Генерал с недоверием поглядел на Савельева, вынул из папки документ и положил на стол. — Читайте на здоровье. Савельев взял лист бумаги, но от волнения вначале ничего не смог разобрать. Рука дрожала, буквы скакали перед глазами. Он с трудом сфокусировал внимание на бланке: «Ленинградский государственный университет». Встряхнул головой, стараясь отбросить нахлынувшее и окутавшее волнение. Собрался и прочитал: «Начальнику Главного управления контрразведки Смерш Наркомата обороны СССР генерал-полковнику тов. Абакумову Товарищ генерал-полковник! В связи с победным окончанием Великой Отечественной войны, необходимостью подготовки кадров для советской промышленности и науки прошу Вас демобилизовать из рядов Вооруженных сил и направить в распоряжение ректората товарища Савельева Александра Васильевича. Тов. Савельев — один из молодых и талантливых советских ученых-физиков, в чьих знаниях сегодня особенно нуждается страна. Ректор, профессор А.А. Вознесенский». Савельев улыбнулся. Он понял, что за этим письмом стоит его научный руководитель, декан физического факультета ЛГУ, заведующий кафедрой оптики, один из основоположников современной спектроскопии профессор Сергей Эдуардович Фриш. Декан спешил вернуть своих оставшихся в живых питомцев. — Чего это вы улыбаетесь, Савельев? — генерал чуть смягчил тон. — Вы хоть понимаете, что письмо подписано не просто ректором университета, а родным братом первого заместителя председателя Совнаркома товарища Вознесенского Николая Алексеевича? — Все понятно, товарищ генерал-лейтенант. Теперь все понятно. Никакого рапорта никуда я не писал. Рад, конечно, что меня не забыли в университете. Но, поверьте, для меня это письмо — сюрприз. Просто один очень хороший человек и талантливый ученый хочет не растерять своих учеников. — Профессора Фриша имеете в виду? — уже спокойно спросил генерал. — А вы его знаете? — удивился Савельев. — Лично не знаком, но много наслышан о нем положительного. Да, а приказ генерал-полковника о том, чтобы всех старших офицеров контрразведки, имеющих естественно-научное или техническое университетское образование, таких вот, как вы, академиков хреновых, — Вадис уже совсем по-доброму улыбнулся и крякнул для солидности, — направлять в его распоряжение. Слава богу, у нас их в контрразведке мало. Думаю, подполковник, в Москве разберутся, где вам служить. Но, если не ошибаюсь, вам в скором времени придется плотно работать с профессором Фришем и другими физиками. И все благодаря, кстати, вашему Бауру. Савельев обтер носовым платком взмокший лоб и шею. — А можно я никуда не поеду? Товарищ генерал-лейтенант? Вадис недовольно заворчал: — Нет, мой милый. Ничего не выйдет. Я вовсе не желаю ссориться с руководством. Собирайте вещи. Завтра со мной полетите в Москву. Хотя, если честно, мне жаль расставаться с вами, — он повернулся в сторону Грабина. — Вернусь через неделю. Смотри, Грабин, чтобы девятнадцатого числа стоматологи были у тебя. Будем допрашивать. И моли бога, чтобы они не сбежали. После допроса результаты дела доложим маршалу Жукову и генералу Серову. Все документы приведи в порядок и подготовь краткий доклад. А пока помалкивай. Все свободны. Савельеву хотелось добежать до Шпрее и утопиться. Он пытался закурить, но спички ломались. Грабин дал прикурить ему от трофейной зажигалки, закурил сам. — Держи, Саша, на память, — полковник вложил в ладони Савельеву немецкую никелированную зажигалку, — пойдем, пройдемся. Да успокойся ты, наконец. Ну не знал я ничего об этом письме! Если бы знал, думаешь, не предупредил бы тебя? Савельев не мог сосредоточиться, не понимал, что говорит Грабин. Голова гудела. Он представить не мог, что будет с ним дальше. — Успокойся, Савельев. Дело мы сделали. Это главное. А дальше… Мы с тобой люди военные. Где прикажут служить, туда и поедем. Ты еще совсем молодой. У тебя все впереди. Жизнь гораздо богаче и интереснее, чем мы ее знаем. А что мы с тобой видели? Война, смерть, голод, разруха, горе и слезы. Думаю, многое изменится. Знаешь что, поехали ко мне. Выпить надо. Позовем Мирошниченко, Лену. Поехали. Сборы были скорые. Сизова, утирая то и дело рукавом гимнастерки льющиеся ручьем слезы, сложила в чемодан вещи Савельева, продукты, заботливо приготовленные старшиной Кухаренко. Постучали. Лена лихорадочно вытерла полотенцем лицо, вскочила на ноги, одернула гимнастерку — Чего тебе? — спросила она, увидев в двери кислую физиономию старшины Кулешова. — Товарищ старший лейтенант. Пошли. Вас там все ждут. Товарищ подполковник волнуется. — Волновался бы, сам бы пришел, а не тебя бы послал. — И за что вы меня не любите, товарищ старший лейтенант? — спросил старшина. — А за что вас любить? — Сизова приводила себя в порядок перед зеркалом. — Ты вот часто ли жене с дочерьми писал с фронта? Небось с фронтовыми подругами развлекался? Может, и подполковник с тобой в компании? Кулешов крепко схватил Лену за локоть и резким движением повернул к себе. — Я понимаю, как вам больно. Но не смейте так говорить об Александре Васильевиче и обо мне. Моя жена и дочери — святое. Полагаю, товарищ подполковник так же и о вас думает. Отвальная была недолгой. Разговор не клеился. Выпили. Пожелали Савельеву, как полагается, удачи на новой службе и разошлись. Сизова просидела до глубокой ночи в кабинете Савельева, не проронив ни слова. Савельев что-то говорил, постоянно курил, меряя длинными шагами кабинет, гладил ее волосы, руки. Она словно окаменела. Ничего не слышала, не понимала слов, не ощущала прикосновений его рук. Когда в кабинет вошел старшина Кулешов и сказал, что пора ехать на аэродром, она с трудом поднялась, опираясь на руку подполковника, вышла во двор. У машины не своим голосом вымолвила: — Я буду ждать тебя. «Дуглас» с запущенными двигателями принимал пассажиров. Вадис на приветствие подполковника Савельева только угрюмо кивнул головой и тяжело стал подниматься по трапу. В самолете было холодно. Савельев укрылся шинелью с головой и попытался уснуть. Но вместо сна перед глазами прыгали, словно кадры фронтовой кинохроники, перемежаясь во времени и пространстве, штурм рейхсканцелярии, бои у Рамушево, прогулка с Сизовой по Берлину, бомбежка под Минском в сорок четвертом, мамины руки, державшие его голову во время прощания в Ленинграде, допрос Баура. Савельев стянул с головы шинель, осмотрел салон, освещенный тусклым светом синей лампы, прикрученной над входом в пилотскую кабину. Немногочисленные пассажиры, в том числе и Вадис, спали под монотонный гул двигателей. Через иллюминатор были видны редкие огоньки на проплывавшей внизу земле. «Что, собственно говоря, произошло? В минуту слабости я подумал, что война окончена, что моя миссия завершена, что я могу вернуться к любимому делу, могу работать, создавать семью. Видимо, Вадис прав, а я нет. Ну да ладно. Бог не выдаст, свинья не съест. Завтра разберемся. А все же здорово, что мы размотали дело о смерти Гитлера». Он не знал, что завтра Вадис доложит генерал-полковнику Абакумову предварительные результаты расследования факта гибели Гитлера и Браун, а Абакумов незамедлительно сообщит об этом Сталину. Савельев не мог даже предположить, что Верховный главнокомандующий вызовет заместителя председателя Совнаркома, наркома внутренних дел Л.П. Берию и прикажет ему форсировать проведение операции «Миф» по проверке фактов гибели Гитлера, Геббельса, Евы Браун, генералов Кребса и Бургдорфа. Что по приказу генерал-майора Сиднева 17-я опергруппа НКВД полковника Архипенкова в Берлине приступит к поиску, выявлению, задержанию и допросам лиц, причастных к высшему руководству Третьего рейха, НСДАП, вермахта, люфтваффе, СС и СД, абвера и полиции. Что в оперативном секторе НКВД города Берлина в рамках операции НКВД под кодовым названием «Миф» будет заведено агентурно-розыскное дело на Адольфа Гитлера за № 300919. Что в этой операции задействуют сотни офицеров-оперативников из НКВД, а офицеры военной контрразведки Смерш и войсковой разведки будут оказывать им содействие. Савельев никогда не узнает о том, что генерал Абакумов, как и обещал, 31 мая доложит Сталину об окончательных результатах расследования, подтверждающего смерть Гитлера. А за пять дней до этого, 26 мая, Сталин в беседе с официальным представителем президента США Гарри Л. Гопкинсом сделает неожиданное для военных контрразведчиков заявление о том, что Гитлер вместе Геббельсом, Борманом и Кребсом якобы бежали из Берлина и скрываются от союзников. В сообщении газеты «Правда» от 10 июня Савельев с возмущением прочтет отчет о пресс-конференции маршала Жукова и заместителя наркома иностранных дел СССР Вышинского. Жуков на вопрос американского военного корреспондента «Какова судьба Гитлера?» ответит в том смысле, что опознанного трупа Гитлера не нашли и, возможно, Гитлер в самый последний момент улетел из Берлина. Берия 16 июня доложит Сталину и Молотову версию НКВД о документах контрразведки Смерш по опознанию трупов семьи Геббельс, Гитлера и Евы Браун, о результатах экспертиз, о показаниях допрошенных немцев, задержанных в фюрербункере и в Берлине. Он справедливо обратит внимание на целый ряд противоречий, содержащихся в этих документах. В результате Сталин примет решение о концентрации сил и средств по розыску Гитлера, о сосредоточении всей этой работы под руководством генерал-лейтенанта НКВД Амаяка Кобулова и о передаче ему всех оперативно-розыскных и следственных дел от военной контрразведки Смерш. Савельев впоследствии узнает о том, что помогавшие следствию Хойзерман и Эхтман и отпущенные военной контрразведкой будут задержаны офицерами НКВД в Берлине и проведут почти десять лет в советских тюрьмах и лагерях. Фрица Эхтмана передадут властям ГДР в январе 1954 года, а Кети Хойзерман в 55-м. Только в 1948 году все документы операции «Миф», вещественные доказательства в виде фрагментов челюстей Гитлера и Браун, черепа Гитлера, протеза Геббельза, других предметов, оперативники МВД (в 1946 году наркоматы были переименованы в министерства) вывезут из Берлина в Москву, передадут в следственный отдел 2-го Главного управления МГБ СССР, где с 1954 года будут храниться в Центральном ведомственном архиве. В противостоянии с Абакумовым Берия добьется своего. В июле 1951 года Абакумова, занимавшего пост министра госбезопасности СССР, арестуют по доносу его подчиненного и обвинят в государственной измене, в сотрудничестве с американскими спецслужбами, в организации сионистского заговора в МГБ, в попытке воспрепятствовать «делу врачей». В январе 52-го в Лефортовской тюрьме следователи будут выбивать из арестованного генерала признание в том, что он и его офицеры в Берлине в мае сорок пятого сознательно скрыли очевидные факты бегства Гитлера. Абакумов, весь синий от кровоподтеков, превратившийся в инвалида, беззубым ртом, изуродованным палачами, упорно станет твердить: «Офицеры Смерш были героями. Это они обнаружили труп Гитлера и установили факт его смерти. Они все герои». Погибая, он спасал генерала Вадиса, полковников Мироненко и Грабина, подполковника Кирпиченко, десятки других четных офицеров-контрразведчиков. В том числе и его, Савельева. В 1970 году по инициативе председателя КГБ СССР Ю.В. Андропова останки Гитлера и Евы Браун будут кремированы, а их пепел унесут воды маленькой речки Бидериц, неподалеку от Магдебурга. Савельев никогда не узнает о том, что документы оперативно-розыскных и следственных мероприятий, у истоков которых находился он и его товарищи, через пятьдесят с небольшим лет станут доступны исследователям и общественности. Не мог Савельев предположить и того, что не последнюю роль в его судьбе сыграет группенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции Ганс Баур, личный пилот Гитлера. Тот Баур, с которым, как казалось подполковнику, он попрощался 9 мая в лагерном госпитале во Франкфурте-на-Одере раз и навсегда. Савельев уснул. Самолет нес его в неизвестность. Там, в Москве, была совсем другая жизнь, кипели иные страсти… * * * notes Примечания 1 Чистильщик — жаргонное выражение, применявшееся в органах военной контрразведки и государственной безопасности при обозначении оперативных сотрудников розыскных подразделений. 2 ГУПВИ — Главное управление по делам военнопленных и интернированных НКВД СССР. 3 Фольксштурм — подразделения народного ополчения. 4