— Неужели Мармадукъ подписалъ свое имя на этомъ клочкѣ бумаги? — спросилъ Натти, качая головой. — Какъ кажется, человѣкъ этотъ любитъ новые пути и исполненіе законовъ больше своего тѣла и крови. Но все равно, я не понимаю законовъ, господинъ Гирамъ. Что жь должно случиться послѣ того, какъ вы прочли ваше донесеніе? — Ну, что, это только формальность, Натти, отвѣчалъ Гирамъ съ лицемѣрнымъ радушіемъ. Пойдемте въ хижину, и покончимъ дѣло дружелюбно. Деньги для штрафа найдутся, и какъ я заключилъ изъ словъ судьи, онъ, кажется, хочетъ самъ заплатить ихъ. Съ самаго начала старый охотникъ зоркимъ глазомъ слѣдилъ за движеніями своихъ трехъ посѣтителей и занялъ такую твердую позицію, что не легко было согнать его съ мѣста. Какъ только Гирамъ сталъ приближаться, онъ приказывалъ ему рукой остановиться на извѣстномъ разстояніи. — Я уже не разъ говорилъ вамъ, чтобъ вы не подходили близко къ моей хижинѣ,- сказалъ онъ. — Я вѣдь не безпокою никого, почему же вы не можете оставить меня? Идите прочь; скажите вашему судьѣ, что онъ можетъ сохранить себѣ свою награду. Я же съ своей стороны не потерплю, чтобы его нововведенія простирались даже на мою хижину. — Хорошо, Гирамъ! это я называю поступать честно. Онъ предоставилъ округу свои права, и за это округъ долженъ освободить его отъ штрафа. Это справедливый торгъ, и онъ мнѣ очень нравится. — Я же требую входа въ этотъ домъ безъ помѣхи, отвѣтилъ Гирамъ съ приличнымъ ему достоинствомъ. — Я требую этого во имя закона и моего полномочія. — Прочь! прочь, Долитль! не вводите меня въ искушеніе, сказалъ Натти, давъ еще разъ знакъ къ отступленію. — Если вы противитесь, то это для васъ же хуже, продолжалъ Гирамъ. — Сюда, Билли и Іотанъ! Гирамъ Долитль принялъ спокойное обращеніе Кожанаго-Чулка за уступку, и только-что поставилъ ногу на порогъ, какъ былъ схваченъ за плечи и оттащенъ на 20 шаговъ. Въ этотъ моментъ нападающіе были изумлены, но потомъ Билли громко разсмѣялся. — Хорошо поступилъ старый Натти! радостно вскричалъ онъ. Идите сюда, Гирамъ; здѣсь есть свободное мѣсто, и вы можете рукопашнымъ боемъ окончить вашъ споръ. — Я приказываю вамъ исполнять вашъ долгъ, Билли-Кирби! — воскликнулъ Гирамъ. — Я не хочу вашей крови, — замѣтилъ въ свою очередь Кожаный-Чулокъ, — но она должна окрасить эту землю, прежде чѣмъ вы осмѣлитесь перешагнуть за порогъ моей двери. До сихъ поръ Билли-Кирби держался слабой стороны, но какъ только явилось ружье, онъ тотчасъ перемѣнилъ положеніе и, выпрямляясь, подошелъ къ хижинѣ. — Послушай, Кожаный-Чулокъ, сказалъ онъ, — я пришелъ сюда не какъ врагъ твой, и такъ же мало забочусь о пустомъ кускѣ желѣза въ твоей рукѣ, какъ я о рукояткѣ моей сѣкиры. Покажите-ка ваши законныя приказаніи, Гирамъ: тогда посмотримъ, кто уступитъ — Кожаный-Чулокъ или я! Но уже Гирама Долитля нигдѣ не было видно. Какъ только показалось ружье, то онъ и Іотанъ исчезли. Тогда, не получивъ отвѣта, порубщикъ обернулся и увидалъ, какъ они скорымъ бѣгомъ направлялись къ деревнѣ. — Вы обратили въ бѣгство простаковъ, съ надменнымъ смѣхомъ сказалъ Билли, но со мной вы не такъ скоро раздѣлаетесь. Прочь оружіе, Бумпо! иначе мы не сойдемся. Натти опустилъ поднятое ружье и сказалъ: — Я не хочу дѣлать вамъ ничего дурнаго, Билли; но предоставляю вамъ самимъ судить: неужели хижина стараго человѣка устроена для того, чтобы быть раздавленной такими жалкими червями. Я не утаю отъ васъ оленя, и дамъ вамъ даже кожу, какъ доказательство, могущее служить вамъ противъ меня. Награда за пантеру уплатить штрафъ, и всѣ будутъ удовлетворены. — Конечно! это понятно! вскричалъ Билли, на открытомъ лицѣ котораго исчезли всѣ слѣды неудовольствія. Если вы дадите мнѣ кожу, то законъ будетъ удовлетворенъ. Натти вошелъ въ хижину и возвратился съ кожей, которую и отдалъ порубщику. Они разстались въ полномъ согласіи, и на возвратномъ пути Кирби смѣялся отъ души, вспоминая о прыжкахъ Гирама, бѣжавшаго съ горы. Въ это время Гирамъ возвратился въ деревню, разсказывая объ ужасномъ обращеніи Натти, и побѣжалъ къ судьѣ, чтобы снова пожаловаться на стараго охотника. Пока онъ находился въ комнатѣ Мармадука, прибѣжалъ туда же запыхавшійся Эдвардсъ, и тоже хотѣлъ войти въ комнату судьи, но былъ удержанъ Елисаветой, сказавшей ему, что отецъ занять дѣлами. — Вы, вѣроятно, пришли къ отцу на счетъ Кожанаго-Чулка? сказала она. — Вашъ другъ сдѣлался и моимъ другомъ, и я думала только о томъ, какъ бы ему получше услужить. Можетъ, вы научите меня какъ это сдѣлать? — Конечно! живо вскричалъ молодой человѣкъ: я могу вамъ все сказать, и Господь наградить ваше доброе желаніе. Натти былъ такъ неблагоразуменъ, что, вопреки закону, убилъ сегодня оленя. Но мнѣ кажется, что я тоже долженъ раздѣлить съ нимъ штрафъ, такъ какъ былъ его соучастникомъ въ охотѣ. Вашему отцу пожаловались, и онъ…. — Я все знаю, прервала его Елисавета. Онъ долженъ былъ исполнить законъ, но мы уже переговорили съ отцомъ, и увѣряю васъ, что ему ничего не будетъ сдѣлано дурнаго. — Этимъ увѣреніемъ вы облегчили меня, отвѣтилъ Эдвардсъ. Такъ это правда, я могу вамъ вѣрить? — Спросите моего отца, вотъ онъ идетъ, сказала дѣвушка. Судья приближался, но видъ его не поддерживалъ надежды дочери. Лобъ его нахмурился, и черты лица были разстроены. — Наши планы, Елисавета, уничтожены, сказалъ онъ послѣ короткаго молчанія, расхаживая взадъ и впередъ по комнатѣ: упрямство Кожанаго-Чулка обрушило на его голову всю тягость законовъ, и теперь не въ моей власти помочь ему. — Какъ? вскричала Елисавета: развѣ не за что наложить денежный штрафъ? — Да, если бы онъ подчинился штрафу, то законъ удовлетворился бы уплатой, сказалъ судья, но старикъ осмѣлился сопротивляться исполнителю законовъ. — Какое же наказаніе ожидаетъ его за этотъ проступокъ? спросилъ дрожащимъ голосомъ Эдвардсъ. — Развѣ сопротивленіе нельзя извинить годами, привычкой и, наконецъ, незнаніемъ? — Нѣтъ, это невозможно, хотя причины эти и облегчаютъ вину, отвѣчалъ судья: — наказаніе его будетъ опредѣлено присяжными. — Но развѣ вы ничего не можете для него сдѣлать, судья Темпль? Вѣрьте мнѣ, сердце Кожанаго-Чулка загладитъ тысячу ошибокъ. Онъ знаетъ своихъ друзей и никогда не оставляетъ ихъ, даже еслибъ это были его собаки. — Не сомнѣваюсь, что онъ обладаетъ добрымъ характеромъ, отвѣчалъ судья, — хотя впрочемъ я не былъ такъ счастливъ, чтобъ заслужить его уваженіе, что, впрочемъ, отъ души прощаю ему. Ему нечего бояться меня, какъ судьи, потому что недавно оказанная имъ услуга можетъ облегчить его преступленіе. — Преступленіе! вскричалъ Эдвардсъ: — развѣ вы называете преступленіемъ то, что онъ отогналъ отъ своей двери подсматривающаго шпіона? Если это считается преступленіемъ, то не можетъ относиться къ Кожаному-Чулку. — A къ кому же, молодой человѣкъ? — Это вы спрашиваете меня, судья Темпль? Спросите лучше свою совѣсть. Подойдите къ этой двери, посмотрите на долину, спокойное озеро, тѣнистыя горы и потомъ спросите свое сердце. Откуда произошло это богатство, эти долины и холмы, и почему вы владѣете ими? Я думаю, что одинъ видъ Кожанаго-Чулка и Чингахгока долженъ отбить y васъ охоту къ подобному зрѣлищу. Судья Темпль съ удивленіемъ слушалъ эти странныя слова молодаго человѣка и наконецъ сказалъ: — Вы забываете, передъ кѣмъ вы стоите, господинъ Эдвардсъ. Я слышалъ, что вы имѣете притязанія на эту землю потому, что происходите отъ туземцевъ, но воспитаніе ваше не принесло вамъ пользы, если не научило васъ признавать права бѣлыхъ. Эти земли принадлежать мнѣ по уступкѣ ихъ прежними владѣльцами, и пусть небо судитъ о томъ, какъ я пользовался ими. Послѣ этого разговора намъ надо разстаться. Идите за мной въ мою комнату, гдѣ я уплачу вамъ должное за ваши услуги. Впрочемъ, дерзость ваша не должна мѣшать вашему счастію, если вы захотите послѣдовать совѣту человѣка, гораздо васъ старшаго лѣтами. Мармадукъ удалился, и Эдвардсъ долго смотрѣлъ ему въ слѣдъ, забывъ все окружающее. Наконецъ онъ пришелъ въ себя, оглядѣлъ комнату и увидѣлъ Елисавету, которая сидѣла на диванѣ, закрывъ лицо руками. Онъ подошелъ къ ней и кротко сказалъ: — Mademoiselle Темпль, я забылъ и себя и васъ: вы слышали рѣшеніе вашего отца. Сегодня же вечеромъ я оставлю вашъ домъ, но съ вами я хотѣлъ бы разстаться мирно. Дѣвушка тихо подняла голову и съ минуту озабоченно смотрѣла на него, но потомъ встала и, подходя къ двери съ достоинствомъ, сказала: — Я вамъ прощаю, господинъ Эдвардсъ; мой отецъ тоже проститъ вамъ. Вы не знаете насъ; но я надѣюсь, что придетъ время, когда вы перемѣните ваше мнѣніе. Тутъ есть что то непонятное для меня. Скажите Кожаному-Чулку, что онъ въ отцѣ моемъ имѣетъ не только судью, но и друга. Онъ имѣетъ полное право на нашу чистосердечную благодарность, которая не измѣнится, не смотря на ваши вспыльчивыя слова. Прощайте, господинъ Эдвардсъ, желаю вамъ счастія и болѣе вѣрныхъ друзей. Юноша хотѣлъ отвѣчать, но Елисавета быстро удалилась. Съ минуту стоялъ онъ какъ ошеломленный, потомъ вмѣсто того, чтобы идти въ комнату судьи, выбѣжалъ изъ дома и направился къ хижинѣ Кожанаго-Чулка. Глава девятая Шерифъ Ричардъ Джонсъ на другой день ночью возвратился домой. Онъ открылъ фальшивыхъ монетчиковъ и входилъ въ деревню съ вооруженной силой, помощникомъ судьи и констаблемъ. Послѣдніе съ пойманными отправились въ окружную тюрьму, пока шерифъ по большой дорогѣ шелъ къ господскому дому. Веньяминъ Пумпъ отворилъ дверь своему покровителю и увѣдомилъ его о всемъ происшедшемъ въ его отсутствіе. Какъ только шерифъ узналъ всѣ новости, то сейчасъ же надѣлъ шляпу, велѣлъ дворецкому, запереть всѣ двери и ложиться спать, a самъ скорыми шагами вышелъ изъ дома, чтобы найти въ тюрьмѣ констабля и помощниковъ судьи. Онъ нашелъ ихъ еще неспящими, мигомъ собралъ отъ осьми до десяти человѣкъ и съ ними чрезъ деревню отправился къ берегу озера, a оттуда прямо къ хижинѣ Кожанаго-Чулка. Во время дороги шерифъ объяснилъ своимъ спутникамъ поступокъ Кожанаго-Чулка и приказалъ имъ быть храбрыми и дѣятельными при взятіи этого человѣка. Подойдя къ хижинѣ Кожанаго-Чулка, онъ указалъ своимъ людямъ посты, гдѣ они могли быть ограждены отъ собакъ и выстрѣловъ, a самъ отправился прямо къ мѣсту, гдѣ была хижина. Достигнувъ его, онъ съ удивленіемъ увидѣлъ только дымящіяся развалины, и тотчасъ позвалъ своихъ спутниковъ. Вся группа стояла полная удивленія, какъ вдругъ изъ темноты вышла высокая фигура, попирая ногами горячую золу съ потухавшими искрами. Ричардъ тотчасъ же узналъ черты Кожанаго-Чулка, стоявшаго передъ нимъ съ открытой головой и оглядывавшаго окружающихъ его скорѣе съ озабоченностью, чѣмъ съ досадой. — Чего хотите вы отъ безпомощнаго старика? спросилъ онъ торжественно. Вы выгнали Божіе твореніе изъ пустыни, куда переселила его воля Всевышняго, принесли всѣ безпокойства въ мѣстность, гдѣ съ незапамятныхъ временъ никто не затрогивалъ другъ друга. Мало этого, вы отняли y меня, жившаго здѣсь 40 лѣтъ, домъ и кровъ, которые я предалъ пламени только для того, чтобы ваша испорченность и нововведенія не запятнали ихъ. Да, вы принудили меня зажечь это строеніе, подъ которымъ я пользовался дарами неба цѣлыхъ полъ-столѣтія, теперь же я долженъ грустить о пеплѣ, лежащемъ подъ моими ногами, какъ груститъ человѣкъ, потерявшій самое дорогое ему въ мірѣ. Вы наполнили горькимъ чувствомъ противъ всего міра сердце человѣка, не желавшаго никому зла, и довели его до того, что онъ лучше бы желалъ быть животнымъ; и теперь, когда онъ воротился сюда, чтобы въ послѣдній разъ увидѣть свою хижину, прежде чѣмъ она превратится въ золу, вы въ полночь преслѣдуете его, какъ собаки, бѣгущія по слѣдамъ раздразненнаго, умирающаго оленя. Чего хотите вы отъ меня? Я одинъ противъ многихъ и пришелъ не сражаться, a грустить; если на это воля божія, то поступайте какъ хотите. Старикъ послѣ этихъ словъ серьезно посмотрѣлъ на своихъ преслѣдователей. Въ это время огонь отъ его хижины бросалъ матовый свѣтъ на его почтенную личность. Констабли невольно отступили въ темноту отъ мѣста пожара и предоставляли Натти свободный путь къ побѣгу въ кусты, гдѣ преслѣдованіе было бы безполезно. Но онъ не обратилъ на это вниманія и каждаго человѣка оглядѣлъ по очереди, какъ бы желая знать, кто первый прикоснется къ нему. Никто не обнаружилъ этого желанія, пока Ричардъ не вышелъ, извиняясь своей судейской обязанностію, и не арестовалъ стараго охотника. Другіе послѣдовали его примѣру, помѣстили Кожанаго-Чулка въ средину, и подъ предводительствомъ шерифа возвратились въ деревню; потомъ разошлись, посадивъ предварительно стараго Натти въ тюрьму. Въ присутственный день множество народа собралось въ судѣ и между ними присяжные, судьи и адвокаты. Когда Мармадукъ Темпль занялъ предсѣдательское мѣсто, то присяжныхъ привели къ присягѣ, объяснили сущность жалобы, и судилище приступило къ дѣлу. Въ залѣ господствовала глубокая тишина, пока молчаніе не было прервано волненіемъ слушателей, и вскорѣ затѣмъ къ периламъ подошелъ Кожаный-Чулокъ. Затѣмъ опять наступило такое мертвое молчаніе, что слышно было тяжелое дыханіе преступника. Одежда Натти, какъ обыкновенно, состояла изъ оленьей кожи. Ему въ первый разъ приходилось переступить за порогъ суда, и потому къ его обыкновенному чувству присоединилась немалая доля любопытства. Онъ поднялъ глаза на скамью судей, потомъ на присяжныхъ, на адвокатовъ, на массу народа, и вездѣ встрѣчалъ направленные на него взгляды. — Снимите вашу шапку, подсудимый! сказалъ судья Темпль. Но приказаніе не было исполнено; можетъ быть потому, что его не слышали. — Натаніель Бумпо, здѣсь не стоятъ съ покрытой головой, повторилъ судья. При звукѣ своего имени Натти вздрогнулъ, обратился къ судейской скамьѣ, и сказалъ: — Какъ? Адвокатъ, по имени Липитъ, былъ данъ на помощь узнику. Онъ поднялся и что-то шепнулъ ему на-ухо, послѣ чего Натти радушно кивнулъ головой и снялъ шапку. — Господинъ обвинитель! сказалъ судья: обвиненный готовь; изложите вашу жалобу. Призванный господинъ Шооль началъ громко читать обвиненіе, которое въ особенности касалось оскорбленія. Натти серьезно и внимательно слушалъ, и съ такимъ вниманіемъ обратился къ читающему, что выказывалъ этимъ глубокое и искреннее участіе. Когда окончилось чтеніе, онъ выпрямился съ глубокимъ вздохомъ. Слушатели надѣялись услышать его голосъ, но Натти молчалъ, и судья опять началъ: — Вы слышали, что говорятъ противъ васъ, Бумпо? Что можете вы возразить на это? Кожаный-Чулокъ задумчиво опустилъ голову, но тотчасъ же поднялъ ее и засмѣялся своимъ обыкновеннымъ смѣхомъ, потомъ сказалъ: — Да, я не могу отговариваться, что немного живо обошелся съ этимъ Долитлемъ, но чтобъ я сдѣлалъ все то, что привелъ этотъ господинъ, то это безсовѣстная ложь. Нѣтъ, нѣтъ, я уже не особенный боецъ по своей старости. Когда я находился въ Шотландіи, постойте, это, кажется, было въ первыхъ годахъ послѣдней войны… — Господинъ Липитъ, — вмѣшался судья, — такъ какъ вы адвокатъ обвиняемаго, то объясните ему, что отъ него требуется. Если вы не исполните этого, то судъ назначить ему другаго защитника. Послѣ такого приказа законовѣдъ всталъ, тихо поговорилъ съ старымъ охотникомъ и объяснилъ суду, что они ожидаютъ дальнѣйшихъ вопросовъ. — Въ чемъ виноваты вы и въ чемъ нѣтъ, Натаніель Бумпо? спросилъ судья.