— Не расскажете ли мне своими словами, что произошло со Сьюзан Плесс? — говорит Бергер. — Хорошая была девушка, — к немалому моему изумлению, отвечает Шандонне. — До сих пор все внутри переворачивается. — Ага, кто бы сомневался, — язвительно бормочет Марино в моем конференц-зале. Бергер моментально нажимает кнопку «пауза». — Капитан, попрошу без комментариев. Спасибо. Марино сидит угрюмый, источая недоброжелательность. Наша гостья направляет пульт на экран: она спрашивала Жан-Батиста, как они повстречались со Сьюзан Плесс. Тот отвечает, что познакомились они в одном ресторане под названием «Люми», который находится на Семидесятой улице, между Третьей и Лексингтон-авеню. — Чем вы там занимались? Ели, работали? — Ел в одиночестве. Зашла она, с ней тоже никого не было. Я как раз заказал отличнейшее итальянское вино массолино бароло тысяча девятьсот девяносто третьего года. Она была так; очаровательна. Больше всего из итальянских вин я люблю как раз его. Бутылочка такого вина — удовольствие не из дешевых, не всякому по карману. А между тем Жан-Батист продолжает: — На столе стояло множество закусок. Crostini di polenta con funghi trifolati e olio tartufato[14], — говорит он на безупречном итальянском. — Тут я заметил, как в ресторан вошла поразительной красоты афроамериканка в гордом одиночестве. Метрдотель встретил ее как важную особу и постоянную клиентку и усадил за угловой столик. Одета она была дорого и со вкусом. Сразу видно, не проститутка. Я попросил метрдотеля узнать, не пожелает ли незнакомка составить мне компанию, и она оказалась очень легка в общении. — Как понимать «легка в общении»? — спрашивает Бергер. Шандонне неопределенно пожимает плечами и снова берет пепси. Неторопливо потягивает из соломинки. — Знаете, я бы еще выпил. — Протягивает кому-то стаканчик, который тут же принимает у него «темно-синий рукав». Джей Талли. Шандонне вслепую шарит волосатой рукой по столу в поисках пачки сигарет. — Что вы имели в виду, когда сказали, что Сьюзан была легка в общении? — повторяет вопрос Бергер. — Уговаривать ее не пришлось. Она с готовностью подошла к моему столику и села. Мы очень мило поговорили. Не узнаю его голоса. — О чем вы разговаривали? — спрашивает Бергер. Шандонне снова притрагивается к повязке на глазах, а я представляю этого пугающего человека с телом, обросшим длинными волосами, который сидит в общественном заведении, ест изысканную пищу, пьет дорогие вина и снимает женщин. В голове проносится чудная мысль: уж не предполагал ли он, что его собеседница покажет эту запись мне? Интересно, на кого рассчитаны итальянская еда и вино? Он что, меня поддразнивает? Что ему обо мне известно? Да ничего, уговариваю я себя. С какой стати этому человеку располагать подробностями из моей личной жизни? Теперь он рассказывает, что за обедом они со Сьюзан Плесс беседовали о политике и музыке. Бергер задала вопрос, был ли он осведомлен о занятиях своей новой знакомой. Тот ответил, что, по ее словам, Сьюзан работала на какой-то телестудии. — Я сказал: «Так значит, вы знаменитость», — и она засмеялась, — вспоминает Шандонне. — Вы когда-нибудь видели ее по телевизору? — спрашивает Бергер. — Я не часто смотрю телевизор. — Он неторопливо выдыхает дым. — Разумеется, теперь я вообще ничего не смотрю. У меня повреждены глаза. — Отвечайте на поставленный вопрос, сэр. Я не спрашивала, часто ли вы смотрите телевизор, я спросила, видели ли вы по телевидению Сьюзан Плесс. Усилием пытаюсь припомнить его голос, и тут же ледяная волна страха захлестывает тело, руки начинают дрожать. Это говорит совершенно незнакомый человек. Его голос нисколько не похож на тот, что я слышала. «Полиция. Мэм, нам поступил звонок, что возле вашего дома замечена подозрительная личность». — Не припоминаю, чтобы я видел ее по телевизору, — отвечает задержанный. — Что произошло потом? — спрашивает Бергер. — Мы ели, пили вино. Я предложил ей куда-нибудь прогуляться и продолжить ужин с шампанским. — Куда-нибудь — это куда? Где вы остановились? — В отеле «Барбизон», под вымышленным именем. Я совсем недавно приехал из Парижа и находился в Нью-Йорке всего несколько дней. — Под каким именем вы зарегистрировались в отеле? — Не припомню. — Как расплачивались? — Наличными. — А по какой причине вы прибыли в Нью-Йорк? — Я был страшно напуган. Марино, уже здесь, в моем конференц-зале, невольно ерзает и с отвращением фыркает. Он снова принимается комментировать: — Держитесь за стулья, народ. Сейчас начнется самое интересное. — Напуганы? — голос Бергер на кассете. — Чего вы боялись? — Тех, кто на меня охотится. Правительства вашей страны. Вот в чем кроется настоящая причина происходящего. — Шандонне в который раз касается повязки, теперь свободной рукой; в другой — сигарета. Дым колечками вьется над его головой. — Меня используют... использовали с самого начала, чтобы подобраться к семье. Из-за всех несправедливых слухов о моих родных... — Погодите минуту, — перебивает Бергер. Краем глаза замечаю, что капитан сердито качает головой. Откидывается на стуле и складывает на раздутом животе руки. — Напрашивались? Получите, — бормочет он; могу лишь предположить, что это относится к Бергер, которой, по его мнению, вообще не стоило разговаривать с Шандонне. Ошибочка вышла. Теперь от записи больше вреда, чем пользы. — Прошу вас, капитан, — настоящая Бергер в комнате деловито обращается к полицейскому, а тем временем на пленке звучит следующий вопрос: — Сэр, кто вас использует? — ФБР, Интерпол. Может, даже ЦРУ. Точно не скажу. — Ну да, — саркастично гнусавит Марино из-за стола. — Жаль, что об АТФ ничего не слышал, а то бы он и их туда приписал. На этот раз прокурор смолчала, решив попросту игнорировать выходки капитана. На кассете она продолжает допрашивать Шандонне. Тут ярче проявляется ее непреклонная натура. — Сэр, я хочу, чтобы вы понимали, как важно для вас именно теперь говорить правду. Вы понимаете, что в ваших же интересах быть со мной совершенно откровенным? — Я говорю правду, — смиренно отвечает тот. — Вам это покажется невероятным, но все здесь происходящее замешено на чьем-то неприятии моих родных. Во Франции нашу семью знают все. Наши предки много столетий жили на острове Святого Людовика, и тем не менее кто-то породил слухи, будто мы имеем некое отношение к организованной преступности; нас считают чуть ли не мафиози. А это неправда, злой вымысел. Хотя тут-то и начинается путаница: я никогда не жил с ними. — Однако вы принадлежите к этому могущественному клану. Кто вы им? Сын Тьерри Шандонне? — Да. — У вас есть братья или сестры? — У меня был брат, Томас. — Был? — Да, он мертв. И вам это прекрасно известно. Поэтому я здесь и оказался. — Чуть позже мы вернемся к данной теме. А сейчас давайте поговорим о вашей семье в Париже. Вы хотите сказать, что не живете с ними и никогда не жили? — Никогда. — Почему так вышло? Почему вы никогда не жили со своей семьей? — Зачем им такой? Когда я был совсем маленьким, они платили одной бездетной паре, которая обо мне заботилась. Чтобы никто не знал. — О чем именно? — Что я сын монсеньора Тьерри Шандонне. — Зачем вашему отцу понадобилось скрывать, что вы его сын? — И вы, глядя на меня, смеете задавать такой вопрос? — Он гневно сжимает губы. — Я только спрашиваю. Почему ваш отец скрывал, что вы его сын? — Ну хорошо. Сделаем вид, что моей наружности вы не заметили. Очень мило с вашей стороны. — В его тоне угадывается издевка. — Я страдаю серьезным наследственным заболеванием. Близкие меня стыдятся. — Где живет та бездетная пара? Те, кто, по вашим словам, заботился о вас? — Quai de l'Horloge[15], очень недалеко от Conciergerie[16]. — От тюрьмы? От той, где держали Марию Антуанетту во время Французской революции? — Conciergerie — знаменитое местечко. Тамошняя достопримечательность. У меня складывается впечатление, что люди получают особое удовольствие от тюрем, камер пыток, обезглавливания. Особенно американцы. Я же никогда не питал тяги к насилию. А вы меня убьете. Запросто. Штаты на все способны: вы всех убиваете, всех кого не лень. Это часть одного большого плана заговора. — А где именно в Quai de l'Horloge? Мне казалось, что весь квартал занимают Palais de Justice[17] и Conciergerie. — У Бергер восхитительное произношение, как у человека, знакомого с Францией с детства. — Да, есть и жилые здания, из дорогих. Вы хотите сказать, что ваши приемные родители жили именно там?