Патрульный Мелвин Смит отвлекся от написания эсэмэски. — Бэллард, Дженкинс, как житуха? — И продолжил: — Не, она там одна. Скоро заберут в операционную. Трещина в голове, отек мозга. Говорят, надо вскрыть ей черепушку, чтобы сбросить давление. — Представляю, как ты расстроен, — заметил Дженкинс. — Стало быть, она неразговорчивая? — спросила Бэллард. — Уже да, — кивнул Смит. — Ее накачали снотворным. Собираются ввести в кому, пока отек не спадет. Слушай, Бэллард, как там Лола? Давно ее не видел. — Лола в полном порядке, — сказала Бэллард. — Вы сами ее нашли или вас кто-то надоумил? — Была наводка, — ответил Смит. — Кто-то позвонил, но, когда мы приехали, на парковке уже никого не было — только потерпевшая. Поначалу решили, что ей каюк. — Вызвали кого-нибудь, чтобы оцепить место преступления? — спросила Бэллард. — Не-а. Там все равно ничего нет, кроме крови на асфальте, — пожал плечами Смит. — Тело выбросили из машины. — Смитти, ну что за бред! Нужно отработать по месту. Давай-ка пулей на ту парковку и ждите бригаду. Сидите в машине, заполняйте свои бумажки, или чем вы там занимаетесь. Смит взглянул на Дженкинса. Как старший детектив, тот должен был подтвердить приказ. — Она права, — кивнул Дженкинс. — Место преступления нужно оцепить. — Вас понял. — Судя по тону, Смит счел это поручение пустой тратой времени. Сдвинув штору, Бэллард вошла в бокс номер четыре. Потерпевшая лежала на кровати, с трубками в носу и в руках. Ее изуродованное тело было прикрыто зеленым больничным халатом из легкой ткани. За четырнадцать лет в полицейском департаменте Бэллард повидала немало жертв насилия, но такие серьезные раны обычно встречались лишь на трупах. Женщина была миниатюрной. Вес, если навскидку, не больше ста двадцати фунтов. Оба глаза полностью заплыли. Правая глазница, очевидно, сломана, перелом закрытый. Лицо справа обезображено опухолью, кожа содрана. Похоже, сперва ее жестоко избили, а потом волокли по какой-то шершавой поверхности. Не исключено, что по парковке. Наклонившись, Бэллард рассмотрела рану на нижней губе. Ее прокусили так, что губа развалилась надвое и теперь держалась на двух временных швах. Да, тут не обойтись без пластического хирурга. Если, конечно, потерпевшая выживет. — Господи боже мой… — пробормотала Бэллард. Она сняла с ремня смартфон, открыла приложение «Камера» и начала фотографировать: сперва все лицо, потом отдельные раны крупным планом. Дженкинс молча смотрел на нее. Он не впервые видел Бэллард за работой. Расстегнув верхнюю пуговицу халата, Бэллард принялась изучать травмы на груди. Внимание ее привлекла левая сторона торса с четко очерченными синяками. Похоже, били не кулаком, а каким-то предметом. — Глянь-ка, — кивнула Бэллард. — Кастет? — Может, и кастет. — Дженкинс подался вперед. — Похоже на то. — И с отвращением отпрянул. Джон Дженкинс служил уже двадцать пять лет. Бэллард знала, что он давно утратил остатки сострадания. Детектив он был неплохой — когда сам того хотел. В остальном же Дженкинс был похож на других ветеранов. Стремился лишь к тому, чтобы его оставили в покое и не отвлекали от служебных обязанностей. Здание полицейского управления в центре города называли полицейской администрацией, сокращенно ПА. Дженкинс и ему подобные расшифровывали эту аббревиатуру как «политический аппарат» или «политическая ахинея», кому что больше нравится. В ночную смену обычно ставили тех, кто оказался в немилости у политиканов и бюрократов из управления. Дженкинс являлся одним из немногих добровольцев. У его жены был рак, и Дженкинс предпочитал дежурить по ночам, когда она спит — чтобы днем быть под рукой, если жене что-то понадобится. Бэллард продолжала фотографировать. Груди потерпевшей также были повреждены, сосок правой прокушен, как и нижняя губа. Левая грудь была полной и круглой, правая — поменьше и плоской. Видимо, ударили так сильно, что под кожей лопнул имплант. Бэллард видела такое лишь однажды, и в тот раз жертва была мертва. Осторожно застегнув халат, она проверила руки на предмет оборонительных ран. Ногти были сломаны и все в крови. Вокруг запястий — глубокие фиолетовые отметины. Значит, женщина была связана, и довольно долго. Речь о часах, не о минутах. Может, даже несколько дней, прикинула Бэллард. Она сделала еще несколько снимков и лишь потом обратила внимание на длину пальцев потерпевшей, на расстояние между костяшками. Санта-Моника, Хайленд… Нужно было сразу сообразить, что к чему. Приподняв край халата, Бэллард убедилась, что перед ней мужчина — ну, в биологическом смысле этого слова. — Проклятье! Только этого зрелища мне не хватало, — заметил Дженкинс. — Вот это поворот! — усмехнулась Бэллард. — Если Смитти все знал и решил нам не рассказывать, скотина он последняя. Сдержав вспышку гнева, она вернулась к работе. — Когда мы уезжали из конторы, не обратил внимания, есть кто в отделе нравов? — Ага. Там у них какая-то движуха, — ответил Дженкинс. — Какая именно, не знаю. Пистоль-Пит заходил в комнату для отдыха. Кофе варил. Отступив от кровати, Бэллард пролистала галерею смартфона, пока не дошла до фотографии лица. Сбросила снимок Питу Мендесу из отдела нравов. Добавила текст: Рамона с бульвара Санта-Моника. Узнаёшь? Мендес был легендой «шестерки» — по разным причинам — увы, не всегда лестным. Почти все время он работал на спецоперациях отдела нравов. В молодости на него не раз цепляли прослушку и выпускали на панель: изображать проститута. Записи — штука важная: услышав их на допросе, подозреваемый, как правило, признаёт вину. Одна из этих пленок до сих пор пользовалась успехом. Ее включали, когда отдел провожал кого-нибудь на пенсию или собирался на вечеринку. Однажды Мендес стоял на бульваре Санта-Моника, и тут к нему подъехал потенциальный клиент. Прежде чем заговорить о цене, он задал Мендесу ряд вопросов: например, какова длина его пениса в эрегированном состоянии — само собой, другими словами. Мендес ответил, что дюймов шесть. Не сказав больше ни слова, разочарованный клиент укатил прочь. Через несколько секунд к Мендесу подрулил сидевший неподалеку сержант-куратор. Их разговор также остался на пленке. — Мендес, нам нужны аресты, — отчитал его сержант. — В следующий раз, когда спросят, какого размера у тебя член, хотя бы преувеличивай. — А я что сделал?! — огрызнулся Мендес, и это стало началом его вечного позора. Бэллард сдвинула занавеску, чтобы посмотреть, там ли Смит, но их с Тейлором уже и след простыл. Она подошла к диспетчерской стойке, Дженкинс последовал за ней. — Бэллард, Дженкинс, полиция Лос-Анджелеса, — обратилась она к медсестре. — Мне нужно поговорить с врачом, который ведет пациентку из четвертого бокса. — Сейчас он во втором, — сказала медсестра. — Подождите, скоро выйдет. — Когда у пациентки операция? — Как только будет свободная операционная. — Ей сделают проверку на изнасилование? Анальный мазок? И еще нам понадобятся обрезки ногтей. Поможете? — Врачи будут бороться за ее жизнь. Это в приоритете. Об остальном договаривайтесь с врачом. — Об этом я и прошу. Мне нужно… В руке у Бэллард завибрировал телефон, она отвернулась. Мендес прислал ответ. Бэллард прочитала его Дженкинсу: Рамона Рамон, дракон. Настоящее имя Рамон Гутьеррес. Был у нас пару недель назад. Список приводов длиннее, чем его член до операции. — Милая формулировка. — Особенно если учесть, какой у него самого размер, — добавил Дженкинс. Драконами в отделе нравов называли трансгендеров всех мастей. Различий между ними не делали, и словечко это считалось приемлемым. Бэллард и сама пару лет поработала приманкой, так что знала сленг и представляла себе психологию ребят из отдела. Не важно, сколько часов групповой терапии убьют на этот вопрос: если прозвище прилипло, то навсегда. Бэллард взглянула на Дженкинса. Но прежде чем успела открыть рот, он произнес: — Нет. — Что «нет»? — Я знаю, что ты собираешься сказать. Что хочешь взять это дело. — Оно для вампиров, его нужно вести по ночам. Сдадим в отдел секс-преступлений, и будет так же, как с Лантаной, — покачала головой Бэллард. — Его отложат в долгий ящик. Они работают с девяти до пяти, и в итоге никто ничего не сделает. — Все равно нет. Нам платят не за это. Вот в чем была их основная нестыковка. Они работали в ночную смену. Так называемый ночной сеанс, последнее, можно сказать, шоу. Выезжали на место преступления, где требовался детектив, чтобы собрать первоначальные показания или подтвердить самоубийство. Брали одно дело за другим, но ни одного не оставляли себе. Писали первичный рапорт, а утром передавали дело в соответствующий отдел. Грабеж, изнасилование, кража со взломом, угон автомобиля и так далее и тому подобное. Иногда у Бэллард возникало желание довести хоть что-нибудь до конца. Но им платили не за это, и Дженкинс ни на йоту не отступал от инструкции. Он тоже работал «с девяти до пяти»: строго от звонка до звонка, разве что в ночную смену. У него была больная жена, и утром, когда она проснется, Дженкинс хотел быть дома. Сверхурочные его не интересовали — ни дела, ни деньги. — Ну же, — взмолилась Бэллард, — что еще мы можем сделать? — Съездим на место преступления. Посмотрим, действительно ли его можно так называть, — сказал Дженкинс. — Потом в контору. Напишем два рапорта: по этому парню и по старушке. Если повезет, вызовов больше не будет и до рассвета мы просидим над бумажками. Поехали. Дженкинс шагнул к выходу, но Бэллард осталась на месте. Развернувшись, он подошел к ней и осведомился: — Что? — Это дело рук настоящего злодея, Дженкс, — сказала Бэллард. — И ты прекрасно это знаешь. — Вот только не нужно опять сворачивать на эту дорожку, потому что я с тобой не пойду. Мы же видели такое сотни раз. Парень катается по незнакомым улицам, видит телочку, тормозит. Договаривается, отвозит ее на парковку, а у телочки под мини-юбкой писюн. Парня накрывает покупательское раскаяние, он забивает телочку с писюном до полусмерти и едет себе дальше. Он еще не закончил подводить итоги, а Бэллард уже мотала головой. — А как же укусы? — возразила она. — А как же кастет? Это спланированная расправа. Рамона была связана, и довольно долго. Здесь действовал настоящий злодей, и я хочу оставить это дело себе, чтобы принести хоть какую-то пользу — так, для разнообразия. Строго говоря, Дженкинс был старшим напарником, и в подобных случаях решающее слово оставалось за ним. При желании Бэллард могла воззвать к начальству, но ради партнерства решение должно быть принято на месте. — Значит, так. Я метнусь на место преступления, а потом сяду за писанину, — произнес Дженкинс. — Взлом пойдет на стол краж, а это дело — на стол преступлений против личности. Или даже к ребятам из убойного, ибо, как по мне, тот парнишка выглядит неважно. Я все сказал. Озвучив свое решение, он снова повернулся к двери. Дженкинс служил так давно, что до сих пор называл отделы столами. В девяностых именно так и было: маленькие столы сдвигали вместе, чтобы получился один огромный: стол краж, стол преступлений против личности и так далее. Бэллард собиралась последовать за ним, но, кое-что вспомнив, вернулась к медсестре и спросила: