Я долго его умоляла, и в конце концов он согласился отправиться в аббатство на следующий день рано утром. До конца дня, когда мы поспешно готовились в дорогу, епископ поносил милорда Жиля, проклиная его за грехи. – Он ни в чем не знает предела – ни в чем! Он швыряет золото направо и налево, словно срывает с дерева листья. А когда дерево перестало плодоносить, он просто взял и сорвал плоды с другого. Он вступил в связь с дьяволом и с удовольствием проводит время в компании алхимиков. – Ваше преосвященство! – вскричала я, услышав его последние слова. – Это очень серьезное обвинение, вы же говорите о святотатстве. – Да, – совершенно спокойно подтвердил он. – Неужели вы опустились до того, чтобы верить… сплетням. – У меня нет причин считать это сплетнями. То, что я сказал, отвратительная правда. Надежный свидетель сообщил мне, что Жиль де Ре поклоняется темным силам. И я начинаю верить, что он не солгал. Лицо у него смягчилось, и на нем появилось сочувственное выражение, потому что он знал, какое впечатление произведут на меня его слова. – Я кое-кого поспрашивал в Машекуле, очень осторожно, стараясь не привлекать ненужного внимания, – проговорил он. – В деревне живет большинство дневных слуг, некоторые совсем рядом с замком. От этих людей не укрываются никакие секреты – их жизнь так тяжела и однообразна, что они с радостью наблюдают за теми, кому служат. Так вот, ходит множество самых разных разговоров. Множество. Говорят, что милорд никуда не отпускает от себя итальянца Прелати и что они вместе занимаются черной магией. Я перекрестилась в попытке защитить себя от столь невероятных вещей. – Но… это же запрещено. – Все, что запрещено, делается тайно, Жильметта. Запретные вещи становятся таковыми, потому что они слишком соблазнительны для слабых духом, а еще потому, что несут разрушение невинным душам. Мы таким способом пытаемся защитить тех, кто не в силах сам о себе позаботиться. Лорд де Ре держит при себе этого шамана Прелати с тех самых пор, как его привез к нам Эсташ Бланше. Значит, он изучал деятельность милорда и ничего мне не говорил. И хотя это его право – и даже обязанность, – мне стало обидно, что он скрыл от меня свой интерес к Жилю де Ре. Но все равно, должна признаться, я совсем не хотела слушать то, что он мне собирался рассказать. Я закрыла глаза, забыв почему-то, что за слух отвечают уши. Видимо, рассчитывала, что, если не буду его видеть, слова чудесным образом окажутся ложью. – Сам Бланше почти никогда не покидает милорда, – продолжал он. – Но не потому, что тот к нему привязан, скорее Жиль де Ре боится, что тот сбежит и расскажет о нем правду кому-нибудь из его врагов. Я даже слышал разговоры о содомии, – тихо добавил он. – Хватит! – выкрикнула я. – Вы… вы же всегда ненавидели сплетни, как вы можете говорить такие вещи, особенно мне? – Вам лучше многих других известно, как трепетно я отношусь к правде, – мягко проговорил он. – Я бы никогда не стал делать подобных заявлений, если бы не был уверен в их истинности. Я проводил свое расследование очень осторожно и узнал много неприятного. Я больше не могла сдерживаться, и по моим щекам потекли слезы. Свободной рукой Жан ле Малеструа нежно смахнул их и прошептал: – Жильметта, пожалуйста, не нужно плакать. Я его не послушалась. – Прошу вас, – повторил он и приподнял рукой мой подбородок. – Откройте глаза. Вы должны взглянуть на правду. Я вам все это рассказываю, потому что вы любите его как сына. Услышать подобное от чужого человека было бы для вас ужасно. Я знаю, вы уже потеряли сына и не хотите потерять другого. Он пошел по дурной дороге, Жильметта. Он не достоин быть вашим сыном. И не достоин ваших слез. – Вы не понимаете… вы не можете… – Вы правы, – стараясь меня успокоить, согласился он. – Я не могу. Я не понимаю, как такое отвратительное чудовище может заслуживать вашей любви. Когда вы хотели заняться расследованием, я пытался вас отговорить, чтобы защитить от новой боли. – Он вздохнул и отпустил руку. – Вы сильная и целеустремленная женщина, сестра. Эти ваши качества меня восхищают. Вы часто вдохновляете меня быть таким же, когда я не нахожу в себе собственных сил. Когда я чувствую себя опустошенным и мне кажется, что я больше не могу выполнять свои обязанности, я вспоминаю, как страшно вы страдали, но продолжаете столько отдавать другим людям. Вы хотели помочь тем, кто потерял сыновей, и не могли знать, куда вас это заведет… Разумеется, он ошибался; в глубине души я с самого начала все понимала. Но более глубокое значение этого знания привело меня в окутанное мраком место, куда я не могла и не хотела идти. Жан де Малеструа неверно истолковал боль, исказившую мои черты, и попытался меня утешить. – Мне очень жаль, – с сочувствием сказал он. – Мне так жаль. Я взяла его за руку. – Я знаю. И ваши слова – утешение для моего измученного сердца. Пообещайте, что и дальше вы позволите мне оставаться рядом с вами и будете рассказывать обо всем, что происходит. – Может так случиться, что это не будет предназначено для женских ушей – я еще многого вам не рассказал. – На свете осталось мало такого, что может меня потрясти. – Жильметта, не просите меня об этом, – тихо проговорил он. – Я имею право. Наконец он согласился. Глава 12 Мать Ларри Уайлдера имела не меньше оснований, чем миссис Маккензи, вести себя как злобная собака, однако она ответила вежливо и доброжелательно, когда я попросила ее о встрече в половине третьего. По пути к их дому, который находился к югу от Брентвуда, я остановилась на Третьей стрит в Санта-Монике, чтобы перекусить. Я люблю приходить сюда с детьми, поскольку здесь запрещено движение автомобилей и довольно безопасно – я думала так до тех пор, пока один из полицейских, работавших в отделе наркотиков, не отвел меня в сторону и не показал кучу бездельников, хотя большинство из них выглядело вполне прилично. Дожидаясь, когда принесут мой заказ, я наблюдала за поведением детей, часто посещавших это место. Одна группа состояла из мальчиков такого же возраста, как жертвы таинственного похитителя, – зная об угрожающей им опасности, я считала, что ребятам нельзя находиться здесь без родителей. Они вели себя как самые обычные дети этого возраста в группе. Когда лидер что-то делал, остальные тут же его копировали, как старлетки солиста. Я всегда считала, что ребенок, возглавляющий такую группу, наделен настоящими качествами руководителя. Но как такое опишешь, когда пытаешься устроиться на работу? Я лидер группы, умею держать всех в узде, так что давайте-ка мне вашу проклятую работу? Насколько мне известно, до сих пор отсюда не исчез ни один ребенок. Удивительный факт, если учесть количество толкущихся здесь сомнительных личностей. Конечно, никто не станет похищать лидера группы – жертвой станет один из его менее ярких приятелей. Если бы я была похитителем, как бы я выбирала жертву? Некоторое время я наблюдала за компанией, а потом решила сосредоточить внимание на одном мальчике, поскольку интуиция подсказала мне, что он самый уязвимый из всей группы. Я представила себе, как он на несколько мгновений остается чуть в стороне от своих приятелей и мне удается незаметно к нему приблизиться. «Привет, мальчик, чего тебе хочется? Покурить? Понюхать? Экстази?» Так я бы увела его от остальных – и все дела. Он в моих руках. Конечно, я преувеличивала; задача не настолько проста. Однако она не представлялась мне неразрешимой. Я с удовольствием поела на свежем воздухе, продолжая наблюдать за проходящими мимо людьми. Многие тащили тяжелые сумки с покупками. Мне оставалось лишь завидовать их неторопливости. Потом я поехала к дому Уайлдеров. Миссис Уайлдер почти сразу же открыла дверь. У нее было приятное лицо, но очень печальные глаза. Мать Ларри выглядела старше, чем я предполагала, но испытания, которые выпали на ее долю, не могут пройти бесследно. Мы довольно часто видим такие изменения. Я показала ей свой значок, но она лишь кивнула и сказала: – Детектив Дунбар? Пожалуйста, входите. А что, если я вовсе не детектив Дунбар? Люди слишком мало заботятся о своей безопасности. Я ничего не стала говорить – зачем сыпать соль на раны? – Да. Миссис Уайлдер? – Входите, пожалуйста, – повторила она, кивая. – Рада с вами познакомиться. Как только я оказалась в гостиной, мой взгляд сразу же остановился на семейной фотографии, стоявшей на рояле. Мать, отец и четверо детей. Светловолосый Ларри был самым маленьким. Эта мать, как и все остальные, наверняка считает себя виновной в случившемся – Ларри был ее младшим, а с возрастом мы становимся менее строгими. Конечно, со старшими детьми мы часто перегибаем палку, но, когда дело доходит до младших, уже чувствуем себя настоящими профессионалами, знающими ответы на все вопросы. Она наверняка позволяла Ларри делать то, что запрещала старшим детям. Я подошла к роялю и показала на фотографию. – Можно посмотреть? – Пожалуйста, – сказала миссис Уайлдер. Мой палец коснулся груди Ларри. – Здесь он выглядит немного иначе, чем на фотографии, которую вы нам дали. – Я знаю. Однако тот снимок… правильнее. Ларри не любит, когда его фотографируют, поэтому никогда не получается естественным. Вот почему я дала детективу Доннолли именно тот, более честный снимок. На нем он больше похож на настоящего Ларри. – Да, это типично для мальчика его возраста. – Верно, – тихо ответила миссис Уайлдер. – А это другие мои дети. «Оставшиеся дети», – наверное, подумала она. Я выругала себя за негативный подход, а миссис Уайлдер назвала имена двух мальчиков и девочки, которые я тут же забыла – мне они наверняка не понадобятся. Однако их возраст был важен. – Двадцать, восемнадцать и пятнадцать, – говорила она, показывая на каждого ребенка. Мы сели; я повторила ряд деталей дела, которые почерпнула, прочитав составленное Доннолли досье. Дядю узнал свидетель, однако он в это время находился в пожарном депо, в присутствии шести других пожарников, каждый из которых дал уверенные показания в его пользу. Миссис Уайлдер не могла добавить ничего нового к тому, что записал Доннолли. Пришло время приниматься за дознание самой. – У Ларри есть собственная комната? – Да, есть. – А нельзя ли на нее взглянуть? Я увидела, как она помрачнела; комната мальчика стала для нее святилищем. Миссис Уайлдер ничего не ответила, только глубоко вздохнула и знаком предложила мне следовать за ней. Мы поднялись по лестнице и свернули направо по длинному, светлому коридору. Вообще в здании было много окон, из которых лился свет. Такой дом не должен погружаться в траур. Пол покрывал толстый оранжево-розовый ковер, а стены украшали монохромные фотографии диких животных. Детям такие штуки нравятся. В комнате Ларри, по контрасту, царил беспорядок. На кровати лежала одежда, на полу небрежно валялись туфли. Создавалось впечатление, что миссис Уайлдер ничего здесь не трогала. Я сделала вид, что не могу сохранить равновесие, пробираясь между стопок видеофильмов и комиксов, и оперлась рукой о стол. На самом деле я хотела проверить, вытерта ли пыль. Когда миссис Уайлдер отвернулась, я бросила быстрый взгляд на свои пальцы – они были чистыми. Однако беспорядок казался естественным. Очевидно, она все подняла, вытерла пыль, а потом положила вещи на прежние места. Обозревая разбросанные по комнате предметы, я решила, что Ларри Уайлдер был этаким занудой-отличником, таких еще называют ботаниками. А еще он явно интересовался компьютерами, я заметила специальное оборудование и джойстик. – Ваш сын играл в видеоигры? – Да, на компьютере. Но у нас нет этих… Я не знаю, как называются такие устройства, при помощи которых можно играть на телевизоре. Она сказала это с гордостью. «Очко в пользу миссис Уайлдер», – подумала я. – Кроме того, мы ограничивали время, которое он мог проводить в Интернете. Модем подключен к таймеру. Мы всегда боялись…