– Не, не слыхал. Вранье все это. – Может, и вранье, – мирно согласился рассказчик, – но врут складно. Обр сидел очень тихо. Даже глаза закрыл. Под опущенными веками плясала красная пелена. То ли свет костра, то ли неотомщенная кровь убитых и оболганных Хортов. Он медленно, глубоко вздохнул, поднял сосновую палочку, сунул в огонь и стал глядеть, как пламя ползет по черному дереву все выше и выше, как покрывается сизым налетом, белеет и осыпается пеплом тонкий кончик. Сзади кто-то пихнул его, уселся рядом, дохнул в ухо пивным перегаром. Обр не глядя слегка отодвинулся. – От кого бегаешь, парень? Так. Быстро, горящей веткой в глаз и ходу, ходу! Подальше в лес, в темноту, в безопасность! Совладав с собой, он осторожно покосился в сторону. Так и есть, снова этот недобитый четвертый наемник. – Разуй глаза, дядя! Я не бегаю, я сижу. – Обр-Лекса пошевелил палочкой в костре и добавил: – Пить надо меньше. – А ты не наглей! – наемник снова навалился на Обра плечом, ухватил за подбородок, резко развернул к себе. – Ноздри целы. Уши на месте. Не клейменый. Стало быть, не каторжный. Хорт поневоле близко заглянул в пустые глаза, отражавшие рыжее пламя, брезгливо вырвался, поднимаясь. Наемник с силой надавил ему на плечо, вынуждая остаться на месте, резко задрал рубаху на спине. – Не клейменый, но битый. Кто ж это так тебя? Обр вывернулся, встал, одернул рубаху. – Дед ума вложил. А отец с братьями добавили. На этот раз чистая правда не помогла нисколько. – Ой, врешь, ой, врешь! Родную кровь так никто драть не станет. И машешься ты не по-деревенски. Стало быть, солдатское мясо. От службы бегаешь. Наемник отвалился назад, чем-то очень довольный. – Да ты сознайся, парень. Я тебе не враг. Сам от вербовщиков две ночи в стогу прятался. – Брось, – с той стороны костра пробубнил Жила, – молод он еще. Таких в службу не берут. – Ха! А отчего ж тогда у парня спина как терка, будто он каждый день на «кобыле» лежал, правая лопатка палашом разворочена, а под седьмым ребром болт арбалетный наискось прошел? – Протрезвись сначала, – хмуро сказал Обр-Лекса, – а уж потом шрамы посчитаем. Ты – мои, я – твои. Тебя, похоже, не болтом, а колом по башке приложили. Последние мозги вышибли. Наемник зарычал, неуверенно приподнимаясь. Пока он боролся с собственными ногами, Обр спокойно развернулся и пошел прочь от костра. Палашом его саданули лет пять назад, во время лесной облавы. За голову любого Хорта и тогда давали пятьдесят золотых. Княжеский всадник, с гиканьем гонявший последыша Свена по лесу, верно, думал, что мальчишка будет легкой добычей. Тогда Оберон Александр Хорт убил в первый раз. Ну а болт… Болтом его с пьяных глаз шарахнул дядька Ольгерд, на спор паливший по воронам. Обр почти успел увернуться. Даже и не болело потом. Но шрам остался. Он шел медленно, с ленцой, шаг за шагом, зачем-то считая их, пока за спиной не сомкнулись колкие ветки молодых сосен. Только тогда он сорвался и побежал. Стремительно, не разбирая дороги. – Я все устроил, – отрывисто произнес Повелитель. – Как видите, это последнее из ваших условий. Надеюсь, что и вы будете также аккуратны в исполнении договора. Ваш Шарль или как его там… – Карл Лаам, – почтительно поправил его собеседник. – Как я и обещал, он получит Городище и его окрестности на серебряном блюде. Я бы предпочел, чтобы обошлось без жертв. Однако, полагаю, это из области мечтаний. Все эти прибрежные деревушки… При таком раскладе их существование попросту невозможно. Впрочем, число жителей невелико. – Неизбежные потери, – прошелестел собеседник. – Ради общего процветания… – И процветания рода Лаамов. – Но ведь и ваши цели… – Что до моих целей, о них позвольте судить мне самому, – улыбнулся Повелитель. Совесть его была чиста. Благодаря ему и его доске справедливость в княжестве торжествовала гораздо чаще, чем позволяет устройство мира. Глава 14 К утру Обр отмахал две-три версты по оврагам, зарослям малины и лесному бурелому, исцарапался, обстрекался крапивой, основательно вымок в незнакомом болоте. Этого хватило, чтобы он перестал бояться и начал думать. Разоблаченный Оберон Хорт, кругом виноватый беглый висельник, должен был и дальше нестись через лес, уходя от погони, жертва любого, кто захочет его выдать. Зато рыбачок Лекса, который ни в чем не замешан и никому ничего не должен, на другой день спокойно стоял на причале под Городищем, прямо в глаза усмехаясь знакомой четверке наемников. Наемники сопровождали перекупщика, которому артель надеялась сплавить дневной улов. Перекупщик ругался с артельным старостой. На самом деле ругался староста Северин. Орал, хватал плотного, рыжеусого, добротно одетого мужика за грудки и выражался неумело, но смачно. Вначале Обр особо не прислушивался. Задрав голову, он с любопытством рассматривал стену Городища, знаменитой на все княжество приморской твердыни. Стена эта, крепкая, построенная на диво разумно (уж в этом Обр понимал), венчала вершину холма в полуверсте от рыбачьего причала и упиралась в скалы длинного мыса с толстой башней маяка. Ходили слухи, что от крепости к маяку пробит подземный ход и башня эта не столько маяк, сколько форпост, с которого простреливаются обе здешние бухты и все подходы с моря. За мысом лежал основной порт, пристани для больших торговых и боевых лодий, но рыбацкие карбасы туда не пускали, чтоб не путались под ногами. С причала видны были открытые южные ворота с уходящим от них столичным трактом. От тракта к морю по склону холма тянулась хорошо наезженная колея. Тем временем староста метнул под ноги любимую праздничную шапку, да еще и пнул ее со всей дури. Обр повернулся к Жиле. – Чего это он? – Того! – рявкнул Жила, которого тоже корежило от злости. – Две гривны за весь улов! Сроду таких цен не бывало. Улов был неплох. Отоспавшись после праздника, артельные в ночь отправились проверять сети, поставленные загодя меж длинных кривоугорских мелей. Соль во всей деревне вышла, так что староста постановил рыбу продавать свежую. Да видно, не задалось. – Нет таких цен, – согласился Родька, – в прошлом году Семен по три гривны брал, а Вторуша по все четыре. Правильный мужик, из наших, из Заболотских. – Ну и где они? Хорт покрутил головой. На причалах никого не было, кроме Харламова перекупщика с охраной да артельных из какого-то Устья-Сонного, угрюмо перегружавших рыбу на телеги, в сырые, переложенные крапивой рогожи. – Где-где… Вторуша еще в прошлом году по осени в море пропал. И с чего пропал? Погода была тихая, бабье лето. После осенних бурь карбас его пустой на берег выкинуло, и, сказывают, – Родька понизил голос, – борт у него топором проломлен. – Ага, – сказал Обр-Лекса, – понятно. – Федьке Свею по весне торговать воспретили. Вроде как подать не доплатил. Пришлый он был, снялся да уплыл восвояси. А нынче, я смотрю, и Семена Дальнего нет. Один только и остался кровопийца Харлам. Где ж это видано, две гривны! – Так пошли, морду ему набьем, – предложил Обр, – все равно дело не задалось, так хоть удовольствие получим. – Без толку, – махнул рукой Родька, – во-первых, сам видишь, охрана. А во-вторых, это и не он вовсе, это холуй его. Сам-то Харлам бережется. Зачем самому руки марать, когда холуев много. – Так чего ж вы рыбу в город не возите? По своей цене продавать – прямая выгода. – Умный какой! – буркнул вернувшийся к ним красный, распаренный староста. – В городе в этом за вход плати, за ввоз товара – особо, за место на базаре – само собой, да и не дадут тебе его, это место. – Непривычные мы, – уныло протянул Жила, – всегда перекупщикам сдавали. – Две гривны! Да лучше я весь улов в воду покидаю! Обр-Лекса поглядел на город в высоте, на довольных, нагло ощерившихся охранников. Ишь, весело им! Прикусил губу, дернул за рукав старосту. – Погодите, не кидайте пока. – И че? Уснет ведь рыба-то. Иль согласиться? – Не уснет. Водичкой полейте. – И чего будет? – Посмотрим. Хорт нырнул в лодку, выбрал морского окуня-клювача покрупнее, красноперого, толстобрюхого, колючего. Обернул в мокрую рогожку, натолкал крапивы, чтоб не уснул, пробежал по упруго качнувшимся доскам причала и, поднырнув под рыбными возами, рванул по каменистой дороге вверх, к городским воротам. К воротам как раз подвалил большой обоз из самой столицы. Все стражники были при деле. Требовать входную плату у тощего подростка без всякой поклажи ни у кого охоты не было. Сразу за воротами начинался громадный торг, куда обширней, чем в Больших Солях. Вначале Обр даже растерялся, сколько тут было всего: людей, лошадей, возов, каменных лавок, размалеванных полотняных палаток, шума, гама и резких непривычных запахов. Моря и главной бухты не было видно за высокой стеной, сложенной из почти нетесаных зеленоватых валунов. Но небо было ярко-синим, каким никогда не бывает на суше, а вместо ворон и голубей над толпой кружили белые чайки, высматривали, где бы урвать отбросы повкуснее. Над всем стоял неумолчный упорный скрип, время от времени перекрываемый дружными невнятными воплями. Скрипели громадные колеса, укрепленные на верху стены, непрерывно тянули, наматывали и разматывали толстенные канаты. Обр удивился, подошел поглядеть. Оказалось, и тут все устроено мудро. Городище строилось для того, чтоб отражать нападения с моря. Северная стена, нависавшая над бухтой, была самой толстой и ворот никаких не имела. Да и бухта не годилась для торговых судов, которым нужны удобные сходни, широкие причалы. Времена нынче стояли мирные, торговля наладилась, но хитроумные горожане, зная, что любые мирные времена когда-нибудь кончаются, ломать стену, строить ворота и широкие лестницы даже не собирались. Вместо того придумали подъемники, колеса из тесаных бревен, которые то спускали к причалам, то поднимали в крепость здоровенные сети, полные тюков и мешков. Пробравшись на самый верх и полюбовавшись немного, как груз, покачиваясь, ползет вдоль стены, как его цепляют баграми и подтягивают к помосту, Хорт загляделся на медленно входившую в бухту невиданную многопарусную лодью. Зачем пришел, вспомнил, только когда соскучившийся клювач хлестнул его по ноге мокрым хвостом и забился, видимо намереваясь дорого продать свою жизнь. Тогда последыш Свена перехватил рыбину покрепче, сбежал со стены по пологому настилу и окунулся в самую гущу торга. Потолкался у прилавка с яркой глиняной посудой. Поглазел на конскую сбрую (уздечка там была красоты неописуемой, тонкая, прочная, с серебряными накладками). Под рукой стянул толстый пупырчатый огурец и, смачно хрупая, отправился искать рыбный ряд. Нашел, конечно, по запаху и обилию развеселых зеленых мух. Впрочем, весело было здесь только мухам. Остальные чувствовали себя неважно. Рыбка продавалась сушеная или соленая, видать, еще из прошлогодних запасов. Свежей рыбой торговали всего в трех местах, но, приценившись и поглядев на гладкие морды торговцев, Обр живо смекнул, что все это люди того же Харлама. Цена у них была одна, и держали они ее твердо, хотя круглоплечая горожанка в ярком платке с длинными махрами торговалась до того яростно, аж в ушах звенело. – Семитка, больше не дам.