Маргарите вновь пришлось рассказать о выпавших на её долю испытаниях, на этот раз перед друзьями и родственниками, снова переживая все болезненные и унизительные моменты совершённого над ней насилия. Полнота и точность рассказа были чрезвычайно важны, поскольку закладывали основу для публичных слушаний, на которых следовало присутствовать инициаторам судебного процесса. В некотором смысле, семейный совет был своего рода предварительным судебным слушанием. Когда Маргарита закончила рассказ об учинённом над ней жестоком насилии, «собравшиеся были немало удивлены». Если семья Маргариты сразу же ей поверила, то некоторые родственники рыцаря, вероятно, отнеслись к её рассказу с недоверием. У Тибувилей была репутация предателей, а тут дочь предателя только что поведала невероятную историю о том, как несколько дней назад, оставшись одна в замке, подверглась нападению двух мужчин и была жестоко изнасилована, причём насильником был не кто иной, как Жак Ле Гри. Сама госпожа Николь до сего часа и не ведала о преступлении, свершившемся прямо у неё под носом за время столь краткого отсутствия. Возможно, она и другие члены совета задали Маргарите несколько наводящих вопросов. Например, где именно и когда всё произошло, как долго эти двое находились в замке, и зачем вообще она открыла им дверь? Но когда Маргарита ответила на все вопросы и Жан наконец спросил у совета, как ему поступить, они порекомендовали «пойти к своему сюзерену, графу Алансонскому и рассказать ему о случившемся». Согласно феодальным законам, сюзерен был ответственен за разрешение споров между вассалами, поэтому единственным местом для рассмотрения данного дела был суд графа Пьера в Аржантане. Конечно, все понимали, что вряд ли граф Пьер будет рад уголовному преследованию своего фаворита. Реакцией графа на эту удивительную историю может быть явное недоверие, гнев, а то и репрессии. Не успели Карруж и Ле Гри уладить предыдущие распри, а тут как снег на голову очередной, более серьёзный спор, и если он получит огласку, то несомненно сделает их смертельными врагами. И в этом споре граф Пьер наверняка примет сторону своего фаворита. Однако, несмотря на сомнительные шансы на справедливый суд графа Пьера, у рыцаря была ещё одна неоспоримая причина требовать правосудия и мстить сквайру. Вскоре после того, как Жан вернулся из Парижа и узнал об учинённом над женой насилии, Маргарита поведала ещё один секрет, который доселе не решалась открыть: она была беременна. Эта новость, вероятно, поразила Жана как удар молнии. Первые пять лет брака у супругов не было детей, и рыцарь заждался наследника. При иных обстоятельствах весть о беременности Маргариты обрадовала бы его. Но теперь это стало новой головной болью, вдобавок к пошатнувшемуся здоровью, финансовым проблемам, карьерным неудачам и грязному надругательству, учинённому над его супругой одним из придворных, да к тому же бывшим другом. Кто отец этого ребёнка? 5 ВЫЗОВ В конце января 1386 года граф Пьер Алансонский был просто взбешён очередным известием. До него дошла молва, что Жан де Карруж, один из его самых беспокойных вассалов, распространяет грязные слухи о графском фаворите Жаке Ле Гри, утверждая, будто тот вместе с сообщником напал на мадам Карруж (которая случайно осталась одна в замке) и жестоко её изнасиловал. Нападки рыцаря привели графа в ярость. Учитывая их взаимную неприязнь, мог ли Карруж рассчитывать, что граф поверит в эту «нелепую байку»? Услышав эту сплетню, граф Пьер немедленно начал следствие. Он вызвал ко двору двух уважаемых дворян и подробно расспросил их об этой дикой истории с участием благородной дамы и сквайра. Одним из дворян был сир Бернар де Ла Тур, шурин Жана, второй — Жан Креспен, сквайр, королевский лесничий, в доме которого более года назад состоялось мнимое примирение Карружа с Ле Гри, и где последний впервые встретился с Маргаритой. Оба дворянина состояли в приятельских отношениях с Жаном де Карружем и кое–что знали о его делах. Опрошенные графом дворяне, согласно более поздним свидетельствам, «подтвердили, что упомянутый рыцарь и Маргарита многократно и в разных местах упоминали о некоем грязном преступлении на сексуальной почве со стороны упомянутого сира Жака», Креспен и Ла Тур также сообщили, что рыцарь и его жена собираются явиться к графу с жалобой, требуя справедливого суда. Граф Пьер ответил, что готов выслушать Жана и Маргариту, поскольку в его обязанности входит разрешение споров между вассалами. С этой целью он созвал всех придворных, «всех прелатов, рыцарей, членов местного совета и прочих уважаемых людей». Некоторые прелаты ведали правовыми вопросами, прочие священнослужители, возможно, вели протоколы судебных заседаний (хотя ни один из них не дошёл до наших дней). Слушания проходили в Большом зале дворца графа Пьера, украшенном роскошными коврами и гобеленами, обставленном тяжёлыми деревянными скамьями, именно там граф предпочитал держать суд. В назначенный день в зале яблоку было негде упасть из–за многочисленных придворных, священнослужителей и прочей знати. Слух о жестоком нападении на благородную даму и гневных обвинениях, выдвинутых рыцарем против сквайра, выплеснулись за пределы Аржантана, распространившись по всем владениям графа. Поэтому зал был переполнен зеваками, не побоявшимися трескучих морозов, лишь бы узнать, есть ли хоть капля правды в этих диких слухах, будоражащих население. Ни для кого не было секретом, что Жак Ле Гри ходил у графа в любимчиках. Однако многим сеньорам приходилось жертвовать собственными предпочтениями, разрешая споры между вассалами. В данном случае вряд ли граф Пьер был беспристрастным судьёй, хотя закон обязывал его быть максимально справедливым. Но этим проблемы не исчерпывались. После того как граф вызвал свидетелей, дабы расследовать скандальные слухи, после того как он принял на рассмотрение жалобу Жана и Маргариты на Жака Ле Гри и созвал суд по делу, рыцарь и его супруга не явились в означенный день. Возможно, отсутствие супружеской четы на суде и довольно скудные показания о предполагаемом преступлении сподвигли графа на следующий шаг. Он приказал арестовать Адама Лувеля, предполагаемого сообщника сквайра, и бросить его в тюрьму для допроса. Затем на основании имеющихся сведений граф обсудил со своими придворными выдвинутые против сквайра обвинения и вынес вердикт. Суд под председательством графа Пьера постановил «признать упомянутого Жака полностью невиновным и отпустить за отсутствием состава преступления». Отменив уголовное преследование сквайра, граф вычеркнул его имя из протокола, приказав «больше не возвращаться к этому вопросу». Граф Пьер также заподозрил Маргариту в клевете на сквайра, намекнув, что, солгав об изнасиловании, она, видимо, «выдала желаемое за действительное». Когда известие о вердикте суда дошло до Капомесниля, отрезанного от Аржантана двадцати пятью милями непролазных зимних дорог, Маргарита, возможно, даже не удивилась, хотя поначалу, вероятно, и была в отчаянии от несправедливого решения суда. Всё ещё пребывая в уединении после учинённого над ней жестокого насилия, она, без сомнения, пришла в ярость, узнав, что Ле Гри оправдан, а граф Пьер фактически обвинил её во лжи. Впрочем, возможно, эта новость придала ей решимости отомстить, как она и поклялась Ле Гри в тот ужасный день. Что же до рыцаря, то если эта новость и не удивила его, то наверняка разъярила. Вынесенный графом вердикт был не только насмешкой над правосудием, но и самым ужасным из оскорблений, которым Жан подвергся при дворе графа Пьера. Это известие, хоть и было получено им дома, в приватной обстановке, фактически стало публичной пощёчиной. Впрочем, на что вообще рассчитывала эта парочка, не явившись в означенный день на суд, где Жан лично мог бы предъявить обвинения, подкреплённые показаниями Маргариты, данными под присягой? Может, их остановила внезапно обострившаяся болезнь Жана? Или сама Маргарита не смогла предстать перед судом после тяжёлых испытаний? Может, они намеренно решили отстраниться, поскольку не были уверены в справедливом решении суда? Или просто опасались за свою жизнь из–за угроз со стороны разъярённых родственников сквайра? А возможно, их отсутствие было частью хитроумного плана: навязать суду несправедливый вердикт, чтобы затем обратить его себе на пользу? Закон гласил, что вассал, считающий, что сюзерен вынес несправедливый вердикт по его делу, имеет право подать апелляцию. Поскольку граф Пьер был вассалом короля Франции, рыцарь мог подать апелляцию непосредственно в королевский суд в Париже. Карруж проиграл суд при дворе графа Пьера, но, если король согласится рассмотреть его дело, у Жана появится шанс добиться справедливости и для себя, и для супруги. Граф Пьер, похоже, предвидел следующий шаг рыцаря. Торопясь помешать ему подать апелляцию, он немедленно отправил в Париж письма, в которых сообщал королю о вынесенном вердикте, оправдывающем сквайра. Слухи о ссоре между Карружем и Ле Гри, возможно, уже распространились за пределы Нормандии и достигли Парижа, до которого от Аржантана было несколько дней езды, ведь там у обоих имелись влиятельные друзья. Но, по–видимому, весть об этом событии достигла королевского двора именно благодаря графу. Жан де Карруж уже однажды оспаривал завещание графа Пьера в королевском суде, во время тяжбы за Ану–Ле–Фокон. Но ссора из–за предполагаемого изнасилования сквайром супруги Жана была гораздо более серьёзным делом, а это значительно поднимало ставки. Граф Пьер уже успел люто возненавидеть Карружа, посмевшего обвинить его любимца, поэтому старался помешать процессу. Неповиновение рыцаря подставляло под удар не только самого Карружа, но и его супругу. В ходе судебных разбирательств граф «приходил в такую ярость от упрямства рыцаря, что много раз готов был его убить». В конце зимы или ранней весной 1386 года Жан де Карруж повторно отправился в Париж, скорее всего, уже после того, как они с Маргаритой вернулись домой. К тому времени Маргарита была на втором или на третьем месяце беременности. Если Жан вновь покинул жену, неизвестно, намеревался ли он сам потом её забрать или послать за ней надёжного человека, но в этот раз он оставил Маргариту под серьёзной охраной такого верного ему человека, как Робер де Тибувиль. Шли дни, и путешествие в Париж становилось для беременной Маргариты всё более затруднительным, хотя в тёплое время года дороги просохнут, и она сможет путешествовать в экипаже. Путь длиною в 150 миль от замка де Карруж до Парижа занял у рыцаря около недели, по дороге на восток через Сис, Верней и Дрё — один из самых популярных маршрутов из Нормандии в Париж, которым часто путешествовали купцы или гнали на убой в столицу скот. Рыцарь понимал, что на то, как его примут при королевском дворе, будут влиять многие факторы: его прошлые заслуги перед королём, родовитость и мощная сеть дружеских связей и кровных союзов, формирующих дворцовую политику. На его счастье, семья Жана долго и преданно служила королям Франции. Сам Жан недавно сражался за короля в Британии, а также успел за эти годы поучаствовать во многих других кампаниях. Примерно двадцать лет назад, в 1364‑м, он даже помогал королевской семье собрать часть выкупа за короля Иоанна. Но Жак Ле Гри, хоть и был худородным, имел куда более обширные связи при дворе в Париже, посколькц служил сквайром у самого короля и присутствовал на высших государственных советах, проводимых в столице. Плюс ко всему, сквайр был в фаворе у графа Пьера, члена королевской семьи и двоюродного брата короля. Недавние письма графа государю — явная просьба о королевской протекции, которая ставила дело рыцаря под удар. Были также проблемы и со стороны Маргариты. Королевский двор наверняка не забыл, что жена Жана, краеугольный камень сего конфликта, была дочерью печально известного Робера де Тибувиля. Предательство сира Робера навеки запятнало имя Тибувилей. А с женитьбой на Маргарите пять лет назад тень этого позора упала и на самого Жана. В итоге, когда Карруж прибыл в Париж, чтобы представить дело на рассмотрение королю, он планировал сделать смелое и довольно необычное заявление. По французским законам дворянин, подающий королю апелляцию, имел право обжаловать решение суда, вызвав своего оппонента на судебную дуэль или поединок. Судебная дуэль, в отличие от дуэли чести, используемой для разрешения споров из–за предполагаемых оскорблений, была формальной юридической процедурой, определяющей, какая из сторон солгала под присягой. Многие были уверены, что этот поединок откроет истину, ибо его исход определяет Божья воля. Поэтому такая дуэль была также известна как «Суд Божий», или Judicium Dei. Испытание боем было древним обычаем во Франции, особенно в Нормандии, поэтому и у Жана, и у Маргариты в роду имелись предки, выступавшие поручителями или секундантами на судебных дуэлях. В раннем Средневековье люди всех социальных слоёв могли позволить себе судебный поединок, и публичные дуэли происходили не только среди крестьян и горожан, но и дворянство тоже ими не брезговало. В некоторых странах Европы даже женщинам позволяли драться с мужчинами на дуэлях. Дуэлями разрешались не только многие уголовные дела, но также гражданские и имущественные споры. В гражданских делах стороны могли выставлять вместо себя на бой доверенных лиц, или «защитников». Но в уголовных делах обеим сторонам предстояло сражаться лично, поскольку расплатой за проигрыш обычно была смерть, а защитников могли выставлять лишь женщины, старики или немощные больные. На протяжении веков дуэль была также формой апелляции, и любой недовольный приговором мог оспорить показания присягнувших против него свидетелей, доказав свою правоту в честном поединке. Даже дворяне, исполнявшие роль судей в местных сеньориальных судах, рисковали быть вызванными на дуэль своими обиженными вассалами. Однако в позднем Средневековье подобные дуэли стали редкостью. Папы осудили дуэли как искушение Господа, запрещённое Священным писанием. И короли воротили нос от такого способа разрешения споров, поскольку это ущемляло их собственную власть, которую они стремились вырвать из лап могущественных баронов и закрепить за своим троном. К 1200 году дуэли начали исчезать во Франции из гражданских процессов, а в уголовных делах стали привилегией мужчин–дворян. В 1258 году Людовик IX исключил подобные дуэли из французского гражданского права, заменив их на «экет» — формальное расследование, основанное на уликах и свидетельских показаниях. Но всё это по–прежнему оставляло дуэль в качестве последнего довода для дворянина, желающего обжаловать приговор своего сюзерена в делах уголовного характера. В 1296 году король Филипп IV полностью запретил дуэли во время войн, потому что судебные дуэли лишали королевство живой силы, столь необходимой для противостояния противнику. В 1303 году Филипп и вовсе объявил дуэль вне закона даже в мирное время. Но дворяне Филиппа так возмутились отменой своей привилегии, освящённой веками, что три года спустя король смягчился, восстановив судебную дуэль, как форму апелляции по некоторым уголовным делам, включая изнасилование, но теперь лишь под прямой юрисдикцией короля. Указ 1306 года всё ещё действовал восемьдесят лет спустя, когда Жан де Карруж отправился в Париж, чтобы обжаловать приговор графа Пьера, хотя к тому времени судебные дуэли уже и были в диковину. Чтобы претендовать на дуэль, дело должно было соответствовать четырём условиям. Во–первых, преступление должно быть серьёзным, например, убийство, измена или изнасилование. Во–вторых, следовало убедиться в самом факте преступления. В-третьих, все другие средства правового урегулирования должны быть исчерпаны, и единственным доводом оставалась дуэль — «испытание поединком». И в-четвёртых, о вине подозреваемого должны свидетельствовать неопровержимые улики. Помимо юридических препонов, вызов на дуэль был довольно рискованной стратегией, вынудившей рыцаря существенно повысить ставки. Жан де Карруж ставил на кон не только собственную жизнь, но также имущество, честь семьи и даже спасение бессмертной души, потому что ему предстояло произнести торжественную клятву, согласно которой он будет проклят, если окажется лжецом по результату поединка. Жан ставил под угрозу и жизнь своей супруги, ведь Маргарита проходила главным свидетелем по делу. Ей придётся присягнуть перед судом, обвиняя Жака Ле Гри, и если Жан потерпит поражение на дуэли, как защитник Маргариты, то её тоже назовут лгуньей. С древних времён лжесвидетельство считалось тяжким преступлением. Если судебная дуэль подтвердит, что Маргарита лжесвидетельствовала под присягой, обвиняя невиновного в изнасиловании, она будет предана смерти. Но взвесив вероятные шансы добиться справедливости в поединке и связанные с этим серьёзные риски, Жан де Карруж на тот момент, видимо, осознавал, что лишь смертельная дуэль позволит ему отомстить за ужасное преступление против жены, доказать виновность Жака Ле Гри и отстоять честь супруги. Возможно, он верил, что Господь на его стороне и не позволит ему пасть в этой битве. На что бы ни надеялся рыцарь, направляясь в Париж по разбитым непогодой дорогам Нормандии, он ехал навстречу событию, которое окажется самым рискованным приключением в его жизни. В 1386 году Париж был самым крупным городом Европы, с населением более ста тысяч человек. И хоть тогда его площадь за стенами составляла не более трёх квадратных миль, что кажется ничтожным рядом с сегодняшними двадцатью квадратными милями с гаком, средневековый Париж был шумным, многолюдным, зловонным и опасным местом. Окружённый стенами и рвами от неприятельских армий (в особенности от английских оккупантов) город будоражили толпы бунтовщиков, мятежные войска, неуправляемые школяры и невероятно расплодившиеся преступники, которые охотились на всех прочих. К северу от городских ворот возвышался печально известный холм Монфокон, где на гигантской, высотой почти двенадцать метров каменной виселице гроздьями были развешаны преступники всех мастей, и их разлагающиеся тела болтались там неделями, все прочим в назидание. В центре Парижа протекала река Сена — самая крупная водная артерия города и, по совместительству, его главная канализация. Её зловонное течение непрерывно бурлило вокруг Сите, центрального острова города, вместилища величайших святынь христианского мира. С одной стороны высился гигантский собор Нотр–Дам, две внушительные квадратные башни которого были достроены всего столетие назад, в 1275 году. В то время собор служил резиденцией епископа Парижского. На другом конце острова устремлялся в небо изящный шпиль Сен–Шапеля, пышного реликвария из позолоченного камня и цветного стекла, построенного в 1240‑ых годах Людовиком Святым для демонстрации драгоценных реликвий, привезённых из Святой земли, среди которых были терновый венец Христа и частица истинного креста Господня. Неподалёку возвышался Дворец правосудия, где размещался парижский Парламент, высший королевский совет. ПАРИЖ В 1380-ом. Жан де Карруж жил рядом с дворцом Сен–Поль (Восточная часть), а Жак Ле Гри — в дворце Алансон (Запад), близ Лувра. К югу от реки располагался Парижский университет, самое знаменитое учебное заведение в Европе. Здесь облачённые в мантии доктора наук излагали Аристотеля и Фому Аквинского на латыни, главенствующем языке всех лекций в средневековые времена; а студенты, свободные мужчины различных национальностей, заполняли улицы, таверны и бордели, расцвечивая их пёстрым многоязычием. Время от времени они бунтовали против лавочников, возмущённые грабительскими ценами, либо дрались друг с другом, разбившись на национальные группировки. Немцы кидались в итальянцев лошадиным навозом с мостовых, а англичане забрасывали шотландцев дровами, выдернутыми из сложенных на улицах поленниц. На главных улицах, что пронизывали город, ведя путников к дюжине городских ворот в мощных крепостных стенах, возвышались величественные каменные дворцы, принадлежащие знатным семействам, высокопоставленным церковникам, а то и просто городским купцам–толстосумам. Эти частные владения с огороженными высокими каменными стенами садами защищали сильных мира сего от шумных городских толп, посягающих на их утончённый вкус. Множество подобных зданий сгрудилось близ Лувра, массивной каменной крепости, защищающей город с запада. Одним из таких дворцов и была гостиница «Алансон», принадлежавшая семье графа Пьера. От широких пересекающих город улиц разбегались, сплетаясь в паутину, нити многочисленных улочек и переулков с плотной застройкой — длинными деревянными или каменными домами в четыре–пять этажей. Там в тесных комнатах ютились многочисленные семьи, прямо над своими лавками, расположенными на нижних этажах. Мусор и помои выплёскивались из окон прямо на булыжные мостовые, либо в грязь ещё не мощёных улиц, под колёса проезжающих мимо повозок. Рассыпавшиеся по всему городу десятки церквей и часовен (по одной на каждый приход или гильдию) гордо возносили ввысь свои шпили над укутывающим город покрывалом дыма и смрада. Неподалеку от города, в полях, либо среди пригородных садов, располагалось несколько крупных монастырей, как, например, Сен–Жермен–де-Пре к югу от столицы, обнесённый собственной стеной для защиты от воров и разбойников. Другие, вроде Сен–Мартен–де-Шан, что на севере, были поглощены непрерывно разрастающимся городом, и теперь находились за его новыми стенами, которые начали строить ещё в 1356 году, а завершили лишь три года назад, в 1383‑м. Приехав в Париж, Жан де Карруж первым делом обратился за консультацией к адвокату. Любому дворянину, участвующему в судебных тяжбах, следовало нанять опытного адвоката, особенно если он намеревался вызвать противника на судебную дуэль. Интересы Жана представлял адвокат Жан де Бетизи, которому помогал бейлиф (судебный пристав), нанятый Пьером д'Оржемоном, могущественным епископом Парижским. Адвокаты, без сомнения, предупредили рыцаря о законах, ограничивающих судебные дуэли, а также о том, что его шансы встретиться в честном поединке с Жаком Ле Гри ничтожно малы, и, возможно, отговаривали от столь рискованного шага. Однако Карруж твёрдо стоял на своём, и адвокатам пришлось описать все прелести сложного и утомительного судебного процесса, в который ему предстояло с головой окунуться. Первым шагом была первоначальная апелляция. На официальных слушаниях истец, именуемый «апеллянт», обвинял подсудимого или ответчика, объясняя причину своего обращения в суд, и требовал доказать свою правоту в честном бою, или «испытании поединком», как это тогда называлось. Ответчик на этом слушании не присутствовал, но даже его побег или исчезновение не лишали апеллянта права на судебную защиту. Вторым шагом был официальный вызов, отдельная церемония, требующая присутствия представителей обеих сторон, где апеллянт очно обвинял ответчика и предлагал доказать свои обвинения в бою, «ручаясь собственной головой». При вызове каждую сторону должно было сопровождать определённое число дворян–поручителей. Поручители давали клятву проследить, чтобы обе стороны исправно являлись на вызовы в суд или на ристалище, в случае объявления дуэли. Если апелляция подавалась лично королю, то сам вызов требовал одобрения парижского Парламента, состоящего из тридцати двух магистратов. Парламент, также известный, как Королевская курия, или королевский суд обладал правом высшей юрисдикции по всем дуэлям, решая в каждом конкретном случае, насколько оправдан поединок. Официальный вызов в парижский Парламент — дело не скорое, но стоило подготовиться заблаговременно, чтобы обеспечить присутствие всех важных персон, включая короля и его магистратов, истца с ответчиком, а также их адвокатов и поручителей. Королевский указ 1306 года представлял собой довольно обширный формуляр — тщательно разработанный протокол, регулирующий все аспекты судебной дуэли, включая начальную апелляцию, официальный вызов, а также торжественные клятвы и прочие церемонии, предшествующие непосредственно поединку. С того момента, когда Жан де Карруж решил отстоять своё право на судебную дуэль, он был связан строгими правилами и процедурами королевского указа. Для подачи апелляции рыцарь в сопровождении одного или нескольких адвокатов отправился в Венсенский замок, королевскую резиденцию, расположенную в обширных охотничьих угодьях несколькими милями восточнее столицы. У короля было множество подобных резиденций в Париже и в его окрестностях, включая древнюю цитадель королей Лувр; дворец Сен–Поль на окраине города, близ Бастилии; и королевские покои во Дворце правосудия на острове Сите. Но чаще короля можно было встретить в Венсене. Карл V построил эту мощную крепость после восстания парижан в 1358 году, а ныне его сын и приемник Карл VI держал здесь свой двор. Венсен, окружённый глубоким рвом, с девятью внушительными сторожевыми башнями и двойным кольцом высоких крепостных стен, по сути, был городом, со своими лавками, кузницами, больницами и часовней — всем, что нужно государю, избегающему проживания в собственной столице. Карружа знали во дворе после его недавнего январского визита в Париж, но он не мог заявиться к королю, когда ему заблагорассудится. Многочисленные стражники, придворные и челядь окружали государя днём и ночью, потому что на царственную особу часто совершались покушения. Не далее как прошлым летом, посланник Карла Злого, короля Наваррского, был пойман при дворе с зашитой в одежду склянкой яда, он собирался отравить молодого правителя и его дядей. Подъехав к королевскому замку, Карруж остановился перед массивными воротами в его северной стене. Огромный ров двенадцатиметровой глубины и двадцатипятиметровой ширины прямо перед стенами, которые возвышались на двадцать метров и растянулись более чем на полторы мили, окружая крепость. В них были встроены массивные квадратные башни с дежурившими наверху стражниками. ВЕНСЕНСКИЙ ЗАМОК