Галт что-то вычеркнула в своих записях. – И все же, – Харви колебался, – я хочу, чтобы вы были честны со мной. У моей дочери будут неприятности из-за того, что она подвергает риску своего ребенка? Я не хочу думать, что заманиваю ее в ловушку. – Мы пока не знаем, с чем имеем дело, мистер Робертс. Наша главная задача – вернуть ее как можно скорее, чтобы и она, и Элизабет могли получить необходимую помощь. Если с девочкой все в порядке, значит, Джессика не совершила никакого правонарушения. Скорее всего, ее вместе с дочерью поместят в психиатрическое отделение, пока ей не станет лучше. Но мать с ребенком останутся вместе. – Я хочу вам верить, но, полагаю, Джесси уже стоит на учете, поэтому ей придется доказать, что она в состоянии заботиться об Элизабет. – Я бы не сказала, что ей придется что-то доказывать. Возможно, будет решено, что Джесси стоит провести какое-то время под наблюдением, но мы стремимся сохранять семьи вместе. Так будет лучше для всех нас. Детектив-инспектор Галт положила руку на плечо Харви. – Извините, если забыла об этом упомянуть, но у нас есть офицер по связям с семьей, с которым вы познакомитесь чуть позже, с этого момента он будет за вами присматривать. И вы не делаете ничего плохого, мистер Робертс, вы всего лишь хотите, чтобы члены вашей семьи вернулись домой живыми и здоровыми. Харви кивнул. Вскоре они уже остановились на парковке позади полицейского участка Чичестера. Харви вышел из машины, вдохнув холодный ноябрьский воздух, и детектив-инспектор поспешила провести его через заднюю дверь. – На пресс-конференции вместе с вами будет присутствовать старший инспектор, ведущий расследование по делу о пропаже людей, – сказала Галт. – Он обратится с призывом к Джессике и всем, кто может знать, где она находится, и попросит их выйти на связь. После этого он сообщит номер телефона, по которому можно будет позвонить в отдел, и затем, надеюсь, нам начнут поступать звонки от очевидцев. У нас уже есть группа людей, которые будут регистрировать звонки в нашей системе. – Сколько их? – спросил он. – В диспетчерской сейчас к работе готовы около тридцати человек, некоторые из них – добровольцы из колл-центров. Кроме того, мы выделили отдельный номер. – И что вы будете делать, если кто-то позвонит и скажет, что видел Джесси? – Любое такое сообщение сразу же доводится до сведения сотрудников, ведущих расследование. Если кто-то позвонит и скажет: «Я видел ее в центре Чичестера, возле такого-то универмага», то мы отреагируем очень быстро. Многие будут просто тратить наше время, утверждая, что они ясновидцы и могут помочь, однако наши люди знают, что делают, они очень быстро отсеивают зерна от плевел. Они уже подошли к двери, возле которой Харви ждали четверо или пятеро человек. Высокий мужчина с седыми волосами в полицейской форме вышел вперед. – Мистер Робертс, я старший инспектор Белл. Я возглавляю работу по розыску вашей дочери. Мы скоро войдем в зал, и я хочу, чтобы вы помнили: вы говорите с Джессикой, вы пытаетесь сказать ей, что время, чтобы помочь ее ребенку, истекает. Она и есть тот самый человек, которого вы должны убедить. Только это должно иметь для вас значение. Харви посмотрел на дверь с табличкой «Конференц-зал для совещаний по крупным инцидентам». – Надеюсь, детектив-инспектор Галт ввела вас в курс дела, но возможно, есть еще что-нибудь, о чем вы хотели бы спросить, прежде чем мы войдем? Харви покачал головой. Его тело трясло так сильно, что он чувствовал, как у него стучат зубы. Он сжал лист со своей речью, пытаясь унять дрожь в руках. – Хорошо. Когда мы войдем, шум от камер будет просто ошеломляющим, но журналистам сказали не задавать вопросов, и они это отлично понимают. По моему опыту, пресса ведет себя скверно только тогда, когда им не дают никакой информации. Ну что ж, начнем? Харви кивнул, чувствуя, как его тело начал переполнять адреналин, а сердце забилось так, будто он вот-вот предстанет перед ликующей толпой в Колизее. Старший инспектор Белл шагнул вперед и повернул дверную ручку. В памяти Харви промелькнул образ малышки Элизабет, и стоило ему, затаив дыхание, переступить порог заполненного людьми зала, как щелчки камер слились в единый грохочущий гул. Глава двенадцатая Гарриет Май 1946 года Гарриет Уотерхаус сидела за маленьким столиком в их с Джейкобом спальне в поместье Норткот и наблюдала, как встает солнце. Она оглянулась и посмотрела на пустое кресло у камина, где обычно спал Джейкоб, обернув свое исхудавшее тело в старое шерстяное одеяло. Там, в тусклом свете тлеющих углей, он проводил снова и снова ужасные ночи. Он перестал проявлять к ней привязанность и приходить в ее постель за утешением. Лишь изредка ему хотелось секса, и тогда он брал все, что хотел, не обращая на нее никакого внимания. Последний раз это случилось неделю назад, когда он разбудил ее, лег на нее сверху, стянул с нее белье, пока она была еще в полудреме, вошел в нее так сильно, что ей стало больно, и несколько минут дышал ей в лицо перегаром от виски, пока не был удовлетворен. Теперь она была не его женой, а всего лишь предметом, который можно было использовать, когда он был пьян. Однако прошлой ночью все было не так. Гарриет потерла уставшие глаза и, задержав взгляд на кровати, на которой ее муж никогда не спал вместе с ней, достала из-под матраса дневник в кожаном переплете. Открыв его, она наткнулась на запись, сделанную в первый день их пребывания в поместье Норткот, когда они только-только протащили свои чемоданы по длинной подъездной дорожке и позвонили в колокольчик у входа для слуг. День подарков, 26 декабря 1945 года Дорогой дневник, Я пишу эти строки в пристройке для слуг особняка Норткот, где мы проводим нашу первую ночь. Я устроилась камеристкой к хозяйке дома, миссис Бартон. Джейкоб будет помощником садовника. Мое собеседование с миссис Бартон проходило в огромном кабинете, который, кажется, принадлежал не ей. Похоже, ее ничуть не интересовали мои способности, а больше всего она была озабочена моим умением хранить секреты. Я предпочитаю работать на пожилых женщин, хотя с ними иногда бывает так непросто из-за их упрямства. Они уже повидали мир и отлично знают, кто они такие. Сесилии Бартон, напротив, едва исполнилось двадцать, она потрясающе красива, словно только распустившийся бутон розы, замуж она вышла недавно и весьма опасается того мира, в котором оказалась. Говорит она довольно быстро, перескакивая в разговоре с темы на тему, а ее большие, зеленые, улыбающиеся глаза смотрят на меня так пристально, что я не решаюсь моргнуть. Когда разговариваешь с ней, чувствуешь себя так тепло, что, стоит ей отвлечься на что-то другое и забыть о собеседнике – это случается довольно часто, ты чувствуешь себя таким покинутым. В какой-то момент ее муж, который, судя по всему, намного старше ее, зашел забрать какие-то бумаги. Она бросилась к нему, и я просто не знала, чем себя занять, пока они обсуждали какие-то энциклопедии. Он очень красивый мужчина, высокий и светловолосый. Говорил и двигался он медленно, взгляд у него был проницательный, и еще он делал длинные паузы между хорошо продуманными предложениями. Она так дразнила его и носилась вокруг, что у него, наверное, закружилась голова. К тому моменту как он вышел из комнаты, он уже был согласен на все, о чем бы она только ни попросила. Судя по тому, как она ведет себя рядом с ним, она вышла замуж по любви, однако, к несчастью для нее, от миссис Бартон ожидают очень и очень многого. Ей придется играть роль преданной жены и радушной хозяйки, она должна будет развлекать высокопоставленных лиц и политиков в своем невероятно роскошном доме. Не успела я пробыть рядом с ней и пяти минут, как она призналась мне, что ей нужна поддержка в ее новом положении и что семья мужа уже дала ей понять, что она ему не подходит. Я даже не была уверена, смогу ли взять на себя роль компаньонки, но смело сказала ей, что со временем она почувствует себя увереннее, а принимать чужие слова так близко к сердцу совершенно не стоит. Когда я вышла, собеседования с миссис Бартон ждали еще две юные леди. Камеристка – это самая востребованная в нашей сфере должность, однако она требует большого жизненного опыта. Нужно заботиться об одежде хозяйки и ее драгоценностях, подбирать ей гардероб, ухаживать за ее волосами, общаться с портными. Все мечтают о роли камеристки – ей достаются лучшие чаевые и износившиеся платья, и из всех слуг только она одна разговаривает с госпожой. Вернувшись поздно вечером с бала, хозяйка дома может поведать ей все свои секреты. Камеристка – единственный человек, которому известно абсолютно все, но в этом-то и заключается опасность. Есть в манерах миссис Бартон что-то странное, словно вся эта новая жизнь ей совсем не по плечу. Кажется, ее это не очень беспокоит, но я уже работала в роскошных домах вроде этого, и, боюсь, в нем могут таиться злые силы, желающие подчинить себе ее такую прелестную, но наивную натуру. Гарриет тяжело вздохнула и опустила глаза на страницы своего дневника, с тоской вспоминая свою жизнь с мисс Кларой и мисс Этель. Работа там была тяжелой, но их дом хранил в своих стенах тепло и искреннюю любовь, которую она чувствовала всей душой. Поместье Норткот, напротив, казалось ей кладбищем. Она почувствовала это в первый же день, когда шла по его каменным коридорам: в доме царила тревожная атмосфера. Слуги двигались быстро, стараясь не привлекать к себе внимания, в доме было холодно и неуютно. Повсюду стоял странный затхлый запах, и, несмотря на то как тактично вели себя хозяева во время собеседования, в их голосах чувствовалось напряжение, которое, казалось, было вызвано отсутствием уважения к Сесилии. Да, это был георгианский особняк, и в каждой комнате был установлен камин или стояла ваза с цветами, но все же этому месту не хватало тепла и домашнего уюта; казалось, в нем дышало чье-то заразительное недовольство. Гарриет взяла ручку и начала писать. Дорогой дневник, Вот уже пять месяцев прошло с тех пор, как я стала камеристкой миссис Бартон в поместье Норкотт, и, несмотря на огромные размеры этого дома и двадцать четыре человека прислуги, кажется, словно это всего лишь крохотная лодочка в море, охваченном свирепым штормом. Миссис Бартон – это самая необычная хозяйка, на которую я когда-либо работала. В ней нет ни капли снобизма, и, похоже, она совершенно безразлична к классовым различиям. Она довольно категорична в своей симпатии или антипатии к людям вне зависимости от их происхождения, но ко мне, как и ко всем слугам, относится с крайней заботливостью. Она в крайней степени нескромна и часто рассказывает мне такие вещи о себе и своем муже, что мне хочется провалиться под землю от смущения. Чарльз часто возвращается с прогулок верхом в тот момент, когда я занимаюсь пошивом платья или набираю ванну, и дает понять, о чем он думал весь день. Я едва успеваю выйти из комнаты, а они уже лежат на кровати в раздетом виде, и я тут же спешу удалиться, нередко спотыкаясь о его сапоги для езды. Однако мою хозяйку очень беспокоит то, что, несмотря на огромное количество времени, которое они проводят в ухаживаниях друг за другом, у нее все еще нет ребенка. Она каждый день спрашивает меня о моей бездетности, и, хотя я стараюсь не делиться с ней лишними подробностями, она стала мне невероятно дорога, и я не хочу ей лгать. Когда я рассказала ей о своем последнем выкидыше, она расплакалась и очень долго прижимала меня к груди. Я родом из семьи, где знаки привязанности ограничивались рукопожатиями, поэтому страсть Сесилии обниматься с людьми – это то, к чему мне еще предстоит привыкнуть. Я настаиваю на том, что у нее прекрасное здоровье, и что она непременно забеременеет, когда придет время, и что я буду больше всех суетиться вокруг нее, когда это случится, и все это снова доводит ее до слез. Она очень любит расспрашивать меня о Джейкобе, и я знаю, что она проводит много времени, разговаривая с ним о войне. То, что он пережил, разрывает ей сердце, и, хотя я благодарна ей за заботу, меня беспокоит, что другие слуги порой замечают их за разговором. Я знаю, что ее сердце чисто, что Сесилия всей душой любит своего мужа, но в поместье Норткот орудуют темные силы. Есть те, кому не нравится, как Сесилия управляет домом, и они желают ей зла. Эти темные силы – две сестры Чарльза Бартона, Джейн и Маргарет, и, хотя Сесилия заставляет меня от души смеяться, изображая, как они едят, словно свиньи из корыта, или просят меня помочь им втиснуть их «огромные телеса» в слишком маленькие для них платья, эти две женщины вызывают у меня сильную тревогу. Я слышала их разговоры. Сесилия и понятия не имеет, как сильно они ее ненавидят. Их власть над Чарльзом меня очень беспокоит, но, увы, они ему родная кровь – помимо того, сестры имеют огромное влияние и на слуг, некоторые из которых проработали на их семью всю жизнь. Несмотря на искреннюю доброжелательность, с которой Сесилия обращается к своим слугам, некоторые воспринимают ее симпатию как слабость. Роль хозяйки заключается в том, чтобы быть сильной и строгой со своей прислугой: не обращаться с ней жестоко, а внушать к себе уважение. К сожалению, в Сесилии отсутствует эта черта, а ее дружелюбие приводит только к тому, что в комнатах слуг ей перемывают все косточки. Я делаю замечания тем, кого застаю за этим занятием, но понимаю, что сестры Бартон поощряют подобное поведение, поэтому не могу ничего с этим поделать. Им кажется, что она посмешище, игрушка для их довольно незрелого брата, годная только на то время, пока он не найдет себе более подходящую жену. И пока Сесилия не забеременеет и не родит мужу наследника, ей не удастся укрепить свое положение в доме. Я замечаю, что мистер Бартон постепенно улавливает все эти секреты и недомолвки. Он, конечно же, зарекомендовал мне своих сестер как крайне грозных созданий, но признался и в том, что женщины всегда заправляли его жизнью, и он к этому привык. Я понимаю, что мистер Бартон женился по любви, желая привнести в свою жизнь немного нежности, но, к сожалению, наивная и беззаботная девушка, едва ли повидавшая жизнь, не лучшим образом подходит на роль хозяйки, которая решала бы все вопросы в поместье Норткот, пока Чарльз проводит свои дни, охотясь и разъезжая в спортивных автомобилях. Что касается Джейкоба, в промежутках между вспышками ярости он полностью отстраняется от меня. Он больше не рассказывает мне о преследующих его демонах войны, но продолжает говорить во сне, и потому я знаю, что кошмары все еще мучают его. Каждый вечер он сидит у камина и пьет виски, пока не заснет, но никогда не ложится в нашу постель. Мистер Бартон, кажется, очень доволен им, в основном потому, что Джейкоб никогда не отдыхает. Мой муж убежден, что немцы пытаются проникнуть на участок, и одержим мыслью о том, что сад напичкан минами-ловушками, а в доме каждый разговор Бартонов прослушивается опасными радиоволнами. Я кажусь ему невидимкой. Когда я пытаюсь заговорить с ним, он просто смотрит сквозь меня. Однако в Сесилии Бартон он, похоже, нашел родственную душу. Я не раз видела, как они разговаривают в саду – вот и сейчас я наблюдаю за ними из окна. Заметив меня, Сесилия весело машет мне рукой. А Джейкоб смотрит на нее так же, как когда-то смотрел на меня, еще до войны. – Могу я попросить тебя помочь мне с этой проклятой застежкой, дорогуша? Гарриет, закончив с дневником, села шить у французских окон, наблюдая, как Сесилия и Джейкоб оживленно разговаривают друг с другом на территории. Услышав голос Джейн, одной из сестер Чарльза, Гарриет повернулась к открытой двери супружеской спальни. – Конечно, мэм. – Ты такое чудо, Гарриет. Все так довольны твоей работой здесь, – произнесла Джейн с улыбкой, которой Гарриет предпочитала не доверять. – Спасибо, мэм. Пока Гарриет боролась с застежкой на воротнике платья Джейн, у нее сводило живот от отвращения. В отличие от Сесилии, у которой была фарфоровая кожа, кожа Джейн была похожа на шкурку ящерицы, вечно покрытую пленкой пота, а когда она говорила, над ее верхней губой шевелился заметный пушок. Даже целиком сосредоточившись на воротнике, Гарриет могла догадаться, что Джейн наблюдает за Сесилией и Джейкобом. – Сесилия чувствовала себя совершенно потерянной до твоего приезда в Норткот, ты просто творишь с ней чудеса… и твой муж тоже, – заметила Джейн, глядя вниз, на Джейкоба и Сесилию, которая только что протянула руку и коснулась его плеча. Начинался дождь, и одна из служанок уже бежала через сад, но они продолжали стоять на месте, ничего не замечая. Джейн повернулась к Гарриет и улыбнулась, обнажая свои слегка пожелтевшие зубы. – Должна отдать тебе должное, муки ревности тебе не знакомы. Ты действительно хорошая служанка. Гарриет почувствовала, как от резкого страха сердце сжалось у нее в груди. Джейн ясно дала понять, что поведение Сесилии и Джейкоба было замечено. – Мэм, – кивнула Гарриет, закончив работу и делая реверанс, отчаянно пытаясь выбраться из ловушки, в которую Джейн пыталась ее заманить. – Нужно ли вам что-нибудь еще? – Нет, это все, спасибо. – Джейн на мгновение дотронулась до руки Гарриет, а затем медленно вышла из комнаты.