Девушка кивнула мне в ответ. — Да, но вы можете называть меня просто Майей. Девушки спрашивают, а почему он такой маленький? Я с серьезным профессорским видом прочитал ей короткую лекцию по анатомии. — Понимаете, тот размер, о котором вы все подумали, называется мечтой. А то, что вы перед собой сейчас видите, называется реальностью. Между мечтой и реальностью всегда есть несколько сантиметров разницы. Перевод, сделанный Майей окружающим её девушкам вызвал у них очередной взрыв веселья. Сегодняшняя тренировка явно настроила их на лирический лад. Возможно, после неё многим из них захотелось встретить сегодня вечером на своем пути хотя бы одного насильника. И не отпускать его от себя ни на шаг на протяжении всех предстоящих выходных. А может быть даже взять его в заложники на всю оставшуюся жизнь. Девушки были такими фантазерками! Они явно преувеличивали профессиональные возможности маньяков и насильников. После тренировки девушки разъезжались по домам с таким настроением, что можно было не сомневаться в том, что их мужьям и друзьям в эти выходные скучать не придется. А это означало, что тренировка прошла более успешно, чем предыдущая. Ведь цель каждой тренировки заключается не только в том, чтобы накачать мышцы или научить новому приему самообороны. А в том, чтобы дать нечто большее. То, что называется вкусом жизни. Вечером мы поехали в гости к Кшиштофу Галанту. По пятницам у него всегда собирались друзья. Там снова был Миша со своей супругой, пани Ирэной. И Джуниор с Марией. Приехала ученица и подруга Ануси Майя. Да, да, та самая Майя Геннадьевна Карцева в девичестве и Майя Камински в замужестве, которая несколько дней назад терроризировала меня на татами. Оказывается она тоже жила неподалеку. Мы снова пили шампанское, танцевали, болтали ни о чем. Когда мы уже были хорошенькими, причем настолько хорошенькими, что танцевать уже не могли, а могли только целоваться на диване, к нам с Анусей подошла Майя. Она присела на диван с моей стороны. Несколько минут мы продолжали болтать ни о чем. Она рассказала, что родилась на Дальнем Востоке. В поселке Краскино Хасанского района Приморского края. Год проработала бухгалтером на местной звероферме. Там разводили соболей и чернобурок. Затем вышла замуж за поляка и приехала сюда. Окончила курсы по массажу. Ануся сказала ей, что пан Сергей очень хороший массажист. Ей бы очень хотелось немного у него поучиться. Не бесплатно, разумеется. Соображал я уже с большим трудом, но на всякий случай ответил, что если пани Ануся предоставит нам для занятий свою очаровательную спинку, то с моей стороны возражений не предвидится. Ануся сладко потянулась. Положила руку мне на колено и, прикрыв глаза, сказала: — Тельце ваше. Делайте с ним, что хотите. Только не будите. — Она всегда так говорила. Мы договорились встретиться в понедельник вечером у Ануси дома. В этот день у неё не будет занятий по самообороне, и мы спокойно сможем на ней потренироваться. Мы попрощались со всеми до понедельника. У ребят впереди были выходные. А у нас еще продолжались рабочие будни. В субботу у Ануси была очередная тренировка по курсу самообороны. Я же обещал позаниматься с ребятами Тадеуша Радзивиловича. Что это были за ребята, я мог догадаться и без особой подсказки. Ведь птица-говорун отличается не только умом, но и сообразительностью. Наверняка после моего шоу перед девушками-полицейскими Тадеуш собирается взять реванш. А, значит, и ребятки будут еще те! Уж я-то знал не понаслышке, что полицейские в любой стране не злопамятны. Просто они очень злые и память у них хорошая. И все-таки при виде его "орлов" мне стало немного не по себе. Когда мы с Тадеушем вошли в спортивный зал, там полным ходом шла тренировка. Зал был чуть меньше, чем тот, в котором занималась Ануся со своими ученицами. Но оборудован он был куда серьезнее. В углу стояли силовые тренажеры и специальные приспособления для отработки приемов рукопашного боя. Манекены не только для битья, но и для работы с различными метательными предметами. На стенах висели плакаты по анатомии человека и его болевым точкам. И все-таки главным отличием зала было не это. Главным отличием, как всегда, были люди. В центре зала два здоровяка добросовестно избивали третьего. Он ловко уклонялся, проводил подсечки, давал сдачи. Но силы были явно не равны. Бровь его была рассечена, один глаз заплыл. И, судя по всему, серьезно было повреждено правое колено. Чуть в стороне три пары отрабатывали приемы рукопашного боя с оружием. В руках у них были короткие автоматы. Как мне показалось, довольно удобные в работе. Но больше всего меня поразила работа двух пар с холодным оружием. Они фехтовали на ножах. И, судя по крови на кимоно, фехтовали довольно успешно. С ножами они, действительно, работали виртуозно. Таких мастеров ножевого боя раньше встречать мне не приходилось. Иначе бы едва ли я стоял сейчас в этом спортзале. Скорее всего, не стоял. Если быть до конца честным, однажды мне уже встречался такой мастер ножевого боя. Но после встречи с вашим верным слугой он умер, а у меня в память о нем осталось несколько довольно симпатичных шрамов. Изуродованная рука. И надежда на то, что больше таких мастеров в этой жизни я не встречу. Два таких мастера в одной жизни — это слишком много. Для любого. И тем более для меня. Увы, я, как всегда, ошибался. Да, люди, занимающиеся в этом зале, немного отличались от Анусиных учениц. Природа явно не поскупилась на строительный материал, создавая этих "орлов". Ребята были, как на подбор, под два метра ростом и косая сажень в плечах. И больше напоминали боевые машины, созданные для убийств, чем живых людей из крови и плоти, защищающих закон. Был в их глазах особый прищур и легкий холодок, свойственный тем, кому в этой жизни приходилось не только воевать, но и убивать. Есть в этом небольшая разница. Из десяти человек, принимающих участие в боевых действиях, по статистике убивать приходится только одному. Остальные лишь обеспечивают боевые действия, охраняют колонны и склады с оружием и боеприпасами, военные и гражданские объекты, находятся в резерве или в тыловых частях. В том, что эти ребята в резерве не сидели, я не сомневался ни минуты. К чему тешить себя наивными иллюзиями?! Таких ребят в резерве не держат. Работали они легко и непринужденно. При проведении приемов многие из них добродушно посмеивались. Обстановка в зале была довольно дружелюбной. Но меня обмануть было сложно. Я прекрасно понимал, что за всем этим дружелюбием стояло настоящее мастерство сильных и хорошо подготовленных людей. Работающих на тренировке, как в реальном бою. Жестко и в полный контакт. Мастерство людей, которые в своей жизни не раз перешагивали через грань, разделяющую друзей и врагов, живых и мертвых. Почему-то я представил этих ребят в масках. Поздним вечером. Спрашивающих в темной подворотне закурить или десять злотых на пиво. Легкий холодок пробежал у меня по спине. Нет, лучше было об этом даже и не думать. И уж, тем более, лучше было не встречать таких ребят в темной подворотне. — Ну, как тебе мои орлы? — Улыбаясь, спросил Тадеуш. По моему грустному виду он догадался, какое впечатление они на меня произвели. — Ничего ребята. Только кормите вы их, похоже, не очень. Потому-то и выглядят они слишком худыми и бледными. Моя шутка прозвучала довольно жалко. Худыми и бледными "орлы" Тадеуша явно не были. Но я должен был что-нибудь ему ответить, чтобы не стоять столбом. А при виде этих монстров на меня действительно напал столбняк. Что я здесь делаю? Чему я еще могу их научить? Учить мне их совершенно нечему. И вдруг я все понял. Это было словно озарение. У ребят закончились мальчики для битья. Никто не хотел спаринговать с ними. А манекенов надолго не хватало. Вот Тадеушу и приходится подбирать приезжих хлопцев, которые не знают, что за звери находятся в его подчинении. И отдавать их на заклание, словно жертвенных баранов. Тадеуш приводит таких простофиль, как я, в спортивный зал. А его орлы делают из них отбивные. Немного обжаривают получившиеся гамбургеры и едят их с кровью. Дешево и сердито. Неожиданно я почувствовал себя последним бараном. Глупым и совсем не съедобным. Мне сразу же расхотелось выходить на татами. А кто вам сказал, что я когда-то выходил на татами с охотой. Я нормальный человек. Такой же, как и вы. И я тоже не испытываю удовольствия когда меня избивают. Я с грустью посмотрел на Тадеуша. И совершенно неожиданно понял, кого он мне так напоминает. Он, как две капли воды, был похож на командира моей курсантской роты в училище имени Верховного Совета РСФСР капитана Белянина Григория Николаевича. Здорового мужика с пудовыми кулаками и удивительно интеллигентной внешностью. Однажды, когда мы учились на втором курсе, он появился в расположении роты с небольшим, но очень симпатичным синяком под глазом. — Развелось каратистов в Москве. — Сказал он, ни к кому не обращаясь. — Да я бы одним ударом убил любого. — Продолжил Григорий Николаевич. И с легким сожалением посмотрел на свои огромные кулаки. — Если бы попал. Синяк под глазом красноречиво говорил об обратном. Скорее всего, Григорий Николаевич так ни в кого и не попал. Помнится, вся рота облегченно вздохнула. Повезло московским каратистам. Да и ротному повезло. Не взял он грех на душу. О том, что было бы с этими каратистами, если бы они попали под его тяжелые кулаки, у нас не вызывало ни малейших сомнений. Уже после окончания училища ротный пригласил меня в гости к своему отцу, который жил в небольшой деревеньке во Владимирской области. Мы приехали к нему ранним утром второго мая. Это было большой ошибкой. Разве можно ездить в гости на следующий день после Первого мая. Первого мая трудящиеся и безработные, шахтеры и банкиры, космонавты и таможенники всего мира отмечали день рождения Наташки Михайловны, тогда еще не Красавиной, сестры моего друга, однофамильца и просто очень хорошего человека Лёшки Карпова. Да, его сестре, которую в доме все называли не иначе, как Натуськой вчера исполнилось ровно столько лет, что теперь её можно было посылать в магазин за сигаретами. Правда, еще не так много, чтобы можно было посылать за водкой. Посылать, это я сильно сказал. Конечно же, никуда мы её не посылали. Натуська была еще та девчонка, она и сама могла послать любого из нас так далеко, что вам и не снилось. А её желания всегда были для нас законом. К тому же Лешка серьезно занимался таэквондо, был спортсменом и тренером от бога. Я в эти годы увлекался альпинизмом. Сказать, что серьезно увлекался, я не могу. Серьезно в этой жизни я увлекался только красивыми девушками. А альпинизмом лишь по служебной необходимости. Так что сигареты и водка были нам в это время совсем не интересны. Важен был сам факт. Натуське исполнилось восемнадцать лет. По этому поводу мы вчера и повеселились от души вместе с Лешкой и их родителями, Татьяной Александровной и Михаилом Васильевичем. Поэтому сегодняшняя поездка в гости была явным перебором. Два застолья за два дня — было слишком много даже для Винни-Пуха. Но я не был Винни-Пухом. Вот уже второй день я был Пятачком. Самым последним Пятачком. Нет, ехать в гости не стоило. Тем более в такую рань. Выпито нами было вчера совсем немного. Я не могу сказать, что за столом вчера собрались малопьющие. То есть те, которые пьют, а им все мало. Нет, выпили мы не мало. Нормально выпили. Хотя и не больше, чем обычно. Но голова сегодня трещала по швам, как никогда раньше. — Это воздух. — Пояснил мне Григорий Николаевич. — Деревенский воздух. После города всегда так. К деревенскому воздуху тоже нужно привыкнуть. Такое объяснение показалось мне немного странным. Я давно уже не маленький мальчик, и мог догадаться, что так голова может болеть только с похмелья. Привыкнуть к этому было возможно, хотя и не просто. Для этого требовались постоянные тренировки. А то, что можно привыкнуть к деревенскому воздуху вообще показалось мне научной фантастикой. Я еще не забыл, как болела у меня голова в детстве, когда родители почти на все лето отправляли меня в ссылку в деревню. Особенно в первые дни. Нет, привыкнуть к этому невозможно. Даже если периодически и укладываться под выхлопную трубу какого-нибудь автомобиля с наивной попыткой немного отдышаться. Так что ротный был явно не прав. Поэтому вы можете представить, в каком виде я входил во двор перед домом Григория Николаевича. Вид у меня был плачевный. А во дворе тем временем шла своим чередом совсем другая жизнь. Под ногами бегали куры. На завалинке нежился толстый и ленивый серый кот. На наше появление он даже и не шевельнулся. Зато откуда-то с крыльца примчалась маленькая рыжевато-белая кошка и начала тереться о ноги ротного. Признала своего хозяина. Младшего хозяина. Григорий Николаевич представил мне это рыжее чудо. — Её зовут Алисой. — И взял кошку на руки. Забавно, но ротный видимо не слишком хорошо знал кошачий язык. Я явственно почувствовал, что она назвалась просто кошкой. Мы, драконы, понимаем кошек куда лучше, чем люди. Мысленно я произнес в ответ свое имя: — Дракон. Алиса заурчала и зажмурила свои глаза. Мол, очень приятно. Вот так мы с ней и познакомились. Тем временем где-то в глубине двора открылись ворота, и огромный мужик под два метра ростом вынес из хлева небольшого бычка, примерно с центнер весом, на своих плечах. Поставил его на ноги и только после этого заметил нас. — А, Гриша?! Я сей минут, хлев дочищу и приду. Ты пока веди гостя в избу. Скажи матери, пусть накрывает на стол. Мы вошли в избу. Вы, наверное, видели крестьянские избы в своей жизни. Хорошие, добротные избы. Примерно шесть на шесть метров по периметру. Эта изба была примерно такой же. Только раза в четыре побольше. С горницей и светелкой. С кладовыми и террасами. С разными мостками и переходами. С огромной русской печью. И множеством больших и маленьких комнат и комнатушек. В которых легко было заблудиться. — Григорий Николаевич, а зачем ваш отец выносил бычка из хлева? Бычок, что сам не мог выйти? — Не удержался я от вопроса. Ротный удивленно пожал в ответ плечами. — А кто его знает?! Наверное, мог бы выйти и сам. Но батя его всегда выносит. Да, невольно подумалось мне, наверняка бычок немного подвернул ногу и чтобы её осмотреть, отец ротного вынес бычка на свет. А что, в нем и весу-то кот наплакал. Правда, кота, лежащего на завалинке, не случайно называли Толстым. И, видимо, плакал он от души. Бычок весил центнера полтора. А то, может быть и чуть больше. Так легче бычка вынести на улицу, чем нести тяжелую лампу в хлев. Вполне логично. А может быть, это была обычная зарядка хозяина дома. Легкая ежедневная разминка перед обедом?! Перед обедом хозяин переносит с места на место легкого бычка, а все остальное только после обеда. Ну, так в каждом доме свои традиции! Григорий Николаевич познакомил меня со своей мамой, тетей Нюрой. А через полчаса мы уже сидели за накрытым столом. И дядя Коля, отец ротного, рассказывал нам о войне. О том, как он попал на фронт. И о своем первом боевом крещении. Призвали его на фронт только в сорок третьем году. Был он тогда крепким, здоровым парнем, не то, что сейчас (я невольно подумал о бычке и попытался представить, каким же дядя Коля мог быть в молодости?). Хотя стукнуло ему всего семнадцать лет. Но выглядел он на все восемнадцать (забавно, сейчас он выглядел лет на пятьдесят, не больше, хотя по моим подсчетам ему было уже за шестьдесят). Попал он служить в полковую разведроту. На фронте в эти дни стояло затишье. Шли, так называемые, бои местного значения. По данным дивизионной разведки немецкий полк, стоявший напротив, вот уже второй месяц возглавлял подполковник-эсэсовец. Это было большой диковинкой, чтобы эсэсовца поставили командовать пехотным полком. Видно здорово он где-то подзалетел, раз загремел на передовую. Как бы-то ни было, но воинская дисциплина в полку с его прибытием заметно улучшилась. Либо подполковник пытался искупить свои былые прегрешения, либо просто не мог по-другому, но факт остается фактом: не только дисциплина, но и боеспособность и организация боевой работы в полку заметно улучшились. Это было видно во всем. В улучшении маскировки их переднего края, в организации боевого дежурства немцами и в активизации работы их разведки. Несколько дней назад чуть ли не средь белого дня немцы выкрали двух наших связистов. А затем и старшину одной из стрелковых рот. В ближайшие дни намечалось большое наступление. Срочно требовался "язык" и нашему командованию. Вот уже несколько дней над этой задачей ломал голову начальник разведки полка. Несколько предыдущих поисков не увенчались успехом. Немцы не смыкали глаз, и боевое охранение у них было организовано на высоте. Раз за разом возвращались наши разведгруппы не солоно хлебавши. Пока наши наблюдатели не обратили внимания на одну из пулеметных ячеек на самом правом фланге немцев. Этого пулеметчика и было решено захватить в плен. На рассвете. В состав разведгруппы, которая должна была это сделать, включили и только что прибывшего на фронт молодого красноармейца Колю Белянина. Как новичку, на первый раз задачу ему поставили самую что ни на есть простую. После того, как саперы проделают проходы в наших и немецких минных полях, вместе с одним из разведчиков, которого звали Семеном, он должен был прикрывать действия группы захвата. Так оно все и было, как планировалось. Ночью саперы проделали проходы в минных полях. Группа заняла исходные позиции. И стала ожидать появления немецкого пулеметчика. Как только он занял свой окоп, следом за ним туда сиганули и два наших разведчика. Два здоровых мужика, каждый из которых спокойно мог выйти в рукопашной против трех немцев и разорвать их голыми руками на части. Из окопа несколько минут слышалась какая-то возня. А затем все стихло. Пора уже было появляться нашим разведчикам с пленным немцем, но их все не было и не было. Что-то явно было не так. Семен приказал Коле прикрыть его и пополз в сторону окопа. Перевалился через бруствер и тоже исчез. Снова раздался шум борьбы, и снова все стихло. Это было какой-то мистикой! В голове не укладывалось, что могло там произойти?! Не укладывалось до тех пор, пока над бруствером не появилась голова немецкого пулеметчика. Он установил перед собой пулемет, рядом воткнул в песок окровавленный штык и, глядя прямо на Николая, крикнул: — Иван, иди сюда. Он не мог видеть Николая. Никак не мог. Хотя дядя Коля утверждал, что немец смотрел ему прямо в глаза. Просто пулеметчик не мог не догадываться, что кроме группы захвата, рядом должна была находиться и группа огневой поддержки. А Николай догадался, что из его товарищей не уцелел никто. Пулеметчик зарезал их, как баранов. А еще Николай догадался, что и ему уйти не удастся. Пулеметчик не даст. И пулемет, установленный на бруствер был тому подтверждением. К тому же Николай знал, что если даже не было бы этого пулемета, он не смог бы вернуться к своим. Без своих товарищей не смог бы. В разведки не принято оставлять своих погибших врагу. И его возвращение было бы расценено однозначно, как трусость. А это могло означать только одно. Трибунал. Николай отложил в сторону бесполезный теперь автомат. Достал из ножен свой нож и пошел к немецкому окопу. Он догадывался, что было нужно немцу. И он не ошибся. Немцу хотелось крови. Пулеметчик взял свой штык и пошел ему навстречу. Такого здорового бугая Николаю еще встречать не приходилось. (Мне подумалось в этот момент, что устранить эту несправедливость было совсем не сложно. Достаточно было дяде Коле подойти к зеркалу, и он увидел бы бугая ничуть не меньшего размера). Руки у немца были по локоть в крови. И глаза были налиты кровью. Этот путь длился целую вечность. Дядя Коля сказал, что успел за эти секунды вспомнить всю свою жизнь. Да в деревне они, конечно же, дрались. Приходилось драться и стенка на стенку. Но никогда в жизни не приходилось ему использовать в драке нож. Правда, сегодня перед ним был враг. Тот, который убил его товарищей. И сейчас идет убить его самого. Все это было понятно. Но ударить его ножом Николай все равно не смог. Он переложил нож из правой руки в левую, и привычно, как в деревенской драке, ударил пулеметчика кулаком в лицо. Может быть чуть сильнее, чем обычно. Потому что кулак проломил переносицу. Пулеметчик упал замертво. Николай обыскал его. Забрал его солдатскую книжку, какие-то документы и письма. Непонятно зачем, забрал его окровавленный штык. А затем вытащил из окопа тела разведчиков. Связал двух своих товарищей поясными ремнями вместе, чтобы удобнее было нести. К телу Семена приявязал оружие. И за два раза вынес разведчиков и оружие к своим позициям. Да, в молодости дядя Коля, судя по всему, был крепким юношей. Мне невольно вспомнился бычок на его плечах. Нет, и сейчас кое-какая силенка у него осталась. Не много. Так, на десяток таких, как я. Их поиск снова не увенчался успехом. Языка взять не удалось. К тому же почти вся разведгруппа погибла. Это было провалом. Правда, в одном из писем пулеметчика нашли довольно забавную информацию. Оказывается, новый командир полка был не только хорошим службистом, но и хорошим семьянином. Два раза в неделю он отправлял семье посылки. С продуктами. Из солдатского пайка. Не из своего, разумеется. Из пайка своих солдат. А это было уже крысятничеством. Такая информация стоила многого. На следующий день из политотдела дивизии пришла машина с громкоговорителем. Один из немецких антифашистов выступил с пламенной речью по радио. Перед немецкими позициями. Причем перед позициями не только этого полка. Говорил о необходимости одуматься, сдаваться в плен. И вскользь обмолвился о продуктовых посылках подполковника-эсэсовца. Этого было достаточно, чтобы немецкое командование сняло того с должности и отдало под военно-полевой суд. Полк был отведен в тыл на переформирование. А ему на смену была поставлена румынская часть. Румыны были хорошими солдатами. Но это был сорок третий год, а не сорок первый. В сорок третьем году они воевали уже немного иначе. Да и боевое охранение у них было организовано куда хуже, чем у немцев. Поэтому проблем с захватом румынского "языка" у наших разведчиков не возникло. А через неделю наши войска перешли в решительное наступление.