставки. Расставили в зале – совсем на музей похоже. А посетителей-то нет. «Знаешь что? – говорит Настя. Твой папа играет в шахматы. Попроси у него какие-нибудь старые, ненужные. Наверно, есть; а я у своего папы выпрошу солдатиков. Я видела у него со сломанными ружьями, ему для коллекции не нужны». – «Ага, побегу», – согласилась охотно Таня. А Настин папа как раз и идет. Рассказала Настя папе про свой Эрмитаж, и что посетителей не хватает. Ему Эрмитаж понравился, он даже люстру починил, вернее, совсем переделал. Красивая вышла! Тут Настя и солдатиков без ружей выпросила, стареньких, только бы стояли, а что без ружей – хорошо: с ружьями в Эрмитаж не пускают. Прибежала и Таня с пешками: сломанные, но стоят. И даже потихоньку от папы королеву прихватила, говорит: «Экскурсовод будет!» Отлично! Но «экскурсовод» не долго побыл. Стук в дверь: «Простите! Таня, ты не видела белой королевы? Мальчики пришли играть, а королевы нет. А-а, вот она, – увидел под столом. – Разве можно без спроса?!» Унес экскурсовода. Но всё же девочки хорошо в Эрмитаж поиграли. А тут и папа стал жаловаться: «Скоро ваш Эрмитаж закроется?» Он, бедный, поджав ноги за столом сидел: «У меня ноги затекли, может, под пианино его можно перевести?» Пришлось все «скульптуры» убрать, а картины остались. Завтра доигрывать решили. А вот другая игра, уже с нами, большими куклами. Заболели будто сразу все куклы: у кого ветрянка, у кого грипп. Надо вызывать «скорую помощь», за доктором ехать. Доктор, – конечно, Миша, самый умный. Он уколами лечит. «Скорая помощь» – сосед Вовка, он еще маленький, но у него велосипед. Самое интересное, что вызывать «скорую» надо по телефону, а Тане только что подарили новый телефон. С одной стороны – телефон в нашем доме есть, а в больнице – нет. Но там вместо трубки деревянную ложку приспособили. «Алло, алло! У нашей девочки температура 40°, пришлите врача». Вовка на велосипеде у двери уже ждет. Няня его в комнату не пускает (вчера описался и прямо на коврик). Вовка с запиской мчит по длинному коридору до самой уборной и страшно дудит, ну как «скорой помощи» и положено. Прокатился Вовка до уборной и обратно – уже с доктором. Миша осматривает больного или больную, говорит: «Воспаление, надо укол делать». Берёт острое перо с письменного стола и больно колет. Больная кричит. Потом Вовка забирает доктора-Мишку и опять с гудением мчит по коридору. Но вот открывается одна из дверей комнаты, и высовывается фигура того невежливого мужчины, что нам с тетей Катей дверь открывал, и грубо: «Хватит шуметь, тут вам не частная квартира! Соблюдать надо!» Дверь захлопывается. Значит – всё. Выбегает мама Вовки и забирает его с велосипедом: «Я говорила – нельзя!» Вовка ревёт еще громче, чем гудела «скорая помощь». Но недолго: громкий окрик отца прекращает рёв. Но мы, куклы, все выздоровели: опытный врач Миша, хорошо лечит. Мяка появился, но ненадолго А произошло это так. Пришел к нашим гость. Особенный, актёр кукольного театра. И пришел он с куклой, тоже особенной, не такой, как мы, с руками и ногами и туловищем, а только с головой, прикрепленной к рубашке, у которой рукава. Такая кукла – би-ба-бо называется – надевается на руку актёра, как рукавица. Средний палец в голову вставляется, а большой и мизинец – в рукава. Актёр может что хочет пальцами изобразить: вот би-ба-бо здоровается головой кланяется, вот за ухом почесал, а то руками машет или даже нос показывает – дразнит. Лучше всего наш знакомый актёр изобразил маленького ребёночка, которого «папа» (актёр, конечно) укачивает перед сном на руках. Он держит его так, чтобы было не видно, что у него ног нет, а рукой изображает, что дитя капризничает, спать совсем не хочет. То папу-актёра за нос схватит, то за бороду его дёрнет. Так смешно! Всем такой спектакль понравился. И всё этот актёр потом на меня посматривал. Ему куклы нужны были для театра. Тут важно, чтоб голова была хорошая, лицо чтоб было, как он сказал, «выразительное». Ну, из меня, конечно, би-ба-бо не получится, да и не отдаст меня Настя. А вот тётя Катя про Мяку вспомнила: «Есть у меня интересная кукла, французский Полишинель. Для детской игры он, к сожалению, уже не годится, так уже весь расхлябался от старости, а вот если его приодеть в красивую рубаху, для театра он пригодится, голова у него очень интересная». – «Принесите его, пожалуйста, я посмотрю», – заинтересовался актёр. И привезла его тётя Катя. Очень мы друг другу обрадовались. Я знала, что Насте он не понравится, до того он уже сносился: весь дряблый, руки, ноги не держатся. Жаль мне его стало: «Мяка, – сразу же предложила я, – хочешь в театре выступать? Ты же ведь всегда об этом мечтал». – «Конечно. Хочу, – отвечает, – но старенький я стал. Где мне!» – «Да починят, подкрасят, оденут красиво, не бойся!» – уговариваю я. Да дело и без меня было уже решено: очень Мяка актёру понравился: «Прекрасный Полишинель! Лучше и не найти! Отдайте его мне!» Забрал он нашего Мяку. Только он появился в новом доме, как его унесли. «Прощай! Желаем успеха на театре!» – кричали мы ему вслед. Грустно мне было, но я себе внушала, что надо радоваться его удаче. Театр – его мечта! Вы, дети, думаете, что он совсем исчез с моих глаз? А вот и нет, послушайте. Настала зима; Настя уже пошла в школу. Вы знаете, что девочки уже меньше с куклами возятся, хоть совсем не расстаются. Не только учёба отвлекала её от нас – а и сказки Пушкина, какие-то «Мёртвые души» Гоголя и другие книжки. Но вот однажды вспомнила она обо мне при особом случае. Её папа купил билеты в театр, или, может быть, друг ему устроил. И театр этот был кукольный. Обрадовалась Настя, вдруг стала просить у мамы разрешения взять с собой меня. Будто почувствовала, что мне очень захотелось. Удивилась мама, но улыбнулась, подумав, наверно, что Насте захотелось показать зрителям-девочкам в театре свою Шурочку. А может, знала, что дети приносят с собой в театр игрушки. Позволила мама. Словом, чудом попала я в театр! Девочки, если б вы знали, в какой восторг я пришла от театра! Вы-то, уж конечно, часто бываете, а я только приехала в Петербург-Петроград-Ленинград, и вот – в театре! И детские лица веселенькие кругом, и таинственный мрак в зрительном зале, ну и, конечно, волшебная сцена – всё меня поразило так, что я голову потеряла. Но вот слушайте дальше. Начался спектакль. Над ширмами появляются фигурки – это куколки-актёры. Вот волшебник превращает одну красивую девушку-куклу в красавицу, в замечательном наряде. Блестящий принц берет её за руку и вводит в ослепительный дворец. В зале тишина. Все дети замерли от восторга. И всё скрывается за ширмами. Неужели конец?! Нет, второе действие спектакля. Теперь уже смешное представление с Петрушкой. Что тут происходило, я даже не разобралась: какая-то драка с криками, машут палками… Зал гремел от детского смеха. Но вдруг появляется Петрушка. Аплодисменты. Дети уже знают, что Петрушка будет говорить самые смешные вещи, будет ловко кувыркаться… Я смотрю… и вдруг узнаю… кого же? – нашего Мяку!!! У меня дух захватило от радости, от неожиданности. Прошло уж больше полугода, как его с нами не стало. И вот он. Какой смешной, какой ловкий и добрый! Как всеми командует, какие смешные прибаутки говорит, все его слушаются. Всех драчунов уговорил быстро разбежаться по домам. Я онемела, как настоящая кукла, но когда Петрушка-Мяка уже стал раскланиваться под гром аплодисментов, я вдруг сообразила: что же я молчу?! Ведь наш кукольный язык никто не слышит и не понимает, а Мяка так и не узнает, что я здесь его вижу… и во всю мощь закричала: «Мя-ка! Н» Он в это время раскланивался с публикой. Но, услышав меня, вздрогнул и, уже исчезая, крикнул: «Модница-нарядница, привет!!!» Его вызывали еще и еще раз, но я почти не видела, – слезинка мне мешала смотреть. Слезинка, наверно, от радости и гордости за Мяку. Ведь мечта его осуществилась!!! Выезд за город Наступила весна. И сразу тепло. Гулять стало неприятно по пыльным улицам. «Надо поехать хоть на денёк за город, вывезти Настю на свежий воздух, на травку», – сказала тётя Шура няне. Ура! Позволила Настеньке взять меня. Прочь из душной коммуналки! Приехали в Пушкин (раньше Царское Село назывался, там цари жили). И сразу – в парк вокруг дворца. Интересно, – красивее, чем Павловский? И вдруг… – о Боже! Разрушен! Одни остатки стен. Хорошо, что окружен высокими заборами, но всё равно видны развалины, неужели то же и в Павловске?! Да, говорят, то же… А я вспоминаю торжественный фасад дворца, к которому подъезжают кареты, из них выходят нарядные дамы, окруженные блестящими военными в красочных мундирах!.. Настенька этого не видела. Поэтому здесь чуть глянула на заборы и опрометью помчалась со мной по дорожке к пруду, полюбовалась, к счастью, сохранившейся колонной с орлом, стоявшим на ее вершине: «Как красиво! Правда, Шурочка?» – и обернулась к зеленой лужайке, на которой уже появились первые цветочки. Мама села с подругой на скамеечку, куда Настя посадила и меня, и вот её платьице уже замелькало то среди кустиков, то на лужайке. А я сижу и радуюсь: как хорошо на природе! Разговор сидящих рядом со мной подруг от меня не ускользнул. «Знаешь что? Нельзя Настю держать летом в пыльном городе. Дачи теперь никто еще не сдает, дома хозяева ремонтируют или новые строят. Куда вывезти детей из города? А муж предлагает вот что. Единственное пригородное место, куда не входили фашисты (это немцев так называли) и где не разрушены дворцы и парки, – это Ораниенбаум. И вот дирекция дворцов предлагает музейным работникам с детьми поселиться на лето в нежилых комнатах первого этажа (прежде считались подвалом) во дворце Петра Третьего. Ты же знаешь, что это не то, что подвалы наших домов. Там высокие потолки, просторные комнаты. Они еще захламлены, но их очистят. Как думаешь, соглашаться?» – сказала тётя Шура. «Конечно, – говорит подруга, – ведь даже если там сыро, Настенька будет целый день в дивном парке». Вот это номер! Обрадовалась я: мы будем жить во дворце, правда не Петра Первого, который построил Петербург, а другого Петра. Но всё равно, наверно, дворец не менее красив, чем все другие. Назавтра все решено. И вот поселились мы во дворце, небольшом, но красивом; а комната там была даже просторнее, чем заставленная городская, и окно с широким подоконником, – там меня и поселили. Зажили мы на славу! Носится Настя со мной и новыми подругами по дорожкам парка, запущенным, тенистым, сумрачным от разросшихся за войну кустов и деревьев. Но как выскочим на просторную площадку, так сердце радуется! Вот Китайский дворец, уже покрашенный светлой краской заново, его готовят к открытию. Заглядываем в окна (он одноэтажный), видим, как расставляют мебель, вешают картины… Бежим дальше к Катальной горке, с которой когда-то давно дамы с кавалерами катались на особых колясочках. Она совсем обветшала, кататься с нее уже давно нельзя, а жаль… Но вот вечереет, няня зовет домой. Пора ужинать и спать. Набегались, сразу заснём. Но не тут-то было: слышим тихое поскрёбывание – хруп-хруп – и снова тихо. Опять посильней хруп-хруп… Что такое? Настя проснулась: «Няня, что это? Кто скребётся? Я боюсь!» А няня равнодушно: «Это мышка, она не тронет, спи!» Захрапела. Я слушаю. Вот не скребет больше. Уснула Настя. А мышка-то не шумела, потому что дырку уже прогрызла и гуляет себе, вижу, повсюду. И крошки на столе подбирает, и по окошку возле меня. Я-то не боюсь (она такая славная, маленькая), я помню, как Мяка мышонка спасал. А вы помните?.. – в парке… Убежала мышка. Но, на свою беду, следы оставила. Утром няня сейчас же заметила и решила кота завести. Долго ходила она по окрестным домам – ни у кого котов нет. А я рада, уж от кота мышкам не спастись. Но вот разыскала она все-таки кота, выпросила у сторожихи музея. Сытый, толстый котище. Ну, думаю, плохи мышиные дела – переловит кот их. Легли все спать, только я не сплю, за мышек беспокоюсь. Хоть бы не выходили они из норок! Уж задремала. Вдруг слышу – шебаршат рядом со мной. Смотрю на кота, а он посапывает себе, свернувшись у няниных ног, и не обращает на мышей никакого внимания… Но всё же мышки почуяли вражеский дух – убежали. Зато в насмешку над котом много следов опять пооставляли. Проснулась няня. «Ну, что? Поймал кого? спрашивает кота, а он лениво потягивается и сладко позёвывает… – Ах ты, лентяй! Смотри, сколько навозу мыши набросали! – кричит она, дёргая кота за ухо. – А ты спишь, как сурок. Не дам тебе есть. Небось, придется за мышами погоняться!» Кот вырвался из няниных цепких пальцев и спрятался под стул.