На заднем сиденье Арабелла принялась перебирать пожелтевшие вырезки, время от времени тихонько усмехаясь. – Колин, оказывается, София была большой поклонницей «Татлер» и «Байстендер». Большинство вырезок, которые нашла твоя мать, из этих двух журналов, а после сорокового года это был «Татлер энд Байстендер», потому что они объединились. Он все такой же легкомысленный, но при этом еще и литературный, поэтому постараюсь не укорять Софию за ее читательские предпочтения. В конце концов, в «Байстендер» опубликовала свой первый рассказ Дафна Дюморье. Я читала некоторые их статьи, и они действительно великолепны. – Серьезно? – спросила я. – С чего бы вдруг? Подождав, пока я достану блокнот, она сказала: – Тут есть статья под названием «Из столицы и провинций» от февраля 1939 года. Она о том, как грустно, что такие неприятности, как война, могут стать помехой охотничьему сезону и жизни в Британии в целом. Вот послушай. Арабелла откашлялась и начала читать. – «Политическая неопределенность оказывает бесспорное влияние на охоту. Существует вероятность, что она всерьез встревожит нас, если мы позволим себе думать о том, что наших лошадей заберут, наших гончих забьют, чтобы сохранить провиант и деньги, наши дома наполнятся чужеземцами…» и так далее. – Это февраль, ты сказала? – спросил Колин. Я кивнула. – Да. Прешес, вы же тогда жили в Лондоне, правильно? Великобритания не объявляла войну Германии до сентября, поэтому мне интересно, как это отражалось на вас и ваших друзьях в начале того года? Вы беспокоились по поводу происходящего в Европе? Она так долго молчала, что я решила, что она меня не услышала. Когда же она, наконец, заговорила, ее взгляд не отрывался от сложенных на коленях рук. – Мы все жили своей жизнью. – Она устало пожала плечами, словно груз воспоминаний внезапно стал невыносимо тяжелым. – Европа казалась такой далекой. Но внезапно, когда мужчины, которых мы знали, записались в добровольцы, мы столкнулись с реальностью. Это можно сравнить с тем, что ты забыла запереть дверь. Пришел вор и обокрал – это же не должно стать для тебя сюрпризом? Но для меня стало. Это самый худший сюрприз, правда? Тот, которого ты никак не ожидаешь. Последнее слово застряло у нее в горле. Я села на свое сиденье. Что-то из ее слов отозвалось во мне тревогой. Может, упоминание вора и неотступно преследовавшее меня ощущение, что мою маму и мое детство украл такой же скрытный незваный гость? Но было что-то еще, темное, что пряталось за словами Прешес, в том, как менялся ее голос во время рассказа, что-то более катастрофическое, чем объявление войны. – Вам, янки, это понравится, – произнесла Арабелла, прервав неловкую паузу. – Вы всегда шутите насчет британской сдержанности. Вот статья в том же журнальчике со сплетнями. Называется «И мир сказал». Датирована тринадцатым сентября 1939 года – чуть больше недели после объявления войны. Тут фотография свадебной церемонии, а под картинкой надпись: «Среди множества свадеб, проводимых в спешке из-за сложившейся неприятной ситуации…» Ха! Я, наверное, впервые слышу, чтобы Вторую мировую так эпично приуменьшили. Даже я впечатлилась, хотя и англичанка. Колин на секунду повернулся к Прешес. – А свадьбу моей бабушки тоже «проводили в спешке»? Прешес покачала головой. – Нет. Ее планировали задолго до этого. Хотя из-за войны я и оказалась на свадьбе. Подружки Софии поспешно вышли замуж. Одна тут же забеременела и с самого начала тяжело переносила беременность, а вторую увезли на остров у побережья Шотландии, чтобы она жила с семьей, пока ее муж проходил подготовку. Софию я знала не так давно, но мы уже стали близкими подругами. Я была счастлива присутствовать на ее свадьбе. – И Ева? Короткая пауза. – Да. И Ева. Я задумалась. – Прешес, вы не знаете, обручились ли Грэм и Ева? Она отвернулась к окну. В салоне раздавался лишь шорох шин. Наконец, заговорив, она не отрывала глаз от плотно сжатых рук на коленях. – Мне кажется, они оба хотели брака. – Она опустила голову. – Но затем вмешалась судьба. – Под судьбой вы подразумеваете войну? – Кто-то мог бы так сказать. Но Ева считала, что судьба – это то, что случается с другими. Словно она могла контролировать абсолютно все. Колин снова бросил на меня взгляд через зеркало. Я откинулась в кресле. Я хотела спросить ее об обрезанных фотографиях Софии, но понимала, что Прешес хочет сменить тему. – Кажется, у Арабеллы есть еще вырезки. Хотелось бы послушать, что вы думаете о них и о том, как на ваш выбор в одежде повлияла эпоха, в которую вы жили. – Хорошо, – тихо произнесла она, а затем снова отвернулась к боковому окну и провела так весь остаток поездки. Когда мы прибыли в Овенден-Парк, весенний ветерок разогнал облака, а полуденное солнце окрасило поля в оттенки шалфея, лайма и оливок. Окруженный забором из булыжника пейзаж разбавляли лишь случайные фермерские домики, пастбища для овец или пахотные земли. Как же сильно он отличался от знакомого мне пейзажа Джорджии: красноглинья под выгоревшей летней травой, хлопковых и соевых плантаций. Казалось, будто кто-то окунул кисть в разные цветовые палитры и изобразил два нежных образа того, как должен выглядеть дом. Эффект зритель получал одинаковый – сладкое томление в груди, возвращающее в детство, пускай и на мгновенье. Колин припарковал «Ленд Ровер» на дорожке; распахнулась входная дверь, и пес, очень похожий на Джорджа, рванув вниз по парадным ступенькам, обежал внедорожник и сел с моей стороны. Джордж принялся бешено скрестись в дверь, и я тут же открыла ее, пока он не залил меня слюнями окончательно. – Извини, – сказал Колин, открывая мою дверь шире, но извинения в его голосе не чувствовалось. – Это Шарлотта, сестра Джорджа – да, как принцесса Шарлотта. В прошлый раз ты ее не видела, потому что она была у моего отца. Они сейчас, наверное, найдут порядочную лужу или коровью лепешку, в которой можно покататься, но покуда они довольны… – Точно, – сказала я и вышла на улицу, надеясь, что пса удастся помыть перед воскресным возвращением в Лондон. Я проследовала за Колином к задней двери машины, где его родители помогали Прешес выйти из автомобиля. Я увидела, как Прешес поцеловала отца Колина в щеку и на мгновенье, блеснув на свету кольцом, ухватила его за подбородок рукой с набухшими венами. Такой обмен нежностями напомнил мне, что Прешес приняла семью Софии как свою собственную. И это принятие стало взаимным. Я поприветствовала Пенелопу. Та повернулась к мужчине, стоявшему рядом с ней. – Мэдди, это мой муж Джеймс. Ему не терпится с тобой познакомиться после того, как он так много слышал о тебе. Я бросила взгляд в сторону Колина, который просто отвернулся в сторону, и пожала руку его отца. – Очень приятно. Отец Колина, высокий, подтянутый и худой – хоть и разменял уже седьмой десяток, – имел вид пышущего здоровьем человека, проводящего много времени на свежем воздухе. Его белокурые волосы поседели на висках, но все еще оставались густыми и волнистыми, что было совершенно несправедливо по отношению к большинству представителей женского пола. Я замерла, пожимая его ладонь, пристально изучая его лицо и не понимая, что же меня в нем зацепило. У них с Колином было одинаковое телосложение и цвет лица, но глаза Джеймса оказались карими, а не голубыми, и переносицу не украшали веснушки. Хотя улыбка была точь-в-точь как у Колина, подтверждая их родство. Улыбка на полных губах, сохранивших свою мужественность, могла показаться насмешливой, но наклон головы и ямочка на подбородке делали ее не просто очаровательной, а сногсшибательной. – Что-то не так? – спросил Джеймс. – Нет, вовсе нет. – Я вынула свою ладонь из его, но все еще продолжала смотреть на него. – Наверное, пытаюсь понять, в кого пошел Колин. – После того как мы посмотрели на фотографию, которую вы нашли в вещах Софии, мы с Пенелопой решили, что он – точная копия своего двоюродного деда Грэма. Я кивнула. – Да, но и в вашем лице есть что-то знакомое. Мне придется снова перебрать фотографии Софии, где она еще молода. Может, это где-то там. – Конечно. Пенелопа вытащила для тебя свадебный альбом, он в библиотеке. Поиск фотографий хорошо отвлекает от новой протечки на крыше западного крыла, так что спасибо тебе за это. – Он улыбнулся. – И добро пожаловать в Овенден-Парк. Будем рады, если ты сможешь остаться у нас на выходные, и спасибо, что привезла Прешес. Насколько я понял, ты будешь услаждать наши вкусовые рецепторы блюдами с Юга. Уверен, нам всем понравится, в особенности Прешес. Мы повернулись к Прешес. Она стояла, опершись на руку Колина, перед ступеньками и разглядывала фасад дома; солнечный свет скрыл бледность ее кожи, вернув ей молодость. – Этот дом всегда оживляет воспоминания, – проговорила она. – Надеюсь, хорошие, – сказал Колин, ведя ее вверх по ступенькам. – Чаще всего да. Входя в фойе, она смотрела прямо перед собой. Казалось, что она возвращается в прошлое, ожидая, что ее кто-то ожидает там. Пока Джеймс и Колин вносили багаж и разнообразные сумки с едой, Пенелопа провела Прешес, Арабеллу и меня мимо холста с шатра для пиров Генриха Восьмого в библиотеку, отделенную куполообразным проемом. В большом камине полыхал огонь. Запах дыма снова навеял мысли о доме и холодных зимних утрах, проведенных в доме моего дедушки. – Ночью было холодно, а холод проникает в эти стены и держится там, пока не установится теплая погода, – сказала Пенелопа, усаживая Прешес на одну из двух повернутых к огню кушеток. Я оглядела сводообразный кессонный потолок и большое фронтальное окно. Узкие оконные стекла тянулись от пола почти до потолка. Тяжелые бархатные занавесы были распахнуты, чтобы пропускать дневной свет, но мне стало интересно, могли ли они, даже закрытые, прогнать холод, повисший за пределами ареала тепла от камина. – Тут, наверное, хрен протопишь, – сказала я. Затем, поняв, что произнесла это вслух, я в ужасе посмотрела на Пенелопу. – Извините, я не хотела сказать… Просто моя тетя Кэсси так раньше говорила о доме деда, прежде чем решила остаться жить в нем, а уют этой комнаты напомнил мне об этом. Пенелопа с улыбкой посмотрела на меня. – Она до сих пор так говорит? – Я там долгое время не жила, но, наверное, говорит, хотя бы для того, чтобы доказать свою правоту. – Вообще она совершенно права, и будет неправдой, если я скажу, что никогда не слышала точно тех же слов. На деньги, которые нужны, чтобы протопить этот дом в течение одного зимнего месяца, можно было бы год кормить какую-нибудь страну третьего мира. Это одна из причин, почему мы открыли молочную ферму для школьных экскурсий и прочего. По крайней мере, мы на эти деньги обогреваем дом. Анна, молодая женщина, ожидавшая нас в саду, когда мы приезжали на обед, появилась с чайным подносом. Повернувшись к Пенелопе, я произнесла: – Если вы меня простите, я бы хотела начать готовить. Можете показать, куда идти? – С удовольствием отведу тебя, – заявил Колин, входя с отцом в комнату. – Мы то и дело находим скелеты посетителей в различных переходах. Они сбиваются с пути и больше никогда не возвращаются. Я знала, что он шутил, но у него было такое серьезное выражение лица, что мне пришлось взглянуть на него еще раз. – А я могу показать вам, как пользоваться кухонной плитой, – предложила Анна. – Она у нас с норовом. Мы откланялись и двинулись к кухне: через дверь, едва заметную в панельной обшивке парадного зала, и по проходам, напоминавшим скорее лабиринт, чем коридоры. В конце концов мы ввалились в просторное, ярко освещенное помещение, выглядевшее на удивление современным, несмотря на глубокий камин с многовековой копотью на камнях. Блестящая белая плитка под кирпич украшала стены за кухонными столами и плитой «АГА»; все приборы были изготовлены из нержавеющей стали. Это смотрелось бы холодно и казенно, но уютная скамья с вышитыми подушками и покрытый царапинами деревянный стол с шестью стульями перед камином оживляли комнату. Большая миска с водой стояла на полу возле задней двери, в которой почти всю нижнюю часть занимала дверца для собак. Анна добрых десять минут объясняла мне, как управляться с плитой. Убедившись, что я поняла, что нужно делать, она спросила: – По кухне сами разберетесь? Мне нужно заняться уборкой, но я с радостью останусь, пока вы не пообвыкнете. – Я совершенно свободен, так что побуду тут некоторое время, – предложил Колин. – В этом нет необходимости… – начала я, но он уже принялся разгружать сумки, раскладывая продукты по видам на кухонный стол. Удовлетворенная, Анна улыбнулась и, попрощавшись, ушла. Я повернулась и увидела Колина с ведерком «Кул Уип» [18] в руках.