Мимолетная мысль развеялась, оставив только ассоциацию: Иона и кит. Шерман Окс поспешно поднялся по лестнице, на сей раз презрительно наступив прямо на мягкое лицо, и, вернувшись на тротуар, спрыгнул с опорной стены на служебный проезд для парковщиков и зашагал по тротуару Хоуп-стрит на юг. Гудини? Иона и кит? Одному Богу известно, какие воспоминания начали всплывать – что-то из времен, предшествовавших моменту его входа в этот континуум сознания, случившемуся три года назад в районе Шерман Окс, от которого он по прихоти заимствовал свое нынешнее имя. Он мельком, но с тревогой вновь подумал о том, каким же мог быть его истинный возраст и когда и каким образом он потерял левую руку. Справа от него, через улицу, в приподнятых над уровнем улицы бассейнах, окружавших Управление водного хозяйства, отражалось водянистое синее небо. Окс прикинул, что вряд ли могло быть больше часа дня, но бледное солнце уже начало отступать, поднявшись над южным горизонтом лишь настолько, насколько было прилично в этот сезон. Север находился у него за спиной, и мысль об этом толкнула его опустить взгляд на рукоятку аварийного ножа, который он носил под штанами. Когда он украл нож, полая рукоятка была забита всякими мелочами вроде рыболовных крючков и спичек. Он заменил их надежными и компактными приманками для призраков – никелем[28] с приваренным гвоздем, который можно было бы вбить в деревянный пол, чтобы призраки неустанно и тщетно пытались бы поднять монету, и несколько пенни с профилем Линкольна, курящего трубку, – она тоже безотказно привлекала внимание призраков, – но выше всего он ценил отвинчивавшуюся головку рукоятки, куда был встроен чувствительный магнитный компас, стрелка которого дрожала под прозрачным куполом. Но сейчас компас твердо и бесполезно указывал на север. И отсутствующая левая рука все так же не ощущалась вообще. Призрак надежно скрылся в сознании мальчика – Окс не сомневался, что именно это и произошло, – и так будет продолжаться самое меньшее столько времени, сколько призрак останется запертым, Окс должен будет следить за Кутом Хуми Парганасом без каких-либо экстрасенсорных маяков или следов а-ля Гензель и Гретель. И при нынешних обстоятельствах он, отыскав мальчика, должен будет, по всей вероятности, убить его, чтобы высвободить и съесть крупного призрака – и, конечно, как приправу, съесть и призрак мальчика. Ребенок в качестве петрушки. Шерману Оксу пришло в голову, что разумнее будет добраться до телефона – и как можно скорее. Он прибавил шагу, а потом побежал трусцой, надеясь, что, несмотря на грязную ветровку и камуфляжные штаны, он больше похож на любителя оздоровительного бега, а не смертоносного преследователя. Твердые и белые, как мрамор скульптора, облака перемещались по синему куполу неба на юг, от долины Сан-Фернандо параллельно Голливуд-фривей, обесцвечивая леса и лужайки Гриффит-парка и бросая тени на плоскую воду водохранилища Сильверлейк. Холодные тени переползали через многополосные шоссе и накрывали район обширных бесхозных земельных участков, и разбросанные старые викторианские особняки к западу от Пасадена-фривей, и приземистые дикие пальмы, покачивавшие косматыми головами на ветру. Пешеходы на 3-й и 6-й улицах прибавили шагу… впрочем, одна небольшая фигура на тротуаре Витмер-стрит не увеличивала темпа. Кути хромал сильнее, чем прежде, но заставлял себя продолжать движение. Раффл очень скрупулезно делил их доходы от попрошайничества, и у Кути был полный карман мелочи и сорок шесть долларов бумажками – он может переходить из одного автобуса в другой, а в идеале получится поспать в каком-нибудь, а потом, уже завтра, думать о том, где и как укрыться надолго (спрятаться в церкви, уплыть на корабле, забраться под тент большого восемнадцатиколесника, пойти в полицию, скрыться в…). Но сейчас он нуждался в ощущении движения – преодолеваемого расстояния, – которое достигалось лишь работой ног и протиранием подошв об асфальт. Кути уже не сердился на Раффла, а, напротив, был испуган и встревожен тем, что потерял единственного человека в Лос-Анджелесе – в мире, – желавшего помочь ему. Кути был уверен, что не будь он таким глупым ребенком, то, возможно, так или иначе уговорил бы Раффла не сдавать его, и тогда они сейчас, наверное, весело ехали бы в автомобиле, чтобы раздобыть Раффлу очередную порцию наркотика, а Фред облизывал бы их лица. Кути поморщился от боли, шагнув вниз с высокого бордюра, и задумался о том, что сейчас делает Фред; вероятнее всего, Фред прямо в эту самую минуту на какой-нибудь укромной автостоянке делил с Раффлом горячие тамалес, предназначенные для него, Кути. Тазобедренные суставы и правое бедро Кути болели, как будто он недавно попытался плясать один из причудливых русских танцев «вприсядку» и в завершение приложился прямо с подскока задницей об пол, но он пытался не думать об этом, потому что таинственное напряжение мышц произошло в то время, когда он находился около Музыкального центра и был в отключке, так как его телом управлял призрак старика. Так что одному Богу известно, что тогда сделал старик. Неловко упал? Избил кого-нибудь хитрыми ударами карате? Вообще-то от Томаса Альвы Эдисона Кути ожидал бы большей солидности. Вот оно как оказалось, думал он. Призрак был Эдисоном – точно таким, как на эмблеме «ЮКЭ», нарисованной на дверях, раскрашенных в хеллоуинские черный и оранжевый – цвета грузовиков, компании «Южная Калифорния – Эдисон» – тот самый тип, который изобрел электрическую лампочку. Родители Кути всегда запрещали ему играть с лампочками, потому что в них ядовитый «благородный газ»; в школе он узнал, что они имели в виду неоновый свет и что неон, который правильнее называть не «благородным», а инертным газом, вовсе не ядовит. Но в стеклянном кирпичике, спрятанном в бюсте Данте, яд был наверняка. Самый благородный газ – в моей заднице, дерзко думал он, смаргивая слезы. Старый ты… балбес! Что ты вообще делал в пробирке, что лежала в стеклянном бруске? Да вот, – мысленно ответил он за отсутствующего Эдисона, – сам не знаю. Из-за тебя убили моих родителей! А теперь все еще и меня хотят. Увы. Идиот. Кути вспомнил лицо на вершине окровавленной оболочки, которую содрал с себя, и содрогнулся с такой силой, что чуть не утратил равновесие на растрескавшемся тротуаре. Пожалуй, обдумывать случившееся было еще слишком рано, и он обнаружил, что фокусирует взгляд на ярко-оранжевых даже в тени облаков оштукатуренных стенах магазина «Все по девяносто девять центов» на углу перед собой. На столбе у ограды автостоянки под металлическими крышами висели два телефона-автомата. «Аль, – нервно думал он, цитируя старуху, которая стонала в трубку телефона-автомата на Фэрфакс-авеню этим утром. – Где мы увидимся этой ночью?» Аль. Альва. Томас Альва Эдисон. И в галлюцинации он… Снова он уклонился от воспоминания о том, как был выброшен из собственного тела – но был уверен, что старуха пыталась говорить с призраком Эдисона. Она знала имя – прозвище! – призрака, которого нес с собою Кути. Люди, живущие в волшебных закоулках мира, думал Кути, должны воспринимать этот призрак, как воспаление под ногтем большого пальца. Но теперь призрак ушел! Кути оставил его разорванным и обескровленным на лестнице в… Он невольно выдохнул с такой силой, что задул бы все свечи на праздничном торте, если бы он оказался перед ним. (Раффл рассказал ему, что в этих районах в дни рождения детей часто развешивают на деревьях полые фигурки из бумаги, а потом колотят их палками, пока они не порвутся, и тогда дети начинают драться за маленькие, завернутые в целлофан карамельки, которые высыпаются наземь из разодранных бумажных животов.) Но самым важным было то, что призрака не стало. Возможно, теперь телефоны станут слушаться Кути. Он согнул пальцы правой руки и медленно опустил ее в карман джинсов за четвертаком. Кому же позвонить? Пожалуй, в полицию. Зубы Кути сделались холодными, и он понял, что улыбается. Он позвонит в полицию, и однорукий бродяга больше не будет гоняться за ним, особенно после того, как наткнется на… После того как бродяга доберется до конца следа призрака. А потом Кути поместят, наконец, в… какой-нибудь дом с душами, и ванными, и кроватями, и едой. Рано или поздно его возьмут в какую-нибудь семью. Он будет смотреть любые фильмы, какие только захочет. Его зубы оставались холодными, но теперь он рыдал – к собственному ужасу и изумлению. «Я хочу свою родную семью, – думал он, – хочу в свой родной дом к своим настоящим родителям. Может быть, они не умерли (на тех залитых кровью креслах), конечно, они не умерли, они стояли в гостиной в парадной одежде (игнорируя меня таким страшным образом), и, вероятно, именно они арендовали рекламные щиты и объявили награду!» Он должен был выяснить, он должен был немедленно кинуться куда-нибудь, и он побежал к телефонам, хотя при каждом шаге поскуливал от боли сквозь стиснутые зубы. Сунув четвертак в щель, он набрал 911. После двух гудков раздался спокойный женский голос: – Служба девять-один-один. У вас действительно чрезвычайная ситуация? – Я Кут Хуми Парганас, – поспешно сказал Кути. – Мои родители… их ограбили и избили, страшно избили, позапрошлой ночью, а по городу стоят рекламные щиты с моей фотографией и объявлением награды… – У Кути внезапно закружилась голова, и ему пришлось вцепиться в трубку, чтобы устоять на ногах. Его развернуло на здоровой ноге, и он устоял лишь потому, что ткнулся плечом в алюминиевую раму навеса телефона. Когда он восстановил равновесие, ему показалось, что сзади стоит кто-то, тоже желающий воспользоваться этим телефоном, но, обернувшись, никого не увидел рядом. – Награда, – повторил он, – за меня. Мама и папа живут на Лома-Виста-стрит в Беверли-Хиллз и… Его перебил бодрый мужской голос. – Парганас? – переспросил он. – Да. – Секундочку. Эй, – сказал мужчина куда-то в сторону от телефона, – это ребенок Парганасов! – И добавил громче: – Это Кут Хуми! Трубку на другом конце линии с тяжелым ударом бросили на что-то твердое. Кути слышал фоновые звуки многоголосья людских разговоров и бряканье, как в кафетерии. Он услышал, как разбилось стекло, и еще чей-то голос пробормотал: «Твою ж мать…» Потом кто-то, громыхнув, поднял трубку: – Кут Хуми? Это был голос его матери! Она была жива! Он снова зарыдал, но ему удалось четко выговорить: – Мама, приезжай и забери меня. Последовала относительная тишина, которую нарушало только бормотание и бряцание на другом конце линии, а потом его мать воскликнула: «Кетхумба!» (Она была пьяна? Неужели там, в диспетчерской 911 все пили?) Кути помнил, что имя Кетхумба было тибетским вариантом произношения имени махатмы, в честь которого родители назвали его. Она никогда не называла Кути этим именем. – Гелугпа, – продолжала она, – монах в желтой шляпе! Приезжай и забери меня! – Дай-ка мне телефон, – сказал кто-то на заднем плане. – Господин, – донесся дрожащий голос отца Кути. – Мы будем снаружи! – Негромко, будто говоря в сторону от трубки, отец Кути спросил кого-то: – Где мы? – Где надо, – отозвался басовитый голос. – Папа, – закричал Кути. – Это я, Кути! Мне нужно, чтобы вы приехали и забрали меня! Я на… – Он высунул голову на ветер и попытался рассмотреть табличку с названием улицы. Но на серой улице ни в ту, ни в другую сторону не оказалось ни одной. – Все такие звонки отслеживаются, спроси диспетчера, откуда я звоню. Пусть они пошлют полицейскую машину, да поскорее. – Не выходите наружу! – повысив голос, обратился его отец к кому-то в шумной комнате. – Полицейские машины! – И хрипло произнес в трубку: – Кути? – Да, папа! Вы там все пьяны? Послушай… – Нет, это ты послушай, молодой человек. Ты разбил Данте – не перебивай меня, – ты разбил Данте и высвободил сияние, когда еще ничего не было готово… если уж тебе так нужно знать, это твой сын… Снова раздался голос его матери: – Кути! Верни господина! Кути уже не всхлипывал, а рыдал. Все было до ужаса неправильным. – Мама, здесь нет никого, кроме меня. Что с вами случилось? Я заблудился, и этот тип… меня ловят плохие парни… – Чтобы собрать нас, необходим господин! – перебила его мать громким до нечленораздельности голосом. – Верни его! – Его тут нет! – взвыл Кути; его ухо намокло от слез, отбрасываемых ветром, или от пота, и теперь еще и мерзло, потому что он отодвинул трубку на несколько дюймов от головы. – Это я звоню. Меня зовут Кут Хуми, помнишь меня? Я один! – Ты убил нас! – заорала его мать. – Ты разбил Данте, не мог подождать, а потом… силы тьмы!.. нашли нас и убили! Я мертва, твой отец мертв, потому что ты не захотел слушаться! А теперь господин не позвонил! Ты плохой, Кути, ты пло-о-хо-ой. – Она права, сынок, – вмешался отец Кути. – По твоей вине мы погибли, и Кетхумба где-то исчез. Немедленно иди сюда. Кути не мог вообразить комнату, в которой находились его родители, – она походила на какой-то бар, – но внезапно с полной определенностью понял, как они были одеты. В те же самые официальные свадебные костюмы. Там, на заднем плане, маленькая девочка начала декламировать стихотворение о том, что в некоторых садах клумбы бывают слишком мягкими… а потом хриплый женский голос произнес: «Да скажите же ему, чтобы надел Аля…» Кути повесил трубку. Ветер на этой улице сделался заметно холоднее, и серое сияние небес упало непрозрачным дымом на ветровые стекла проезжающих мимо автомобилей. Его четвертак загремел в окошечко возврата монеты. Очевидно, звонки в 911 были бесплатными. А в десяти кварталах к востоку от Кути, прислонившись к обоям с бамбуковым узором в заполненном кухонным паром тайском ресторане, торговавшем навынос, Шерман Окс прижимал к уху трубку другого телефона-автомата.