Что разрешено? Что запрещено? — думал он. Может, ну его, это правило: разрешается быть добрым и делать то, что не хорошо и не плохо, до тех пор, пока это делать не запрещается? Может, сказать Жаби, что не обязательно читать всю Книгу законов? Ведь в глубине души все и так знают, что хорошо, а что плохо. Книга законов написана в сердце каждого. В сердце! Он закрыл глаза и прислушался к ровным ударам своего сердца. Ка-данк, ка-данк, послышалось ему. Тут дверь открылась, и по полу, судя по звукам, быстро пробежала мышь. Но, когда Гордон открыл глаза, никого не было. Он посмотрел на постель Жаби. Никого. Вернее, нет. Под одеялом лежал маленький комочек. Комочек дышал. — Жаби? — Отстань! — послышалось из-под одеяла. — Жаби? — Уходи… Жаби была чем-то огорчена, и Гордону оставалось только одно. Он встал и оделся. Потом заварил чай, нарвал цветов и достал один особенно крупный орех, припрятанный специально, чтобы утешить какую-нибудь грустную мышь. Всё это как раз поместилось на подносе. Потом Гордон взял полицейскую фуражку и завернул её в красную бумагу. — Поздравляю-поздравляю… — запел он и поставил поднос на столик возле постели Жаби. Жаби выглянула из-под одеяла. — Но у меня же не день рождения, — сказала она. — Мы с тобой будем праздновать кое-что другое… Жаби села и тут же принялась грызть орех. — Что-то случилось? — спросил Гордон. Жаби покачала головой. — Тебя дразнила сорока? Жаби пожала плечами. — А что в свёртке? — спросила она. — Это мне? — Я думал сперва поговорить с тобой о том, почему одни дразнят других. Ты когда-нибудь кого-нибудь дразнила? — Да нет вроде, — сказала Жаби. — Ты сказала, что я могу переодеться в древнюю старушку. Я немного огорчился… — Ой мамочки! Я не нарочно. Я просто не подумала, прости. Я считаю, ты вполне можешь нарядиться пожилым доктором с красивыми усиками. В сундуке со шпионскими костюмами всё есть… — Иногда можно сказать что-то нехорошее случайно, не подумав, — объяснил Гордон. — Но иногда нехорошее говорят специально, чтобы расстроить других. — Надо же, — сказала Жаби. — Когда я был маленький, я часто дразнил гуся и отпускал шуточки по поводу его длинной шеи. Я говорил, что без шеи было бы намного красивее… — Но ты же не хотел его обидеть? Гордон медленно покачал головой: — Нет, я завидовал, что он умеет и летать, и плавать. Гордон подумал: полицейские должны уметь заглянуть внутрь себя. Чтобы понять, как всё взаимосвязано. Жаби схватила красный свёрток и пощупала его. Ей было так любопытно. — Что это? Комиссар не слушал. — Полицейский должен всегда говорить правду! — продолжал он. — Что бы ни случилось! Жаби спрыгнула с кровати и стала ходить взад-вперёд. А потом всхлипнула. Ей было что рассказать. — Сорока дразнила меня, — призналась она. Гордон обнял своего маленького помощника. А помощник на одном дыхании пропищал: — Я СДЕЛАЛА КОЕ-ЧТО ПОСТЫДНОЕ И ОНА ЭТО УВИДЕЛА И ЗАСМЕЯЛАСЬ И СТАЛА ДРАЗНИТЬСЯ И СКАЗАЛА ЧТО ВСЕМ РАССКАЖЕТ А Я НЕ ХОЧУ ЧТОБЫ КТО-ТО УЗНАЛ ПОТОМУ ЧТО Я ХОЧУ БЫТЬ ОТВАЖНЫМ ПОЛИЦЕЙСКИМ… В конце концов воздух кончился, и ей всё-таки пришлось сделать вдох. — Бедная Жаби! — пожалел её Гордон. Он взял блокнот и написал: ПОЧЕМУ СОРОКА ТАК ДЕЛАЕТ? — Я так злюсь, так злюсь, так злюсь, — сказала Жаби, подпрыгивая на месте. — ТАК злюсь! Так ЗЛЮСЬ! ТАК ЗЛЮСЬ!!! — Кажется, я тебя понимаю, — спокойно сказал Гордон. — У меня тоже есть несколько секретов, которые я бы хотел сохранить в тайне. Жаби успокоилась. Может быть, это когда он слегка стукнулся лбом и расплакался? — подумала она. Но ничего не сказала. — А теперь можешь открыть свёрток, — сказал Гордон, — потому что ты — настоящий полицейский, который говорит правду! Дрожащими руками Жаби развернула красную бумагу. — Это же твоя фуражка, — удивилась она. — Только поменьше! — Примерь! Фуражка пришлась Жаби точно впору. — Но я не понимаю, — сказала она. — Её что, положить в сундук со шпионской одеждой? — Нет, — сказал Гордон. — Имею честь повысить тебя в звании. Отныне ты — комиссар полиции! — Я? Я тоже комиссар полиции? Комиссар Жаби? А потом она засмеялась, запрыгала и затанце- вала перед зеркалом и отдала честь семью разными способами. Гордон сел за стол и написал извинительное письмо гусю, которого он дразнил в детстве. Жаби продолжала танцевать, но вдруг замерла. — Но почему же сорока дразнится? За что она на меня накинулась?.. — Хмм. Полицейские должны во всём сомневаться. Всё может быть так, как мы думаем. Или наоборот! — расплывчато объяснил Гордон. Вот что предстояло разузнать комиссару Гордону и комиссару Жаби!