После первой экспедиции прошло три года. В этот раз Александр с командой работали в районе, упоминавшемся на шести глиняных дощечках, в городе Меде, который день за днем все четче проступал сквозь многометровые культурные слои, открывая то разрушенный дом, то фрагменты мощения улиц, то стены, некогда обрамлявшие здания. Как и планировал Александр, лагерь расположился примерно в двадцати километрах от Багдада и в десяти километрах от развалин Таки-Кисры, на левом берегу Тигра. То здесь, то там обнаруживались осколки украшений, посуды, орудий труда; кости были расположены так, как будто жители столпились в одном месте, а именно на центральной площади, а потом пытались бежать, испугавшись чего-то. Александр предполагал, что люди увидели волну или вихрь урагана, который нес воду, обломки деревьев и построек. Стихия застала несчастных прямо в центре Меде, никто не смог спастись: ни дети, ни женщины, ни старики, ни молодые мужчины. Переломанные, обессиленные, они как пушинки разлетелись в разные стороны, поглощенные обезумевшим потоком. В памяти Александра вставали гравюры Гюстава Доре, где люди словно срослись с водой, скалами и камнями; все вперемешку, обнаженные человеческие тела напоминали какую-то однородную массу, никто в этой массе больше не был уникальной личностью, частью мироздания, таинственной душой, отдельной болью, криком в тишине ночи… Все стали единым мертвым целым. И вот эта картина хаоса, всепоглощающего ужаса проступала сквозь толстые слои глины, грязи и пыли, все открывалось спустя тысячелетия. Тайна погибшего города становилась явью, реальностью, даже обыденностью. День изо дня археологи и рабочие спускались вниз и смотрели на древние стены, переносили предметы быта и человеческие кости, они свыклись, срослись с этим далеким безмолвным миром, который можно было понять только по клинописному тексту на дощечках и по химическому анализу вещественных источников. В лагере с Александром работали три историка из Сорбонны: Пьер Дюшан, Эльза Беф и Жак Виктуар, пять археологов из Сорбонны, а также университетов Германии: Вальер Копф, Дик Вайль, Жан Нуаре, Мари Кутюр и Жанна Шатт. Кроме того, к ним присоединились профессиональные реставраторы, химики, палеопочвоведы, геодезисты и топографы как из Франции, так и из Багдада. К экспедиции примкнули также сотрудники Национального музея Ирака, а также целый отряд волонтеров из Франции, Германии и Ирака: повара, землекопы и просто готовые на все любители романтики и приключений. Самым близким товарищем по экспедиции для Александра стал историк-арабист Жак Виктуар, с которым Телищевмладший неоднократно сотрудничал во время конференций и совместных проектов факультетов археологии и востоковедения. Изо дня в день экспедиция продвигалась все дальше и дальше, откапывая жилые здания, места хранения зерновых, дворцы, культовые постройки и места захоронений. Одно никак не открывалось глазам археологов – Золотой зиккурат, главная цель экспедиции. С помощью георадара они просканировали почву по всему периметру города. Не раз отходили дальше, в глубь Месопотамской низменности. Но все было бесполезно. Зиккурат словно растворился. Словно его никогда и не было здесь. В рукописи же, найденной Пиошем, да и в другой, обнаруженной Александром, описывались золотые кирпичи и барельефы мифологических животных с глазами из изумрудов и рубинов на стенах зиккурата. Подробно говорилось о его особом культовом значении. Подобный артефакт или даже его фрагменты могли бы стать одной из самых значимых находок начала тысячелетия, а завершение раскопок самого Меде – настоящей сенсацией в истории и археологии. Во время дневных работ Александр тесно сотрудничал с археологами. Жанна Шатт, автор двух монографий по античной археологии Ближнего Востока, смогла обнаружить в районе жреческого дворца целую библиотеку различных клинописных дощечек, описывающих повседневную жизнь медейцев, содержащих записи о собранном урожае пшеницы, фруктов, овощей, количестве скота, мерах изготовленного вина. Хранились дощечки либо в специальных глиняных сосудах, как многие другие предметы, либо в сундуках. Авторами этих дощечек были энси города Меде, последний из которых носил имя Энмешарр. Этим именем были подписаны все самые последние отчеты по сборам в городскую казну, отмечены самые яркие события: прибытие раз в год царя Шумера – сына Убар-Туту – на культовую церемонию в Башню Магов, паломничество жрецов к Золотому зиккурату (что было для Александра еще одним подтверждением существования этого уникального памятника, нового чуда света), сильнейший разлив Тигра, гибель урожая, падеж скота и многое другое. Прочитав эту часть рукописи, Александр решил назвать в своей притче жреца Меде именем Энмешарр, а также сохранить все детали, названия мест и городов, имена, которые перечислялись на этих дощечках, чтобы как можно более точно передать, сделав более живым, красочным, то действо, которое было описано на дощечках, найденных им и Пьером Пиошем. Датировались дощечки, найденные Жанной Шатт, периодом до потопа и хранились в библиотеке энси города Меде. Библиотека каким-то чудом сохранилась и предстала перед учеными практически в первозданном виде. Благодаря Вальтеру Копфу, сотруднику мюнхенского Музея египтологии, были найдены важнейшие культовые предметы: лопата, мотыга и двойной трезубец Мардука, жезл Нергала в виде двух пум, серповидный меч, женские и мужские украшения из золота. По вечерам Александр подробно консультировался с историками, химиками, антропологами, почвоведами, а также расплачивался с землекопами, которые на ночь покидали лагерь и отправлялись в деревню. После того как все расходились по палаткам, Александр любил обойти уснувший, остывший после жары лагерь, а потом, вернувшись в палатку, сесть за роман-притчу, который он медленно, но верно доводил до логического завершения. Раскопки самого Меде, о котором шла речь в романе, как нельзя лучше помогали Александру в работе. Здесь, в Междуречье, он чувствовал запах того далекого времени, ощущал атмосферу, характер каждого персонажа, мог точнее описать одежду, украшения, предметы быта, верное расположение и форму зданий. Здесь он на практике понял, что именно пили и ели медейцы, как лечились, куда ходили в будние дни, а куда в воскресные. Здесь он буквально окунулся в ту самую атмосферу, о которой писали Золя, Флобер, Эко, Делёз и другие авторы, пытавшиеся объяснить сложный процесс создания произведений. И так, день за днем, медленно, археолог уже видел и ощущал свою книгу: карту Меде, людей, его населявших, отдельных персонажей – верховного жреца, его сына, а также царя из Шуруппака. Но до конца романа еще было очень далеко, как и до завершения раскопок погибшего и всеми забытого города. К январю 2003 года ситуация в Багдаде стала стремительно ухудшаться. Некоторые консультанты уехали домой. Первой покинула лагерь Эльза Беф, а за ней уехали Мари Кутюр, Дик Вайль, Жанна Шатт, а также некоторые волонтеры. Охрану, предоставленную местными властями, усилили, но многие землекопы стали исчезать из лагеря, после ухода некоторых из них начали пропадать артефакты. Было решено перевести все найденные предметы быта и украшений в Национальный музей Ирака. После выступления 5 февраля госсекретаря США Колина Пауэлла на заседании Совета Безопасности ООН[58] из Сорбонны стали приходить тревожные письма о необходимости немедленного свертывания экспедиции. Александр не мог определить, что для него было страшнее: приближающаяся война, неспокойная обстановка в районе Багдада, вооруженные группы шиитов и курдов, которые то и дело появлялись недалеко от лагеря, или свертывание экспедиции, возвращение в Париж. Телищев-младший с каждым днем расширял территорию поиска, ему казалось, что вот-вот, еще немного, и Золотой зиккурат проступит сквозь слои времени, а тут нужно было все бросить и бежать, так и не узнав о главном. Он хорошо понимал, что, возможно, после войны он уже ничего не сможет найти в этих местах, все будет погребено, растащено по крупицам, нужно было искать сейчас, именно сейчас, не теряя времени. Чтобы оттянуть момент, Александр каждый день отправлял в Сорбонну письма, в которых объяснял, что ему необходима еще неделя, а потом еще недели две, что не все артефакты уложены и не все согласовали с местными властями и музеями. Так прошел месяц, потом еще полмесяца. В конце февраля пришло письмо о том, что финансирование экспедиции Сорбонной прекращено, и Александр был обязан в течение двадцати четырех часов покинуть Багдад вместе с командой. Если приказ не будет выполнен, руководство факультета грозилось через соответствующие инстанции добиться аннулирования виз и депортации команды из Ирака. Действительно, на банковской карте, выданной факультетом, Александр обнаружил лишь сумму, достаточную для того, чтобы купить билеты до Парижа. Лететь из самого Ирака было уже небезопасно, нужно было добираться на запад страны и оттуда в Сирию или на север, в Турцию, и лететь во Францию из первого же международного аэропорта. В этот же день Александр отправил в Турцию оставшихся волонтеров, а также археологов, историков и специалистовконсультантов. С ним остались только историк Жак Виктуар и два багдадских землекопа. Виктуар остался в Багдаде не столько потому, что был, подобно Александру, одержим поисками артефактов, сколько из-за невесты, работавшей в Национальном музее. Виктуар уговаривал Наргиз полететь вместе с ним в Париж, но девушка не могла на это решиться. В Багдаде остались бы ее престарелые родители и два младших брата. Александр и Жак, невысокий, но сильный человек, с огромными карими глазами, жили теперь в обезлюдевшем лагере посреди пустыни. Каждый день оба ученых пытались рассчитать то место, достаточно точно указанное в клинописи, где должен был располагаться зиккурат. Это был холм, находившийся чуть левее последних домов города, с последнего яруса зиккурата можно было когда-то видеть весь город, каждый дом, каждый двор. Жрецы в любой момент могли следить за людьми, за тем, как они работают и отдыхают. Золотой зиккурат был главным зданием в Шумере, в рукописи автор указывал на его особое значение для аннунаков. Он был хранилищем золотого запаса, архивом богов на земле, а также там хранилась какая-то древняя мастерская, которую, как Александр понял из текста, следовало воспринимать как лабораторию, в которой проводились медицинские или анатомические опыты. К моменту потопа это был скорее музей, чем действующая лаборатория, но аннунаки дорожили этим помещением и лишь немногие посвященные могли о ней знать. Раз автор рукописи был посвящен в эту тайну, значит, действительно, он был очень высокородного происхождения, сын царя или жреца. Этот кто-то, которого Александр назвал в своей книге Хоседом, писал в конце некоторых глав короткие философские умозаключения, напоминающие белые стихи. Александр перевел их как доказательство того, что сын жреца действительно мог написать историю гибели города Меде, он в силу определенных обстоятельств, не смог продолжить дело отца и стать энси, но он стал летописцем, даже писателем. И для Александра было важно донести до современного человека не только историю погребенного под землей города, но и непростую судьбу поэта, художника тех далеких дней. Для Хоседа было делом всей жизни – возможно, тайным делом – раскрыть тайну Золотого зиккурата для будущих поколений. Этой же миссии посвятили свою жизнь один из сыновей Хоседа, а также его внук и внучка. Зиккурат был когда-то именно здесь, он парил над городом, стоя на высоком холме. Но, как ни странно, холма или хоть какой-нибудь другой возвышенности поблизости не наблюдалось. Где-то далеко, почти у самого горизонта, на севере, если смотреть в бинокль, вырисовывались какие-то возвышенности, но никакого холма на территории раскопок древнего города не было. 17 В эти дни Шуруппак превратился в одну большую стройку. Военные, ремесленники, торговцы, врачи, земледельцы, погонщики скота, слуги царя сына Убар-Туту перетаскивали деревянные фрагменты разрушенного дворца и под руководством царя возводили корабль, все больше и больше напоминающий огромную ампулу, способную вместить много людей, но все же не весь Шуруппак. Ампула должна была задраиваться сверху и не пропускать воду, для чего все трещины на стенах корабля тщательно затыкались пенькой и покрывались толстым слоем противогрибкового раствора; кроме того, корабль смазали древесной смолой изнутри и горной – снаружи. Внутри корабль, напоминающий огромное здание, почти копию шуруппакского дворца, был разделен на шесть ярусов, а каждый ярус – на девять помещений. Внутрь корабля царь велел принести масло, туши волов и ягнят, кувшины с кунжутным и виноградным вином. Также судно наполнили золотом, серебром, семенами цветов и плодовых культур. Многие – вслед за царем – строили из крепких камышовых прутьев и деревянных элементов жилищ небольшие судна, надеясь укрыться в них в случае наводнения, но эти небольшие кораблики были далеки от совершенства, ведь людям было неведомо о чертеже Энки. Помимо строительства, сын Убар-Туту ежечасно доставлял на место, где остался цоколь разрушенного дворца, одну за другой повозки с глиняными дощечками, на которых клинописью разным почерком были нацарапаны даты и имена, описаны все знаменательные события Шумера, начиная с переселения аннунаков и первых людей из Дильмуна на берега Тигра и Евфрата и заканчивая царями Шумерского царства: Алулимом, Аллалгаром, царствовавшими в Эриду, Эн-Менлуаной, Эн-Менгаланой, Думузи-пастухом, правящими в Бад-тибире, Эн-Сипадзиданой, царствующим в Лараке, Эн-Мендураной, жившим в Сиппаре, и Убар-Туту, правящим в Шуруппаке, последним был назван сын Убар-Туту, также правящий в Шуруппаке[59]. Вся история, божественная и людская, была воссоздана год за годом. Небесный Ан, бог-солнце Шамаш, мать-земля Нинхурсаг, воздушный Энлиль и морской Энки, все боги шумерского Олимпа, все аннунаки, все полубоги и все люди – никто не был забыт летописцами. История энси, царей Эреду, Киша, Ура, Урука, Нипура, Шуруппака и других городов Междуречья была запечатлена на тысячах дощечек. Имена пахарей, скотоводов, тамкаров, врачей, ювелиров, ткачей испещрили неровную поверхность таблиц. Все были там, все остались там, под стенами дворца. Убар-Туту проследил, чтобы все таблицы были уложены одна к другой, чтобы ни одна не разбилась. История Шумера заняла почти все пространство фундамента дворца, после закладки последней партии таблиц, доставленных из Сиппара, список покрыли циновками и каменными плитами, чтобы ни вода, ни солнечные лучи не смогли повредить клинопись. Фундамент был очень глубоким, а сам дворец стоял на высоком холме, поэтому сын Убар-Туту надеялся, что таблицы не пострадают в случае наводнения и воля богов будет исполнена точно. Только об одном не было написано в этих таблицах – о маленьком Меде, Башне Магов и саде, что был разбит вокруг зиккурата. То, что хранилось в этом священном месте, было людской тайной и скрывалось не от кого-нибудь, а от самих богов. Сын Убар-Туту знал от Энки о замысле Энлиля. Насколько абсурдным казалось сейчас ему соглашение между лугалями, царями Шумера и дильмунскими полубогами, жизнь людей была в сто раз важнее, и царь выдал Энлилю тайну о зиккурате, но, чтобы не навлечь на себя проклятия шумеров, он не посвятил ни одной таблицы городу Меде, ничего не написал о красоте сада, окружавшего зиккурат, о таинственных жрецах, которые заседают в Башне Магов. По его описанию, никакого города между Лараком и Акшаком не было, всюду простирались пустыни и болота. Шумеры не знали, что сын Убар-Туту открыл богам тайну Золотого зиккурата. Энки посетил царя еще раз. Это случилось в тростниковой хижине на самом берегу Евфрата. Он пришел на рассвете, озарив Убар-Туту лучами, которые исходили от его рук, ног, всех частей тела. Он попросил Убар-Туту сознаться во всем, аргументировав это тем, что богам и так все известно. Убар-Туту мог смягчить гнев богов и спасти хоть кого-то из людей. Сын Убар-Туту сдался, и тайна была раскрыта. Единственное, что ему не было известно, – это Слово, пароль для входа в Золотой зиккурат. Он объяснил Энки, что единственным из людей, кто смог бы узнать это слово, был энси города Меде Энмешарр. 18 Однажды в опустевшем лагере появился незнакомец. Жак увидел, как подъехал американский «Линкольн Навигатор», из него вышел смуглый, богато одетый араб, скорее всего из Саудовской Аравии, об этом красноречиво свидетельствовали часы Rolex с изумрудами и бриллиантами на левой руке. Жак, которому было свойственно мыслить стереотипами, подумал, что перед ним арабский шейх или, по крайней мере, кто-то из приближенных к династии Саудитов, так ярко в Ираке или Сирии не одевались. На незнакомце была кандура из очень дорогой натуральной ткани, вышитая серебром, отчего одежда была похожа на снег, сверкающий на солнце, голова скрывалась под белой гутрой (куфией), окольцованной черным шерстяным эгалем или икалем. За арабом из машины вышла молодая женщина, с головы до ног закутанная в черный хиджаб и абайю; к удивлению Жака, на поводке женщина вела леопарда. Мужчина дал знак женщине остановиться, та замерла недалеко от машины, а сам он направился к Жаку. – Здравствуйте, – сказал незнакомец по-английски, – могу я видеть руководителя экспедиции господина Телищева-Ферье? – Здравствуйте. Он где-то здесь. Сейчас мы вдвоем остались в лагере. Всем пришлось покинуть экспедицию. Поэтому я вынужден вас оставить на минуту и пойти за ним. – Понимаю, – кивнул незнакомец. – Простите, а с кем имею честь разговаривать? Александр с вами знаком? – Я Аббас Ширази из Эр-Рияда, бизнесмен, занимаюсь продажей нефти. Также являюсь меценатом различных экспедиций. Ваши раскопки привлекли мое внимание. Господин Телищев-Ферье меня не знает. – Очень приятно, господин Ширази. Я Жак Виктуар, историк из Сорбонны. Подождите минуту, я разыщу Александра. Жак, спустившись к месту раскопок, нашел Александра в районе рыночной площади Меде. Тот фотографировал вырисовывающуюся цепь улиц и домов. По фотографиям Александр собирался начертить предполагаемую схему города, а затем переработать ее в специальной компьютерной программе. Меде был типичным шумерским городом той далекой эпохи: квадратные и прямоугольные постройки без особых украшений проступали вокруг центральной площади, зиккурат должен был располагаться на возвышенности, которая бесследно исчезла. Нужно было искать в любом более или менее высоком месте, которое было бы расположено чуть дальше от городских зданий. Когда археологи вернулись к палаткам и Александр увидел бизнесмена из Саудовской Аравии, он невольно остановился, охваченный каким-то странным неприятным предчувствием. Этот человек, которого Александр видел впервые, кого-то напоминал, но кого именно – ученый не мог понять. Первым инстинктивным желанием было развернуться и уйти, но Александр взял себя в руки и решил поздороваться, чтобы затем наотрез отвергнуть все предложения этого господина. Жак Виктуар представил Александру гостя из Саудовской Аравии. – Господин Телищев-Ферье, очень прошу меня выслушать и не отвергать мое предложение, предварительно не обдумав его, – сказал араб, как будто читая мысли Александра. – Мы проделали долгий путь, чтобы встретиться с вами. Небезопасный путь. Верьте мне. Я уверен, что мои слова заинтересуют вас. – Конечно, господин Ширази. Буду рад выслушать вас. Александр пригласил араба и его спутницу в свою палатку, предложил сесть и обсудить то, зачем они приехали в лагерь. Женщина и леопард уселись на значительном расстоянии от Александра и Аббаса Ширази. Спутница бизнесмена казалась отстраненной, глядящей как будто сквозь ткань палатки; огромные глаза женщины были мутными, неподвижными. – Это – ясновидящая Гуль. Она знает, где находится то, что вы ищете, – заявил гость из Эр-Рияда. – Что вы имеете в виду? – удивленно спросил Александр. – Я имею в виду древний зиккурат. Золотую Башню Магов. – Откуда вам известно, что я ищу именно Башню Магов? – Я читаю газеты, смотрю Интернет. – Но даже профессора Сорбонны не верят, что Золотой зиккурат существует в реальности, они говорят, что часть рукописи о зиккурате – мистификация. – Я не знаю, что говорят профессора, я знаю, что говорит Гуль. А она знает, где искать Золотой зиккурат. Вы же верите, что он здесь, в этом древнем городе? – Я-то верю. – А она не верит, а знает, – усмехнулся араб, показывая на женщину указательным пальцем. Александр просмотрел на Гуль внимательно. От этой женщины, которой могло быть на вид как тридцать лет, так и пятьдесят, веяло чем-то неуловимым, затхлым, покрытым пылью веков. Она как будто сошла в этот лагерь с полотен Циммермана[60], Пойнтера[61], Робертса[62], изображавших жизнь Древнего Египта, Иордании или Вавилона. Она могла бы восседать на верблюде в длинном караване торговцев шелком, пересекающим золотисто-оливковые пески пустыни. Она могла бы сидеть у запыленных, покрытых растительностью древних развалин на берегу Средиземного моря или Нила, наблюдая, как торговцы выгружают товары, привезенные из далеких стран. Она могла бы с интересом смотреть, как двое молодых египтян, облаченных в набедренные повязки, с закрепленными на головах косынками, играют в сенет[63] посреди удивительной комнаты с фисташково-янтарными колоннами, расписанными узором в виде речного тростника с синеватыми листьями, зеленых стеблей и желтых цветов лотоса. Ее глаза – словно старые стекла, потрескавшиеся от времени и запотевшие. Гуль не отрывала взгляда от задней стены палатки, она как будто не видела и не слышала того, что происходит вокруг. Леопард смирно лежал у ее ног, такой же нездешний, потусторонний, как и его хозяйка. Александру показалось, что перед ним не животное, а какая-то неведомая энергия. С одной стороны, тихая, беззвучная, но с другой – колоссальная, мощная, сметающая все на своем пути. – Не бойтесь леопарда, – сказал гость из Саудовской Аравии, – он что-то вроде ее инструмента, через него Гуль как бы подключается к источнику информации. А так он совершенно безобиден. Александру начинал докучать назойливый гость, дней, пригодных для работы, возможно, становилось все меньше, вот-вот в пустыне могли появиться курдские или шиитские группировки или армейцы НАТО, и раскопкам конец. А тут этот араб как с неба свалился. – Я вам благодарен, но вы сами видите, что творится вокруг. Мы должны в ближайшие дни покинуть лагерь. Давайте встретимся здесь после завершения военной операции. – Что вы! – воскликнул араб. – Думаю, что многие из нас не доживут до тех далеких дней, когда эта операция закончится. Надо спешить. – Нас уверяли, что военные действия продлятся не больше месяца. – Ну, мало ли что они там говорили. Если вы действительно хотите увидеть зиккурат, решайтесь сейчас. – Нет, господин Ширази, это невозможно. Я вынужден просить вас покинуть лагерь. Сказав последние слова, Александр услышал тихий хрип, сдавленный шепот, исходивший от того места, где сидела ясновидящая. Ему удалось уловить несколько слов на каком-то необычном, но все же доступном для него арабском наречии: – Иди по центральной улице, выйди за городские ворота, там недалеко справа увидишь гору, на ней стоит зиккурат. – Но там нет горы. – Смотри лучше, ищи – и увидишь. – Пойдемте, господин Телищев, – настаивал араб. – Гуль знает, что говорит. Она покажет. Противореча самому себе, поддавшись какой-то мощной невидимой силе, Александр поднялся и предложил гостям пройти в сторону ворот. Жак присоединился к ним. Все четверо, вместе с леопардом, который передвигался с большой осторожностью, спустились по лестнице вниз, к месту раскопок, проследовали сначала к центральной площади, затем по главной улице к очертаниям ворот и городской стены. За воротами, справа, поднявшись снова на поверхность и пройдя метров двести по потрескавшейся земле, покрытой выжженной травой и колючками, Гуль остановилась и показала пальцем вниз: – Здесь. Копайте здесь. Только сейчас Александр действительно заметил, что они стояли пусть не на очень высокой, но именно возвышенности, городские постройки Меде были расположены ниже. Действительно, три-четыре тысячи лет назад, возможно, отсюда мог быть виден весь город, а из самого города зиккурат можно было наблюдать из любой точки, он как бы парил над землей в самом центре Меде. – Нужно звать землекопов. Нам одним не справиться, – сказал Жак. – Ничего, Жак, сами будем копать. Люди не пойдут сюда, – возразил ему Александр. – Да это и небезопасно. Если зиккурат действительно здесь, люди из соседних деревень могут разворовать его, нанести колоссальный ущерб. – Да. Ты, пожалуй, прав. Хорошо! Раз так, надо копать. Но учти, если что-то повредится, это будет на твоей совести. – Беру все под свою ответственность. Но все же копай осторожнее. Очень тебя прошу. – Не волнуйся, – улыбнулся Жак. – Вспомню молодость, первые студенческие экспедиции. Все будет нормально. Александр, скоро весь мир увидит твой Золотой зиккурат, и ты заткнешь рот этому Чернякову. – Прошу тебя. Не забегай вперед. Мы еще не знаем, что там. – А вот я, сам не знаю почему, доверяю этой женщине. Она как будто сама жила в Меде четыре тысячи лет назад, – сказал Жак и громко захохотал: – Да. Это будет сенсация! – Так что вы решили? – спросил господин Ширази. – Можно приступить к раскопкам? Финансовые расходы я возьму на себя. Вы можете начать, чтобы убедиться. А я заплачу столько, сколько будет нужно. Заплачу всем землекопам, чтобы они вернулись в лагерь.