– Вот провела-то! – хохотала я. – Что, не похожа? – радовалась княжна. – Совсем, совсем не узнали, – весело подхватили наши. – Как это тебе позволили одеться мальчиком? – Мне Maman велела через Еленину, – шепотом докладывала Нина, – она знала, что я костюм привезла с Кавказа и знаю лезгинку, и велела мне танцевать. – И ты будешь танцевать? – Конечно! Вот уже заиграли. Слышишь? Надо начинать! – И хорошенький джигит при первых звуках начатой тапером лезгинки ловко выбежал на середину зала и встал в позу. Начался танец, полный огня, пластичности, ловкости и той неподражаемой живости, которая может только быть у южного народа. Хорошо танцевала Нина, змейкой скользя по паркету, все ускоряя и ускоряя темп пляски. Ее глаза горели одушевлением. Еще до начала пляски она стерла свои нелепые усы и теперь неслась перед нами с горевшими как звезды глазами и выпавшими длинными косами из-под сбившейся на бок папахи. Разгоревшаяся в своем оживлении, она казалась красавицей. Но вот она кончила. Ей неистово аплодировала вся зала. Просили повторения, но Нина устала; тяжело дыша, подошла она на зов Maman, которая с нежной лаской поцеловала общую любимицу и, вытерев заботливо со лба Нины крупные капли пота, отпустила ее веселиться. Я хотела было подбежать к Нине и крепко расцеловать ее за доставленное ею удовольствие. Я так пылала любовью к моей хорошенькой талантливой подруге, которой гордилась как никогда, но – увы! – Нину уже подхватили старшие и, наперерыв угощая конфетами и поцелуями, увели куда-то. Потом она появилась снова в зале, обнявшись с Ирочкой Трахтенберг, и я не посмела отнять ее у нарядной бабочки. В первый раз за мое полугодовое пребывание в институте я почувствовала себя совсем одинокой. Сердце мое сжималось… грудь сдавило… Но когда Нина прибежала ко мне, все мое горе исчезло… Между тем праздники подходили к концу. В воскресенье стали съезжаться девочки. Каникулы кончились, и институтская повседневная жизнь снова вступила в свои права. Глава XVII Высочайшие гости Однажды, дней через десять по съезде институток, когда мы чинно и внимательно слушали немецкого учителя, толковавшего нам о том, сколько видов деепричастий в немецком языке, раздался громко и неожиданно густой и гулкий удар колокола. «Пожар!» – вихрем пронеслось в наших мыслях. Некоторым сделалось дурно. Надю Федорову бесчувственную на руках вынесли из класса. Все повскакивали со своих мест, не зная, куда бежать и на что решиться. Классная дама и учитель переглянулись, и первая торжественно произнесла: – Bleibt ruhig, das ist die Kaiserin! (Успокойтесь, это государыня!) – Государыня приехала! – ахнули мы, и сердца наши замерли в невольном трепете ожидания. Государыня! Как же это сразу не пришло в голову, когда вот уже целую неделю нас старательно готовили к приему Высочайшей Посетительницы. Каждое утро до классов мы заучивали всевозможные фразы и обращения, могущие встретиться в разговоре с императрицей. Мы знали, что приезду лиц царской фамилии всегда предшествует глухой и громкий удар колокола, висевшего у подъезда, и все-таки в последнюю минуту, ошеломленные и взволнованные, мы страшно растерялись. M-lle Арно кое-как успокоила нас, усадила на места, и прерванный урок возобновился. Мы видели, как менялась поминутно в лице наша классная дама, старавшаяся во что бы то ни стало сохранить присутствие духа; видели, как дрожала в руках учителя книга грамматики, и их волнение невольно заражало нас. «Вот-вот она войдет, давно ожидаемая, желанная гостья, войдет и сядет на приготовленное ей на скорую руку кресло…» – выстукивало мое неугомонное сердце. Ждать пришлось недолго. Спустя несколько минут дверь широко распахнулась и в класс вошла небольшого роста тоненькая дама, с большими выразительными карими глазами, ласково глядевшими из-под низко надвинутой на лоб меховой шапочки, с длинным дорогим боа на шее поверх темного, чрезвычайно простого коричневого платья. С нею была Maman и очень высокий широкоплечий плотный офицер, с открытым, чрезвычайно симпатичным, чисто русским лицом. – Где же Государыня? – хотела я спросить Нину, вполне уверенная, что вижу свиту Монархини, но в ту же минуту почтительно выстроившиеся между скамей наши девочки, низко приседая, чуть не до самого пола, проговорили громко и отчетливо, отчеканивая каждый слог: – Здравия желаем, Ваше Императорское Величество! И тотчас же за первой фразой следовала вторая на французском языке: – Nous avons l’honneur de saluer Votre Majesté Impérial! Сомнений не было. Передо мною были Государь и Государыня. «Так вот они!» – мысленно произнесла я, сладко замирая от какого-то нового, непонятного мне еще чувства. В моем впечатлительном и несколько мечтательном воображении мне представлялась совсем иная Царская чета. Мысль рисовала мне торжественное появление Монархов среди целой толпы нарядных царедворцев в богатых, золотом шитых, чуть ли не парчевых костюмах, залитыми с головы до ног драгоценными камнями… А между тем передо мною простое коричневое платье и военный сюртук одного из гвардейских полков столицы. Вместо величия и пышности простая, ободряющая и милая улыбка. – Здравствуйте, дети! – прозвучал густой и приятный бас Государя. – Чем занимались? Maman поспешила объяснить, что у нас урок немецкого языка, и представила Царской чете m-lle Арно и учителя. Государь и Государыня милостиво протянули им руки. – А ну-ка, я проверю, как вы уроки учите, – шутливо кивнул нам головою Государь и, обведя класс глазами, поманил сидевшую на первой скамейке Киру Дергунову. У меня замерло сердце, так как Кира, славившаяся своею ленью, не выучила урока, – я была в этом уверена. Но Кира и глазом не моргнула. Вероятно, ее отважная белокурая головка с вздернутым носиком и бойкими глазенками произвела приятное впечатление на Царскую чету, потому что Кира получила милостивый кивок и улыбку, придавшие ей еще больше храбрости. Глаза Киры с полным отчаяньем устремились на учителя. Они поняли друг друга. Он задал ей несколько вопросов из прошлого урока, на которые Кира отвечала бойко и умело. – Хорошо! – одобрил еще раз Государь и отпустил девочку на место. Потом его взгляд еще раз обежал весь класс, и глаза его остановились на миг как раз на мне. Смутный, необъяснимый трепет охватил меня от этого проницательного и в то же время ласково-ободряющего взгляда. Мое сердце стучало так, что мне казалось – я слышала его биение… Что-то широкой волной прилило к горлу, сдавило его, наполняя глаза теплыми и сладкими слезами умиления. Близость Монарха, его простое, доброе, отеческое отношение, его – великого и могучего, держащего судьбу государства и миллионов людей в этих мощных и крупных руках, – все это заставило содрогнуться от нового ощущения впечатлительную душу маленькой девочки. Казалось, и Государь понял, что во мне происходило в эту минуту, потому что глаза его засияли еще большею лаской, а полные губы мягко проговорили: – Пойди сюда, девочка. Взволнованная и счастливая, я вышла на середину класса, по примеру Киры, и отвесила низкий-низкий реверанс. – Какие-нибудь стихи знаешь? – снова услышала я ласкающие густые, низкие ноты. – Знаю стихотворение «Erlkönig»[2], – тихо-тихо ответила я. – Ihre Kaiserliche Majestät прибавляйте всегда, когда Их Величества спрашивают, – шепотом подсказал мне учитель. Но я только недоумевающе вскинула на него глаза и тотчас же отвела их, вперив пристальный немигающий взгляд в богатырски сложенную фигуру обожаемого Россией Монарха. – «Wer reitet so spät durch Nacht und Wind?»… – начала я робким и дрожащим от волнения голосом, но чем дальше читала я стихотворение, выученное мною добросовестно к предыдущему уроку, тем спокойнее и громче звучал мой голос, и кончила я чтение очень и очень порядочно. – Прекрасно, малютка! – произнес милый бас Государя. – Как твоя фамилия? Его рука, немного тяжелая и большая, настоящая державная рука, легла на мои стриженые кудри. – Влассовская Людмила, Ваше Императорское Величество, – догадалась я ответить. – Влассовская? Дочь казака Влассовского? – Так точно, Ваше Императорское Величество, – поспешила вмешаться Maman. – Дочь героя, славно послужившего родине! – тихо и раздумчиво повторил Государь, так тихо, что могли только услышать Государыня и начальница, сидевшие рядом. Но мое чуткое ухо уловило эти слова доброго Монарха. – Approche, mon enfant! (Подойди, мое дитя!) – прозвучал приятный и нежный голосок Императрицы. И едва я успела приблизиться к ней, как ее рука в желтой перчатке легла мне на шею, а глубокие, прелестные глаза смотрели совсем близко около моего лица. Я инстинктивно нагнулась, и губы Государыни коснулись моей пылавшей щеки. Счастливая, не помня себя от восторга, пошла я на место, не замечая слез, текших по моим щекам, не слыша ног под собою… Царская чета встала и, милостиво кивнув нам, пошла к двери. Но тут Государь задержался немного и крикнул нам весело, по-военному: – Молодцы, ребята, старайтесь! – Рады стараться, Ваше Императорское Величество! – звонко и весело, не уступая в искусстве солдатам, дружно крикнули мы. Как только Государь с Государыней и начальницей вышли в коридор, направляясь в старшие классы, нас быстро собрали в пары и повели в зал. Наскоро, суетясь и мешая друг другу, наши маленькие музыкантши уселись за рояли, чтобы в шестнадцать рук играть тщательно разученный марш-полонез, специально приготовленный к царскому приезду. Сзади них стояла толстенькая старшая музыкальная дама, вся взволнованная, с яркими пятнами румянца на щеках. – Идут! Идут! – неистово закричали девочки, сторожившие появление Царской четы у коридорных дверей. Музыкальная дама взмахнула своей палочкой, девочки взяли первые аккорды… Высокие гости в сопровождении Maman, подоспевших опекунов, институтского начальства и старших воспитанниц, окруживших Государя и Государыню беспорядочной гурьбой, вошли в зал и заняли места в креслах, стоявших посередине между портретами Императора Павла I и Царя-освободителя. Приветливо и ласково оглядывали Высочайшие посетители рядовых девочек, притаивших дыхание, боявшихся шевельнуться, чтобы не упустить малейшего движения дорогих гостей.