16 Съев черствый чизбургер, недожаренный картофель и запив все это ледяной водой «Дос Эскис», Тесса Локленд возвратилась из пустынного кафе мотеля «Ков-Лодж» в свой номер. Здесь она забралась в кровать, подложила под спину подушки и набрала номер телефона своей матери в Сан-Диего. Марион ответила после первого же гудка, и Тесса сказала ей: – Привет, ма. – Где ты сейчас, Тиджей? – В детстве Тесса никак не могла решить, как ее называть – первым именем или вторым – Джейн, и в результате мать привыкла звать ее по первым буквам двух имен – Тиджей. – В «Ков-Лодже», – ответила Тесса. – Хорошее место? – Лучшее из того, что можно было найти. В этом городе не слишком опечалены отсутствием первоклассных гостиниц. Если бы не вид на океан, этот мотель недолго бы протянул. Разве что начали бы сдавать номера парочкам и крутить порнофильмы. – По крайней мере, чисто? – Вполне. – Если там грязь, я буду настаивать, чтобы ты переехала. – Мамочка, ты же знаешь, я привыкла жить без удобств в командировках. В Латинской Америке мы снимали фильм об индейцах-мискито и вместе с ними спали прямо на земле. – Тиджей, дорогая, не говори так никогда. Это свиньи спят на земле. Ты должна говорить, что вы спали в палатках, но никак не на земле. С человеком бывает всякое, но всегда надо сохранять чувство достоинства и стиль. – Ладно, мамуля. Я только хотела сказать, что «Ков-Лодж» – это не подарок, но это лучше, чем спать на земле. – В палатке. – Да-да, в палатке, – поправилась Тесса. Пауза. Затем Марион сказала: – Я должна была поехать с тобой. – Мама, но у тебя сломана нога. – Я должна была поехать в Мунлайт-Ков сразу же после того, как они нашли бедную Джэнис. Я бы запретила кремировать ее. Господи, да они не посмели бы! Я бы запретила и настояла бы на том, чтобы вскрытие произвели люди, пользующиеся доверием. Тебе не пришлось бы этим заниматься. Я так виню себя. Тесса откинулась на подушки и вздохнула: – Мам, не надо взваливать вину на себя. Ты сломала ногу за три дня до того, как нашли тело Джэнис. Ты не могла тогда поехать. Тут нет твоей вины. – Да, было время, когда сломанная нога не остановила бы меня. – Тебе уже не двадцать, мама. – Да, я понимаю, я уже старая, – жалуясь, проговорила Марион. – Иногда я думаю, как летят годы, и мне становится страшно. – Тебе всего лишь шестьдесят четыре, ты выглядишь на пятьдесят и сломала ногу, прыгая с парашютом. Господи боже мой, неужели ты хочешь, чтобы я жалела тебя, как маленькую? – Пожилые люди всегда ждут от своих детей заботы и жалости. – Ты издеваешься. Никакая ты не пожилая, не надо придумывать. Ты дождешься – я опять уеду далеко-далеко. Неужели ты этого хочешь? – Что ты! Бог с тобой! Слушай, Тиджей, откуда взялось это чертово дерево? Я прыгаю с парашютом тридцать лет и ни разу не приземлялась на деревья. Клянусь тебе, когда я выбирала место для посадки, его там и в помине не было. Хотя своим оптимизмом и жизнелюбием семья Локленд была обязана в большей степени покойному отцу Тессы Бернарду, все же тут не обошлось и без генов Марион, особенно в том, что касается неукротимости нрава. Тесса перешла к делу: – Сразу после приезда я ходила на пляж, на то самое место, где ее нашли. – Тебе, наверное, было тяжело, Тиджей? – Я справилась с собой. Тессы не было дома, когда случилось горе. Она ездила по провинциям Афганистана, готовясь к съемкам документального фильма о геноциде против афганского народа и уничтожении его культуры. Только почти через две недели после того, как обнаружили тело Джэнис, Марион смогла передать Тессе эту печальную новость. Спустя пять дней, 8 октября, Тесса летела из Афганистана с таким чувством, будто она виновата в смерти сестры. Тяжесть этой вины давила на нее не меньше, чем на Марион, но она сказала правду – она смогла справиться с собой. – Ты была права, мама. Официальная версия никуда не годится. – Что тебе удалось узнать? – Пока ничего. Но я стояла там, где она якобы приняла валиум, где она вошла в воду и где ее нашли через два дня, и могу твердо сказать, что все это ложь с начала и до конца. Я это нутром чувствую, мама. И так или иначе я докопаюсь до истины. – Будь поосторожней, дорогая. – Хорошо. – Если Джэнис… убили… – Не бойся. – А если, как мы подозреваем, местной полиции нельзя доверять… – Мама, ты учти, что я выгляжу как белка из диснеевского мультика, во мне всего пять футов четыре дюйма, я блондинка, голубоглазая и курносая. Так что никто ничего не заподозрит. Ты же знаешь, я всегда пользовалась своей обманчивой внешностью. Сколько мужчин и женщин попались на эту удочку. Они все думали, что я буду плясать под их дудку. Им пришлось потом пожалеть о своей наивности. Вот так-то. – Ты будешь мне звонить? – Конечно. – Если возникнет какая-то опасность, бросай все и уезжай. – Все будет нормально. – Обещай, что ты не полезешь в самое пекло. – Обещаю. Но ты мне тоже обещай, что больше не будешь прыгать с этим дурацким парашютом. – Конечно, я стара для этого. Ну, скажем так, пожилая. Я подберу что-нибудь соответствующее своему возрасту. Кстати, я давно хотела научиться кататься на водных лыжах или на мотоцикле. Помнишь, ты сделала великолепный фильм о мотогонках? – Обожаю тебя, мама. – Люблю тебя больше жизни, Тиджей. – Они заплатят за Джэнис. – Если будет кому платить. Но запомни, Тиджей, Джэнис уже не вернешь, а твоя первая обязанность – сохранить себя. 17 Джордж Валдоски сидел за пластиковым кухонным столом. Его натруженные руки сжимали стакан с виски, было видно, что пальцы дрожат; янтарного цвета жидкость едва не выплескивалась через край. Когда Ломен Уоткинс вошел в кухню и затворил за собой дверь, Джордж даже не поднял головы. Эдди был у него единственным ребенком. Джордж был высоким широкоплечим мужчиной. Из-за глубоко и близко друг к другу посаженных глаз, тонких губ и заостренных черт лица он имел высокомерный, не располагающий к себе вид. Но его внешняя суровость была обманчивой, на деле он был очень отзывчивым, мягким в общении и добрым. – Как дела? – спросил Ломен. Джордж, прикусив нижнюю губу, кивнул, пытаясь показать, что он справляется с этим кошмаром, но его глаза так и не встретились со взглядом Ломена. – Пойду посмотрю, как там Нелла, – сказал Ломен. На этот раз Джордж даже не кивнул в ответ. Ломен прошел через кухню, его тяжелые ботинки со скрипом ступали на линолеумный пол. В дверях из кухни в маленькую столовую он обернулся к своему другу: – Мы найдем этого негодяя, Джордж. Клянусь, мы найдем его. Теперь наконец Джордж оторвал взгляд от виски. Слезы блестели у него на глазах, но он не плакал. Он был гордый человек, у него была ясная голова и сильная воля. Он начал говорить: – Эдди играл там, на заднем дворе, смеркалось, он всегда играл там, мы могли видеть его из любого окна, он был всегда в своем дворе. Когда Нелла позвала его ужинать, уже стемнело. Он не отозвался, не пришел, мы подумали: пошел к соседским ребятам поиграть и не предупредил, хотя должен был. – Джордж рассказывал это в сотый раз, он не мог остановиться. Как будто от этих бесконечных повторов что-то могло измениться, как будто страшная действительность могла исчезнуть, как исчезает звук с заигранной пластинки. – Начали искать его, не могли найти, сначала и в голову не пришло беспокоиться, даже ругали его, потом заволновались, испугались, хотели уже вас звать и тут нашли его там, в канаве, святой боже, всего изувеченного. – Он сделал глубокий вдох, еще один, и сдерживаемые слезы еще ярче заблестели в глазах. – Что за чудовища так с ним обошлись? Утащили его и сделали это, а потом принесли обратно, это ужас – принесли и положили. Мы бы услышали его крик, если бы это произошло здесь… мы бы услышали. Но его утащили, сделали это, потом принесли и положили. Кто мог сделать это, Ломен? Боже, кем надо быть, чтобы сделать такое?