Я встал, упал, потому што у меня кружилась голова, снова встал. Шагнул к нему. Поднял нож. Опять. Она втянула воздух, и я прямо почувствовал, как он остался у нее унутри. «Тодд?» – сказал Мэнчи. Нож завис над Аароном. Вот он, мой шанс, еще один раз. Еще один раз, и нож у меня в руке, прямо над ним. Я мог это сделать. Никто во всем Новом свете меня бы не обвинил. Я был в своем праве. Просто взять и сделать. Но нож-то – он же не просто вещь. Это выбор, это то, што ты делаешь. Нож говорит «да» или «нет», бить или не бить, умереть или жить. Нож забирает твое решение и бросает в мир, и больше оно к тебе не возвращается. Аарон должен умереть. Рожа у него порвана, голова разбита, он тонет в мелкой луже, даже не приходя в сознание. Он пытался меня убить, он хотел убить девочку, он устроил смуту в городе, он наверняка натравил мэра на ферму, и из-за этого Бен и Киллиан… Они… Он заслужил смерть. Просто заслужил. А я не мог опустить нож и доделать начатое. – Да кто я такой? Я – Тодд Хьюитт. Я – самое большое етьское пустое место, известное человеку. И я не могу этого сделать. Черт же тебя возьми совсем, подумал я еще раз. – Пошли, – сказал я девочке. – Нужно выбираться отсюда. 9 Когда удача не с тобой Я даже думал, она не пойдет. Ей совершенно незачем идти, а мне – незачем ее просить, но когда я снова сказал: «Пошли» – настойчивее на этот раз и еще рукой вдобавок махнул, – она пошла, за мной и за Мэнчи, вот так-то. В общем, мы пошли. Кто его знает, правильно это или нет, но мы все равно пошли. Настала настоящая и окончательная ночь. Болото сгустилось вокруг, чернее черного. Мы помчались поскорее забрать мой рюкзак, а потом вкругаля и еще подальше вглубь, штобы оказаться как можно дальше от Ааронова тела (ну, пожалуйста, пусть это будет тело). Мы карабкались чрез корни, огибали деревья, заходя все дальше в болото. Выбравшись на полянку с клочком ровной земли, я остановился. Я все еще держал нож. Он сидел у меня в руке, светил мне в лицо как сама воплощенная вина, как отлитое в металле слово «трус». Он отражал свет обеих лун, и, бог ты мой, он был могуч. Сильная вещь – такой ты сам служишь частью, а не она – частью тебя. Я поскорее сунул нож в ножны между поясницей и рюкзаком – там я его хотя бы видеть не буду – и полез искать фонарик. – Знаешь, как им пользоваться? – спросил я девочку, несколько раз включив и выключив его. Она, ясное дело, только смотрела в ответ. – Ладно, проехали. Горло у меня все еще болело, лицо болело, грудь болела, Шум закидывал меня картинками дурных вестей, какую отличную трепку задали всем Бен и Киллиан там, на ферме, сколько времени у мистера Прентисса-младшего уйдет, штобы вычислить, куда я девался, и кинуться в погоню за мной, вернее, за нами (совсем недолго, если еще не), так што кому, еть, какое дело, умеет она пользоваться фонариком или нет. Естественно, не умеет, черт ее побери. Дальше я вытащил из рюкзака тетрадь и, светя себе фонариком, открыл на карте. Вот они, Беновы стрелочки, от фермы вдоль реки, через болото, из болота и дальше опять к реке, там, где оно в нее превращается. Выйти из болота на деле совсем не трудно. На горизонте за ним торчат три горы – их всегда видно: одна поближе, две подальше, но все рядом. Река у Бена на карте идет между ближней и дальними, так што нам всего-то и нужно держать курс на эту ложбинку посередь, найти обратно реку и идти по ней. Туда, куда показывают стрелки. К другому, надо понимать, поселению. Вот оно, там, в самом низу страницы, где заканчивается карта. Целое новое место. Как будто мало мне всякого нового на обдумывание. Я поднял глаза. Она все так же таращилась на меня, вроде бы даже не мигала. Я посветил ей в лицо фонариком. Она сморщилась и отвела взгляд. – Откуда ты пришла? Здесь есть это место? Это тут? – я ткнул пальцем в другой город на карте. Девочка не шелохнулась. Я помахал ей рукой перед лицом. Ноль эмоций. Я вздохнул, открыл книгу, протянул ей, направил на страницу луч. – Я, – тут я показал на себя, – отсюда, – показал нашу ферму к северу от Прентисстауна. – Вот это всё, – помахал руками, обозначая окружающий ландшафт, – здесь, – показал на болото. – Нам нужно туда, – показал на второй город (Бен написал его название под рисунком, но… так, ну его к черту). – Ты оттуда? – показал на нее, на другой город, снова на нее. – Ты – вот отсюда, да? На карту она посмотрела, но больше никаких признаков жизни не подала. Я горестно вздохнул и отошел от нее. Неуютно быть так близко. – В общем, я на это надеюсь, – пробормотал я скорее сам себе, чем ей, изучая карту. – Потому што именно туда мы и пойдем. – Тодд, – гавкнул Мэнчи. Я оторвался от картинки. Девочка бродила кругами по полянке, разглядывая всякое под ногами, будто оно што-то для нее значило. – Ты чего делаешь? – полюбопытствовал я. Она поглядела на меня, на фонарь у меня в руке и показала куда-то в чащу. – Чего? У нас нет на это времени… Она снова показала на деревья и просто пошла туда. Мне, видимо, оставалось идти за ней. – Нам нужно по карте идти! – попробовал возразить я, ныряя под ветвями, которые со всех сторон цеплялись за рюкзак. – Эй! Да погоди ты! Однако ковылял дальше, спотыкаясь на каждом шагу; Мэнчи – следом. От фонарика пользы было мало – кругом сплошные ветки, корни, лужи, канавы. Великое болото, што тут скажешь. Мне все время приходилось пригибаться и отдирать рюкзак от всего, за што еще он там зацепился по дороге, так што ее впереди я почти не видел. Но наконец увидел: она стояла у поваленного и вроде бы даже обожженного ствола и ждала меня, смотрела, как я иду к ней. – Ты чего делаешь? – Я поравнялся с ней. – Куда тебя не… И тут я увидел. Дерево правда горело, причем горело недавно, и упало тоже недавно: нежженые щепки чистые и белые, как свежая древесина. Там еще была группа деревьев, таких, как это, целый ряд их по обе стороны от громадной ямы, даже канавы, прорытой в болоте, заполненной водой, а кругом – кучи земли и обожженный валежник, так што это все явно новое, будто кто-то сюда проломился и выкопал ее одним махом и весь в огне. – Што тут случилось? – я обвел фонарем побоище. – Што такое это сделало? Она посмотрела куда-то влево – там канава исчезала во тьме. Я посветил туда, но можности фонаря не хватило разглядеть, што там творится. Но ощущение такое, будто там што-то есть. Вот туда-то она и двинула, во тьму, к тому, што там. – Ты куда? – спросил я, не особо ожидая ответа и, разумеется, его не получив. Мэнчи устремился следом, словно это его работа теперь – за ней ходить, а не за мной, и оба растаяли в темноте. Я тоже пошел, поодаль, но пошел. Тишина все еще текла от нее, все еще меня волновала, будто грозила вот-вот нахлынуть и поглотить весь окружающий мир и меня вместе с ним. Я все светил фонарем на каждый пятачок воды. Кроки в болото обычно так далеко не заходят, но это только обычно, к тому же здесь водятся красные змеи, а они ядовитые, и еще водяные ласки, а они кусаются, и вообще удача сегодня как будто взяла выходной, так што ежели што-то плохое может с нами случиться, оно это наверняка сделает. Я все светил вперед фонарем, туда, куда мы шли, и вроде бы там што-то блестело – не дерево, не куст, не зверь и даже не вода. Што-то металлическое… большое и металлическое. – Это што такое? Мы подошли ближе. Я сначала подумал, это большой делебайк, и какому идиоту пришло в голову лезть в болото на байке – их и на ровной дороге-то нелегко запустить, не то што по воде и корням. Но это был не делебайк. – Стой, – сказал я. Она остановилась. Нет, ты подумай! Девочка остановилась. – Так ты меня все-таки понимаешь? Нет ответа. Как всегда, нет ответа. – Так, погоди-ка минутку. Мне в голову рвалась какая-то мысль. Мы еще не совсем дошли, но я продолжал рыскать по громадине лучом фонаря… и назад, по канаве, протянувшейся прямой линией. И опять по металлу. И по следам пожарища с обеих сторон от рытвины. Мысль все так же прокладывала себе путь унутрь. Девочке надоело ждать, и она двинулась дальше, к металлической штуке, а я – за ней. Нам пришлось обойти огромное паленое бревно, все еще лениво дымящееся в паре мест, штобы добраться до нее; она оказалась куда больше даже самого большого делебайка и все равно выглядела как кусок чего-то еще больше размером. Вся покореженная, почти вся в копоти, и, хотя мне совершенно невдомек, как она могла выглядеть прежде, чем ее покорежило и обожгло, совершенно ясно, што это – последствия какой-то катастрофы. Катастрофы корабля.