— Я мог ошибиться, — медленно проговорил Павел, — но, по-моему, я видел Хэта Монагана. — Ага… Пассажиры, наскоро перекусив, покидали заведение. Фёдор встал из-за стола, и тут же поднялась красотка. Быстренько промокнув губки платочком, она приблизилась к помору, шурша юбками, и томно сказала, беря его под правую руку: — Вы не проводите даму? — Отчего ж? — буркнул Чуга. — Доведу как-нибудь… — Фёдор! — предостерегающе крикнул Туренин. — Это Пенни Монаган! В этот самый момент четверо или пятеро парней, с лицами, прикрытыми шейными платками, ввалились в забегаловку с двух сторон сразу — из кухни и через главный вход. — Ни с места! — гаркнул тот, что шагал впереди — высокий, костлявый, с козлиной бородкой. — Стреляй, Ньют! — возбуждённо завизжала Пеннивелл, вцепившись в Чугу и не позволяя ему выхватить револьвер из кобуры. Названный Ньютом промешкал, боясь угодить в женщину, и тогда Фёдор «помог» ему, отшвырнув красотку. Павел выстрелил первым, вытянув руку и целясь как на дуэли. Один из нападавших взмахнул руками, с размаху ударяясь о буфет вишнёвого дерева и сползая на пол. Другой ухватился за локоть — сквозь пальцы проступила сочившаяся кровь. Чуга саданул Ньюту кулаком под дыхало, а когда тот согнулся, приложил его коленом, расквашивая нос. Сквозь облако порохового дыма Фёдор углядел выпученные глаза и перекошенный рот Хэта — красный шейный платок сполз с лица Монагана. Неизвестно, чем бы кончилась стычка, но тут уж отобедавшие пассажиры сами открыли огонь. Это были люди Запада. Женщина в сером платье достала из сумочки двухствольный «дерринджер», офицер-кавалерист выхватил двенадцатизарядный револьвер Уэлча, а фермер, одной рукой суетливо щёлкая подтяжкой, вооружился «милсом» — и тут же стрельнул с оглушительным грохотом. Парочка неподстреленных бандитов, почти невидимых в дыму, бросилась наутёк, отстреливаясь на бегу, отбиваясь от озверелой кухарки, которая охаживала их медной сковородой на длинной ручке. Гаснущий перезвон озвучивал попадания по головам налётчиков. Выбежав на платформу, Чуга заметил улепётывавших «ганменов»,[60] хотел было пальнуть вдогонку, но передумал — зачем лишний раз брать грех на душу? Но проворно ковылявшего Хэта он догнал-таки, обезоружил и прижал к дощатой стене. — Говорил я тебе, чтоб не рыпался? — гаркнул Фёдор. — Говорил… — проскулил Монаган. — Кто вас нанял? Глазки у Хэта забегали. — Ну?! — Б-большой человек, — сипло выговорил Монаган, — очень большой… Мэтьюрин Гонт. Чуга рывком отпустил Хэта, и тот чуть не упал, благо стена удержала. — Дуй отсюда! Незадачливый стрелок захромал прочь. — Ушли! — воскликнул подскочивший Туренин. — А Пенни? Вот ведь… Воспитание не позволило князю закончить характеристику, но Фёдор был попроще. — Сучка! — договорил он. — Грубо, — оценил Павел, — но точно. — Это Гонт их подослал. Паровозный гудок положил конец прениям сторон. Пассажиры, возбуждённо переговариваясь и обсуждая перестрелку, разбежались по вагонам. Залязгав сцепками, паровоз потянул состав дальше. Уже плюхнувшись на скамью, Чуга поглядел за окно — на платформе, склонившись над раненым, осталась Пеннивелл Монаган. В это мгновение она казалась подобием скорбящей мадонны, средоточием милосердия, но стоило ей поднять голову, как иллюзии опадали быстрее жёлтых листьев — лицо женщины, обезображенное ненавистью, было уродливо. — Что там? — нервно спросил Ларедо. — На десерт подавали горячий свинец, — проговорил Туренин. Фёдор медленно выдохнул. Сердце уже не частило, билось ровно, хотя Чуга всё ещё напрягался. Правда, уже не бандитской пули ожидаючи, а свистка полицейского. А дождался паровозного гудка… Минул день, снова настала ночь. Поезд замедлил ход, будто готовясь к паромной переправе в Сент-Луис, что лежал на западном берегу Миссисипи. И тут господин в плантаторской шляпе, теребивший в пальцах лосиный зуб на цепочке часов, неуклюже повернулся к Фёдору с Павлом — те кемарили под стук колёс. — Джентльмены следуют на Запад? — спросил он, упирая руки в колени. — Лично я… — зевнул Шейн. — Следую в Техас! — Вот и мне туда же! — оживился господин. — Чарльз Гуднайт[61] меня зовут. Я тут послушал, посмотрел… К-хм… Вы, так я понимаю, парни честные, работящие… — Правильно понимаете, — открыл один глаз Чуга. — Вроде как нездешние… — Я из России, — сказал Фёдор. — Я из Англии, — сообщил Павел. — А я из Теннесси! — осклабился Ларедо. — И спуску никому не дадите… — гнул своё Гуднайт. — Не дадим, — мотнул головой Туренин. — Видал я, как вы тех молодчиков попёрли! К-хм… А если я предложу вам работу, опасную, но денежную, то вы как?.. Фёдор внимательно посмотрел на вдруг разговорившегося пассажира. — Нам это только давай, — усмехнулся он. — А чего делать-то? Чарльз хлопнул ладонями по коленям. — Сопровождать! — внушительно начал он. — И охранять — меня и мой груз. Одному мне несподручно. Короче. Грузимся на пароход до Натчеза, оттуда на дилижансе до Сан-Антонио. Плачу пятьдесят долларов.[62] Каждому! Билеты за мой счёт, патроны — тоже. Ну как вам такой расклад? Чуга поскрёб щетину на подбородке и пожал плечами. Конечно, сворачивать на пути в Калифорнию не хотелось, да только что прикажете делать по прибытии в Канзас-Сити? Как одолеть тысячи вёрст пути, не имеючи ни коней, ни фургона, ни припасов — ничего? Сент-Луис, Натчез, Сан-Антонио… Хоть и окольным путём, а всё на Запад. — Я не против, — сказал помор, покосившись на князя. — Ты как? — Я — за! — выразил своё мнение тот. — Ребята, — тревожно завертел головой Ларедо, — а я тоже в доле? Фёдор улыбнулся насмешливо. — Револьвер видал когда? — С тридцати ярдов[63] индюшке голову сшибаю! — воскликнул ковбой негодующе. — Ладно, согласные мы, мистер Гуднайт. — Отлично! — крякнул ранчеро. — Тогда в Сент-Луисе у нас конечная остановка — и пересадка! Сент-Луис казался именно тем, чем и был — перекрёстком. Сто пятьдесят тыщ народу скопилось тут — одни готовились податься дальше на Запад, другие раскачивались, не зная, на что решиться, а третьи просто жили, получая свой гешефт с переселенцев. Не так уж давно Сент-Луис стоял на границе освоенных территорий. Всего в десятке миль за чертой города пролегали Великие равнины — бесконечная прерия, где паслись стада бизонов и рыскали отряды воинственных сиу. Плавными волнистыми изгибами уходила прерия на Запад, с весны её пологие холмы были зелены, к осени они бурели. Редко где дикий простор очерчивался квадратами полей кукурузы, а в Канзасе даже лёгкая холмистость сходила на нет — равнина разглаживалась в обманчивую плоскость, где-нигде изрезанную неприметными низинками и оврагами, увидеть которые можно было, лишь подъехав вплотную. Из Сент-Луиса на Запад пролегли караванные тропы, уводящие в Санта-Фе, в Калифорнию обетованную, в Солт-Лейк-Сити. А на юг катила свои воды Миссисипи, донося пароходы до самого Нового Орлеана. — Раз уж мы записались в верные паладины, — сказал Павел со скользящей улыбкой, — надо бы и вооружиться соответственно. Револьверы — хорошо, а винтовки лучше! — Дело говоришь, — кивнул Фёдор. Оставив за себя Ларедо Шейна, у которого всё равно было пусто в карманах, помор и князь направили стопы в город. Первые дома Сент-Луиса выстроили французские торговцы мехами ещё в ту пору, когда огромная Луизиана[64] принадлежала королю Людовику. Тогда тут стояли индейские деревни, вроде Кахокиа, а множество курганов сохранилось до сих пор — они дыбили землю на окраинах, то поднимая развалюхи переселенцев на верхушки, то опуская в междурядья. Каменных зданий в Сент-Луисе числилось немного, их занимали отели вроде «Сазерна» или «Плантатора». В основном кривые улочки застраивались каркасными домами, обшитыми досками, как правило некрашеными, и на каждом углу стояли бочки с водой на случай пожара. Кабаки, которые здесь назывались салунами, и платные конюшни попадались на каждом шагу. Создавалось такое впечатление, будто весь город был населён всадниками, которые спешились, чтобы пропустить стаканчик виски. Фальшфасады магазинов, изображавшие несуществующие вторые этажи, были раскрашены и расписаны зазывалами попросту и бесхитростно: «Пейте бурбон[65] из Кентукки „Джим Бим“ по три доллара за галлон!» Или так: «Готовит мамаша О’Флахерти. Обед — два четвертака».[66] На перекрёстке Туренин неожиданно встрепенулся, вроде как знакомого приметил.