– О, я обожаю науку! – восклицает она, как будто мы сплетничаем о любимой маразматичной тетушке. – Но это лишь обобщение базовых принципов греческой грамматики. Всю эпоху Просвещения мы только и делали, что заново открывали то, что знали еще древние греки. И поскольку Просвещение было так зациклено на греко-римских учениях, целые пласты знаний не были затронуты вообще. – Пробелы – это естественно. Но когда эти пробелы заполняются, мы расширяем существовавшие до той поры рамки. Это не значит, что… я не знаю, с неба вдруг посыплются вурдалаки и гоблины. – Ты не можешь этого знать, – полагает она ошибочно. – Наука – это наука, философия – это философия, и они никогда не пересекутся. Я так скажу: науке хорошо удается объяснять мир по частям. – Ей прекрасно удается объяснять мир и соединять его части воедино. – Наука редуктивна. Ты берешь вещь и упрощаешь ее. Препарируй овцу сколько угодно – это не поможет тебе создать настоящую овцу. Науке всегда удается объяснить составные части, но она не видит картины целиком. – Но мы уже сделали овцу, – говорю я, хмурясь от сигаретной головной боли. – Клонировали. – Не-а, – она убежденно мотает головой. – Это не созидание с нуля. Это не настоящая овца. Это самым буквальным образом копирование уже существующего, созданного… создателем, кем бы он ни оказался. – Не было никакого Создателя, – возражаю я. – Кроме большого взрыва и эволюции. – И все-таки, – она хлопает руками себя по ногам, и по ее шее начинает расползаться румянец, – ты не знаешь этого наверняка. Может, бог и есть, может, и нет. Случаи клинической смерти указывают на наличие какой-то жизни после смерти. Но вам, проклятым атеистам, нужно непременно выползти со своими агитками – и мы возвращаемся в эру убежденности. Вы решили, что жизни после смерти нет, потому что это не вписывается в ваше сегодняшнее мировоззрение. И вы даже не понимаете, что это стагнация похлеще Свидетелей Иеговы. – Мы изучаем доказательства, – говорю я, сильно недовольный сравнением со Свидетелями Иеговы. – И основываясь на них… – Если что-то бездоказательно, – перебивает она, начиная терять самообладание, – еще не значит, что это автоматически ошибочно. Это значит только то, что наука не может это опровергнуть. Какое бахвальство, заявлять, что все, не доказанное наукой, по определению – выдумка. Вы считаете себя такими всезнайками… – Вовсе нет, – возражаю я, тоже не на шутку рассердившись. – Но мы не собираемся пускать коту под хвост многовековой прогресс, чтобы всерьез заниматься вашими бреднями из темных веков. Так мы и препираемся, пока Честейн не испускает вопль, вскидывает руки в воздух и безжизненно опускает их вниз. – Чудная, видно, будет книга, – замечает она и напоминает мне о Бекс. – Колесишь по планете, ни во что не веришь. Впрочем, я недавно читала книгу об атеизме, написанную верующим христианином. Почему бы и неверующему не написать о вере? – Что ж, спасибо за разрешение, – говорю я, не в силах сдержать желчь. Она слабо смеется, и на балкон опускается тишина. Все слова, которыми мы бросались друг в друга, как снарядами, скопились под ногами пожухлыми листьями. Волны продолжают набегать на берег, постоянные и чистые. Можно смело сказать, что Честейн обманула мои ожидания и оказалась отнюдь не какой-то архаичной колдуньей. Не могу сказать, что она мне не нравится. Она сильная личность, тут не поспоришь, но весь этот сомнительный модельный агностицизм как-то не вызывает во мне уважения. – Ну что, Тотошка, – говорит Шерилин Честейн с небрежной веселостью. – Поедешь с нами в пятницу? Я говорю, что поеду. По чистой случайности именно в пятницу я впервые увижу привидение. Алистер Спаркс: «Далее следует письмо от 4 ноября 2014, написанное Шерилин Честейн ее сестре Элизабет Бакстейбл, криминалистке из Нью-Йорка…» Лиззи, привет! Как вы там? Как Дон и детишки? Надеюсь, вложение в письме не выбросит его в спам. Срочно нужно, чтобы ты взглянула на этот материал. Джек Спаркс, тот самый скандальный журналист из Британии, приезжал сегодня брать у меня интервью. Как будто мало мне стресса и нервного истощения после всего, что случилось в Лондоне. Но он без конца умолял меня, и в конце концов я согласилась. Это была странная встреча. Впрочем, он странный персонаж. Во-первых, мы договоривались, что он покажет мне одну видеозапись, а он возьми и достань какую-то бульварную книженцию. Спрашивал, что я о ней думаю… От него с порога разило перегаром. Я читала про него немного и знала, что он баловался наркотиками, даже написал целую книгу про это. Там, в общем, ясно как день, что человек эмоционально нестабильный. Интервью сначала не заладилось: только мы сели на балконе, как он сказал, что потерял кое-что, и начал ползать вокруг. Что именно потерял – не признавался. Я насторожилась. Сразу подумала, что дело в наркотиках. Это уже было бы ни в какие ворота, так что я спросила его напрямую, но он божился, что к наркотикам это отношения не имеет. Он переполошился, обыскал балкон, выглянул вниз, испугался, что уронил это с седьмого этажа в сад. Я знаю хозяйку, так что мы спустились осмотреть территорию. Полчаса спустя Джек так и не нашел того, что искал. Вышел из ванной с опухшими глазами, и я было решила, что он вздумал там смолить, но запаха травки не было. Потом я поняла, что он плакал. Он весь стушевался, сказал, что нашел, что искал, в кармане, о котором забыл. Винил во всем усталость после перелета и объяснил, что ему стыдно, так как это пустяк, который ему очень дорог. Я тогда не знала, что обо всем этом думать, и сейчас не знаю. Долго ли, коротко ли, мы начали интервью. Лиззи, этот человек живет в Сети. Как только мы вышли на балкон, он первым делом сделал селфи на фоне моря и разослал его по всем социальным сетям. Даже во время интервью он держал телефон под рукой – рядом с пепельницей, на коленях. Каждые тридцать секунд он бросал на него взгляды украдкой. Как для журналиста, слушатель из него никудышный, и он к тому же страдает словоблудием. Что-то не сходится с этой книгой, которую он пишет, и мне за него страшно. Он может сколько угодно не верить в энергии, но негатив собирается вокруг него тучами. Он защищал свою идеологическую позицию, как лев, а все-таки спрашивал мое мнение о видеозаписи, которую он расследует. Если я такая сумасшедшая, то что ему мое мнение? Правда, об одном аспекте видео я умолчала. Отчасти потому, что он все равно мне не поверит. Решит, что я промываю ему мозги. Он и так страшно психует из-за этой религиозной книжки. Так вот, да, книга. Если мои комментарии о видеоролике он записывал на пленку, то книгу он достал только после того, как выключил запись. Никогда не забуду, как он извлек ее из своей сумки. Сверток серебряной фольги, от которой пахло угольками. Он говорил простодушно, но книгу держал пальцами за уголок, как будто она радиоактивная. Он улыбнулся и сказал, что все это «просто глупая шутка» и «вероятно, пустяки», но в глазах у него читалось совсем иное. Он боялся моей реакции. Ясное дело, я на него наорала. Велела немедленно убрать это обратно в сумку. Он был обескуражен, и мне пришлось объяснить ему, что нельзя вот так брать и проносить в мой дом непонятные предметы. Я же понятия не имею, что в свертке, может, оно там трижды проклято. Я сказала: «С проклятыми предметами нужно обходиться осторожно, они имеют свойство протекать. Такие материи – это сущий деготь, они так и норовят навредить людям». Он пытался вести себя как ни в чем не бывало, но в штанишки явно наложил. Тогда мы ушли из квартиры, и я отвела его в мастерскую за углом, попутно объясняя, что в надежных лабораторных условиях я могу соблюдать технику безопасности. По пути он мне рассказал, в чем странность книги. Не стану пересказывать, чтобы не повлиять на беспристрастность твоих впечатлений, скажу только, что я еще больше рассердилась на то, что он без разрешения пронес это в мой дом. Когда мы вошли в мастерскую, он огляделся, включил репортерский режим и стал заваливать меня вопросами. Я объяснила, что медная сетка на стенах фактически превращает помещение в клетку Фарадея, но он не понял. Забавно, что выдает себя за этакого адепта науки, а кто такой Майкл Фарадей – и не знает! Книга, которую ты найдешь в прикрепленном pdf-файле, называется «Жертвы сатаны», написана отцом Примо Ди Стефано. Я к ней даже не прикасалась, пока Джек не положил ее в мой герметичный и стерильный смотровой короб, и даже тогда делала это в специальных перчатках. Моя мастерская и так священное место, но лишняя осторожность никогда не повредит. Если эта книга взаправду, то для меня это что-то новенькое. Так что я использовала все меры предосторожности, которые были мне известны. Перед тем как покинуть Великобританию, Джек поджег книгу и успел сжечь почти половину, но потом передумал и решил обратиться ко мне. Я сунула руки в перчатках в короб и подобрала останки. Джек следил за мной, как ястреб. Хорошо еще, что я умею сохранять самообладание в присутствии клиентов. Клиенты все равно что дети: ты становишься для них маркером того, насколько сильно можно начинать бояться. Джек начал дергаться и сильно меня отвлекал, так что я отправила его восвояси и сказала, что мы увидимся в пятницу. Я пишу эти строки после того, как вернулась домой, приняла горячий душ и провела ритуал очищения. У меня пока нет конкретных выводов по поводу книги. Я еще посмотрю на нее сегодня позже вечером, но между тем, пожа-а-а-алуйста, взгляни на файл, в котором ты найдешь фотографии обожженных страниц и обложки, а также сохранившиеся страницы из середины. Мне очень интересно твое мнение. Хотела бы я думать, что его кто-то разыгрывает, может, хочет преподать урок, но мое чутье говорит, что лучше бы этой книги не существовало. В сочетании с видео – очень нехорошие симптомы. Надеюсь, я могу как-нибудь помочь Джеку. Мои нынешние клиенты, Лэны, сначала не хотели, чтобы он присоединялся к нам в пятницу, но мы предложили им денег, и они согласились. Может, если он увидит нас с Фан за работой, он научится шире смотреть на вещи. Может, он поймет, что он идет по тупиковому и разрушительному пути. Вдруг еще не поздно и он успеет свернуть с него. Но если честно… Он даже не представляет, насколько он влип. Всех люблю. Ш. Глава 5 Мы с Шерилин Честейн несемся по длинному коридору, синхронно переставляя гудящие от бега ноги. – Дух понимает, что в ловушке, – бросает она на бегу. – Он будет скрываться, сколько получится, но не может прятаться вечно. Слева от нас тянется ряд стилизованных прямоугольных иллюминаторов, за которыми взгляду открываются красоты побережья острова Лантау и разнообразие лодок на пристани. Увы, нам сейчас не до красот, ведь нужно ловить привидение. Ну, то есть это Честейн и Фан нужно ловить привидение. Мне-то гораздо любопытнее наблюдать за напарницами, которые изображают охоту на воображаемого зверька, чтобы угодить клиенту. Я нисколько не погрешу против истины, если скажу, что дамы разводят много шума из ничего. Я всегда знал, что в процессе написания книги мне придется посетить дом с привидениями. Это же само собой разумеется! Единственное, чего я не ожидал, – что этот дом будет плавучим. Да и, если честно, я вообще не думал, что поездка в Гонконг кардинально изменит мои взгляды на сверхъестественное. Честейн указывает пальцем в пол: – Остался последний ярус. Фан, запечатывай. Она шмыгает в боковую дверь, за которой оказывается ведущая вниз лестница. Я – за ней, из спортивного интереса перескакивая через две ступеньки. Фан остается на пороге и с сосредоточенной миной на лице проводит ритуал запечатывания двери. Юная китаянка, которой едва ли исполнилось двадцать, ведет себя так, будто занимается этим лет сто, не меньше. Я влетаю в ближайшую дверь, и меня застает врасплох тревожный резонирующий окрик Честейн: – Джек! Передо мной – длинный коридор, протянувшийся по всему подбрюшью судна. Честейн вертит головой, словно следит взглядом за чем-то, что движется по коридору в мою сторону. Резкий ветер обжигает мне лицо и треплет волосы. Честейн командирским тоном приказывает: – Ложись! Ну и что ты будешь делать? Если ты атеист, а ненормальный боевой маг приказывает тебе сделать то-то и то-то, чтобы избежать столкновения с полтергейстом на гонконгском плавучем доме, что конкретно прикажете делать в такой ситуации? Отмотаем на пару часов назад. Лэны сильно недовольны Шерилин Честейн. Их так и распирает от неприязни и подозрительности. Любопытно. Правда, обедать в их компании становится из-за этого очень неуютно.