«Дождемся ночи, сынок. На реке нас ждет ладья с верными товарищами. Домой, Сашко, в Россию!» — И они убежали? — спросил Сидней. — Да, так говорит предание. — А потом? Что стало потом с Сашко? — Этого не знаю. Я мог бы сказать тебе, что он стал предводителем казацкого войска, но сочинять не хочу... рассказал только то, что услышал от деда. Ты вспомнил, что родился в Пенанге. Но ты русский, гордись этим. Я хочу, чтобы ты любил Россию и был готов служить ей. — Служить России на расстоянии. Но как? — Расти, Сид. Я хочу, чтобы ты стал истинным человеком. — Что это значит? — Один честный писатель, его звали Радищев, говорил: «Истинный человек и сын отечества есть одно и то же». Запомни эти слова! ГЛАВА IV Павел Болдин «С нашей старой компанией в конце концов случилось то, что должно было случиться: не выдержала конкуренции с международным консорциумом и приказала долго жить. Дирекция нашла в себе силы вежливо расстаться со служащими и выплатить им пособие. Предстояло искать работу. Мы с Ксенией старались не вспоминать о размолвке с Чиником. И не укорять друг друга. Нам нужна была работа. И деньги. Пока не имелось ни того, ни другого. Единственное, чем я располагал в достатке, было время. На удивление, оказалось, что в местном рабочем клубе выписывают советские газеты, в том числе «Правду». У меня несколько дней было занимательное чтение: листал подшивки. «Новый год коммунисты, члены исполкома и депутаты Хамовнического района встретили в помещении клуба «Освобожденный труд» в тесной товарищеской семье. Вечер открылся выступлениями председателя исполкома и других ответственных товарищей. Разбившись на группы в обширном помещении клуба, товарищи обменивались мнениями, слушали певцов, музыкантов». Читал эти строки и вспоминал залитые электрическим огнем и украшенные рождественскими елками дворянские собрания, блистательные маскарады в Москве и Петербурге, славные новогодние офицерские попойки, когда так сближали сердца вино и доброе слово... Где это все? Было ли это все?.. «Обмен мнениями в Хамовническом районе» — вот он, Новый год по-большевистски. А какие еще новогодние вести из Советов? «В конце декабря в Москву возвратился агитвагон, проводивший работу по Неделе ребенка. Маршрут вагона: Москва — Курск — Харьков — Ростов-на-Дону — Екатеринодар — Царицын — Москва. Основной задачей агитвагона являлись агитация и пропаганда важности решения проблем детского фронта, обследование и выяснение материального и социального положения школ, детских садов и домов. В работе агитвагона принимали участие представители московских работниц, направленных Женотделом ЦК партии, отделом охраны детства Наркомпроса и Наркомздрава». Что они делают с праздниками! Что делают с русским языком? «Вагон, проводивший работу по «Неделе» — как у них поднимается рука писать подобную околесицу? Впрочем, чему удивляться? В газеты и журналы, как и в театры, и в университеты, идут люди от сохи. Всем хороши. До конца преданы революции. Один только маленький недостаток — грамотой не владеют. Сколько десятилетий понадобится большевикам, чтобы выполнить обещание — сделать страну грамотной? Всю страну? Кому это надо? Мы долго искали приличное дело. Кажется, нашли. Теперь я агент фирмы, страхующей домашнее имущество. Во главе фирмы — братья Рогофф. Это бывшие Роговы, а точнее — Роговешки. Мною командует младший из них, Антони Рогофф, существо пробивное, хотя точнее было бы написать — продувное, не знающее ни минуты покоя и жаждущее, во-первых, устоять в борьбе за жизнь, во-вторых, утопить страховую фирму, существующую в двух кварталах от нас, в-третьих, накопить сто тысяч долларов и тогда уже жениться с легким сердцем. «Хочешь жить — умей вертеться» — первый раз я услышал этот афоризм именно от него. Когда спит Рогов-младший — мне неведомо. Такой же полнейшей преданности фирме он требует от нас. В подобном темпе работать мне еще не приходилось никогда. Кажется, я начинаю понимать, что такое эксплуатация по-североамерикански: уезжаю на работу в семь тридцать утра, кончаю в семь или восемь вечера. Но протестовать, требовать надбавки у меня нет никакого желания. Я действительно хочу содействовать процветанию фирмы, и к тому же мне вполне сносно платят. Только прихожу домой выжатый, безумно хочется спать. Мы с Ксенией стали меньше разговаривать, общаться, реже делиться новостями и впечатлениями — в общем-то день похож на день. Канаду, как и Америку, называют страной неожиданных возможностей. В первый раз я подумал об этом, когда пригласивший нас в кабинет Антони Рогофф, угостив каждого сигарой, попросил присесть и обратился к нам с торжественной речью: — Господа, мы должны сделать все, чтобы о нас узнал если не весь мир, то хотя бы наша провинция. Появилась возможность расширить дело, нужны новые заказы, а для этого необходима новая реклама, нестандартная, броская реклама. Я договорился с кинофабрикой, нам обещают сделать двухминутный рекламный ролик. Надо суметь в течение двух минут не только рассказать, но и показать все, что может сделать наша фирма, показать, как быстро и удобно обслуживает она своих клиентов и как счастливы те, кто имеет с нею дело. Господа, предлагайте сюжеты. Ждем ваши советы и предложения. По обычаю фирмы, каждое из них будет не только благожелательно рассмотрено, но и достойным образом оценено. Господа, прошу поварить вашими гм... гм... котелками. Я сказал себе: «Думай, Павел Александрович, думай, тебе должна помочь русская сообразительность. Посмотри на окружающих, разве не кажутся они тебе наивными детьми? Каждый из них хорошо знает свое дело, но только свое дело. Пошевели мозгами, достопочтенный Павел Александрович». Засыпая, я вспомнил фокус, который показал когда-то на семейном вечере один дальний родственник. Он взял у меня платок, скомкал его, положил в левую руку и прожег его папиросой, которую держал в правой руке. Потом продемонстрировал платок с большой дыркой в середине. От неожиданной беспардонности родственника я открыл рот, но тот спокойно произнес: «Айн, цвай, драй» — и вернул мне абсолютно целый платок. Тот фокус помог мне придумать сценарий рекламного фильма. Вот как представлял я себе этот фильм в чисто западном стиле. За молодой и состоятельной дамой волочится рассеянный и притом симпатичный малый. Она полна сомнения и не знает, сказать ему «да» или «нет». Молодой человек нервно затягивается папиросой и, не найдя в чужом доме пепельницы и не зная, куда деть окурок, смущенно прячет его в носовой платок. У дамы округляются глаза: «Что вы делаете?» В середине платка большая дыра с обгорелыми краями. Но молодому человеку не хочется упасть в глазах прекрасной дамы, его воля так велика, что он заставляет платок снова стать целым. Взмах рукой — и дыра бесследно исчезает. Дама смотрит на него с немым обожанием. И теперь он произносит бодрой рекламной скороговоркой: «Я сотрудник фирмы «Бразерс Рогофф корпорейшн лимитед», для меня и моих коллег это пустяковое дело». Горит софа. Наш знакомый подходит к ней, поднимает руку— и от одного его взмаха вмиг затягивается большая дыра. «Страхуйте свои домашние вещи от огня в фирме «Бразерс Рогофф»! — вместе говорят он и она и целуются в диафрагму. — Послушайте, послушайте, ведь это находка! — восторженно говорит Антони.— Покажите еще раз фокус. Скажите, а куда вы дели тот платок с дыркой? — Секрет фирмы. До поры, до времени секрет,— говорю я. Через месяц рекламный фильм выходит на экраны. В качестве исполнителя главной роли приглашен известный артист. Фильм идет в двадцати кинотеатрах Торонто, Монреаля и Квебека. Это обходится нашей фирме в довольно крупную сумму, но через два-три месяца расходы начинают окупаться. Меня повышают: теперь я стою в неделю сорок долларов. На меня обращают внимание, мне сулят хорошее будущее на канадской земле. Работаю по двенадцать-четырнадцать часов. Вижу, что стало со многими русскими на чужбине... Не желаю, не хочу делить их участь. В марте 1923 года мы получили печальное известие из дома (письмо шло более полутора месяцев): скончался отец. Мы отслужили молебен, пригласили немногих друзей на поминки. Помянули батюшку моего и подумали с грустью, сжимавшей сердце, что откладывается возвращение в Россию. Трудно было понять, как и за счет чего держатся большевики, но они держались. А что происходит с родиной моей, о том можно было только догадываться. Газеты опубликовали серию фотографий: голод на Волге. Опустевшие деревни и дома с заколоченными ставнями, сожженные церкви, изможденные личики детей. Часть гонорара за три рекламных фильма я передал в фонд организации помощи голодающим в России». Так начиналось заокеанское бытие одного из многих русских людей, живших воспоминаниями о прошлом России. Вскоре Павел Александрович Болдин получил приглашение на должность сценариста в студию рекламных фильмов «Канада — миру, мир — Канаде». Успех первых, казавшихся поначалу скромными лент привлек к жизнедеятельному русскому внимание боссов рекламы. Нестандартные ходы, придуманные им, были новым словом в старой, как мир, рекламе. А непринужденная обстановка, которую создавала дома Ксения, их быстро взрослевший симпатичный сын, уже снявшийся в четырех отцовских рекламных роликах, вызывали уважение и расположение к этой семье. ГЛАВА V Длительная служебная командировка привела Юрия Николаевича Чиника в Персию. На рауте в маленьком прибрежном городке Бендергязе его познакомили с приехавшим из Москвы Иннокентием Викторовичем Соболевым. Разговорились, оказалось, что оба из благословенного города Торжка. И уже не было силы, способной заглушить воспоминания. Так зародилось знакомство соотечественников, разными дорогами приведенных в Персию. Незадолго до расставания Чиник подошел к Иннокентию Викторовичу и сказал: — Я хотел, чтобы вы знали... далеко от России живет один человек по фамилии Чиник, который... Не может быть, чтобы не понадобился России верный человек на другом конце земли. Иннокентий Викторович по-новому взглянул на собеседника. Они вышли в сад, свернули с дурманно пахнущей олеандровой аллеи. Соболев снял пиджак, перекинул его через плечо. — Мне было приятно... Хотя, впрочем, «приятно» не совсем точное слово... мне было важно услышать от вас то, что я услышал. Только теперь я могу позволить себе спросить вас, почему не сделали попыток вернуться домой, какая сила удерживает на чужбине? — Сильная это сила, Иннокентий Викторович... Нескладно, сбиваясь и при всем том стараясь говорить ровным бесстрастным тоном, Чиник рассказал Соболеву о том, что произошло двадцать пятого августа 1914 года в Индийском океане. Вспомнил о боцмане Сапунове, который два года назад сделал попытку разыскать капитана «Эссена» и бесследно исчез, вспомнил о бывшем юнге Анатолии Репнине, ушедшем в дальнее плавание. А в самом конце рассказал о двадцати четырех тысячах долларов, в которые превратилась за эти годы крейсерская касса и которые лежали на его счету в банке. — Почему вы рассказываете об этом счете, Юрий Николаевич? — Потому что он принадлежит моей стране, и, как я понимаю, только она вправе распоряжаться им. Я был бы признателен за совет, как лучше распорядиться им. Не могли бы вы известить меня? Вот моя визитная карточка. — Вправе ли я считать, что вы уполномочиваете меня? — Без сомнения, Иннокентий Викторович. Немало лет пришлось ждать Чинику отклика. Все чаще думал: остался без последствий тот разговор. Забыли о нем. А скорее всего не доверяют. Кто знает, что он за человек, этот Чиник? Поздней осенью 1934 года из Гамбургского порта выходило торговое судно «Розалина». На борт неторопливо поднялся сохранивший юношескую выправку лоцман лет пятидесяти пяти, приветливо улыбнулся капитану, выпил традиционную чашечку кофе с коньяком и, выйдя на мостик, тоном, в котором слышалась привычка командовать, вывел корабль к фарватеру. Капитан — это был единственный светловолосый человек на малайском судне — поблагодарил лоцмана, вручил ему коробку гаванских сигар и на прощание сказал: