Облегченно вздохнув, Джоун тихонько отошла от двери. Над этими людьми только что пролетела тень смерти. Чтобы постоянно жить под этой тенью, быть готовой к любой внезапной вспышке, чтобы не спасовать перед многочисленными ударами, которые неизбежно ожидают ее в будущем, надо стать сильной и выносливой, думала Джоун. Она прислушалась. Из хижины доносились голоса и смех, удары топора — кто-то рубил дрова, слышалось то шлепанье карт о стол, то глухой стук мешочка с золотом. А впереди долгая ночь под гам веселящихся бандитов. В комнату проникал лишь слабый луч света, но Джоун хорошо различала, где что стоит, и решила первым делом забаррикадировать дверь. Покончив с работой, она почувствовала себя в безопасности, по крайней мере, от непрошеного вторжения. Кто придумал такое заграждение и для чего? Потом ей захотелось еще раз взглянуть в нижнюю хижину. По комнате плавали голубые клубы табачного дыма. Джим Клив играл с бандитами в карты. Он сидел спиной к Джоун, и все же было ясно видно, что для него игра — совсем не то, что для других. Те с опаской, напряженно и зло, следили за каждой сданной картой. Поза Клива, движение его руки говорили о полном безразличии. Вдруг один из бандитов выругался, с досадой швырнул карты и встал из-за стола. — Обчистили молодца! — радостно возвестил кто-то из зрителей. — Не-е, не обчистили, — возразил другой, — у него еще есть две жестянки песка. Сам видел… Он просто отполз с дороги, как отравленный койот. — А я вот рад, что повезло Кливу, — может, он вернет мне золотишко, — со смехом, громко сказал другой игрок. — А то. Он уж точно благородный шулер, — добавил последний из игроков. — Скажи-ка, Джим, а в любви тебе так же везет, как в картах? — В любви?.. А как же, — отозвался Джим Клив насмешливо, с бесшабашной удалью. — Это как же так, ребята?.. Взять хоть хозяина. Келлзу с девками здорово везет, зато вот уж в карты… Хуже некуда. Келлз рассмеялся вместе со всеми. — Чья бы корова мычала… ты-то, мексиканская рожа, моих денег в глаза не видел, — сказал он. — Иди-ка, хозяин, попытай счастья. Погляди, как растает твое золотишко. Этого Джима Клива не унять. Удача прет к нему, как бешеный бык. Он все золото из тебя вынет, да еще уведет твоих коняг, да седла, да шпоры, да кольты… а потом и рубаху сымет, если у тебя хватит духу на нее поставить. Тут бандит, с восхищением глядя на Клива, шлепнул на стол колоду. Келлз подошел к игрокам и положил руку Кливу на плечо. — Послушай, паренек, — добродушно начал он, — ты говорил, тебе так же везет и в любви… А я слышал, будто сюда, на границу, ты сбежал как раз потому, что тебе не повезло с девчонкой. Келлз шутил, его тон не задел бы даже самого обидчивого из парней, но было в нем и неприкрытое любопытство. На Клива вопрос не произвел никакого впечатления. — Не повезло? С девчонкой? Да пошли они все к чертовой матери. — Ну, ты у нас прямо как проповедник говоришь. Оттого и удача, и девки, — ответил проигравший. — Дайте сюда виски! Джим Клив все больше интересовал Келлза, и это не прошло мимо Джоун. Вдоволь насмотревшись на то, что творилось в хижине, она отошла от двери и с щемящей болью в сердце повалилась на кровать. — Господи, прости меня! — шептала она про себя. — Он погиб, погиб безвозвратно! В щели между бревнами виднелись яркие холодные звезды, внутрь задувал прохладный чистый ветер, неся свежий воздух гор. Вокруг хижины царила глухая тишина. Вдали слышался вой волков, кричали совы да раздавались вопли пумы. А в нижней хижине, от которой Джоун теперь была, слава Богу, отрезана, царили совсем иные звуки, и по контрасту с живыми голосами природы они казались особенно отвратительными. Джоун заткнула уши и в конце концов, измученная своими мыслями и горем, заснула глубоким сном. На следующее утро она проснулась рано, а в хижине внизу долго было тихо, никто не двигался. Наконец в дверь постучал Вуд. Он принес ведро воды, таз и полотенце, а потом и завтрак. Джоун поела. Больше делать было нечего, и она стала просто расхаживать по своим двум комнатам. Вторая походила скорее на пустой сарай, которым уже давно не пользовались. Вид из обеих комнат ограничивался зеленым склоном ущелья, который увенчивался голыми желтыми скалами. А над ними господствовало синее небо. Джоун порадовалась, что видит горы и небо, а не хижины бандитов со всем, что там творится. Около полудня до нее донесся голос Келлза. Он тихо и настойчиво что-то говорил, но кому и что, было не разобрать. Вскоре голоса смолкли, слышно было только, как Келлз ходит по хижине. Через некоторое время раздался топот копыт — кто-то галопом отъехал от дома, и почти сразу — стук в дверь. — Джоун, — позвал Келлз. Занавеска колыхнулась, и он вошел в комнату, чем-то сильно взволнованный. — Что случилось? — быстро спросила Джоун. — Утром Гулден застрелил двух ребят. Один уже умер, другой жив, но совсем плох. Сам я не видел, Красный сказал. — А… кого? — еле выговорила Джоун, сразу подумав о Джиме. — Тот, что умер, — Дэн Смолл, второго зовут Дик. Фамилию я ни разу не слышал. — Драка? — Конечно. Сам же Гулден и затеял. Вздорный человек, не терпит, когда ему возражают. Знаете, он всегда словно на взводе, как будто сильно напился. Жаль, я его вчера не продырявил… Пирс помешал. У Келлза было плохое настроение, его очень беспокоило положение дел, и разговаривал он с Джоун самым естественным образом, как с товарищем, готовым разделить его заботы. Выходит, подумала Джоун, в повседневных вещах — надеждах, неприятностях, дружбе, отношениях с людьми — бандит такой же человек, как все. Только то, что другие считают злом, составляет часть его жизни и дорого ему. Джоун изобразила на лице сочувствие, которого у нее не было и быть не могло. — Мне с самого начала казалось, что Гулден вам враг. Келлз сел на один из ящиков, служивших табуретами, кобура с тяжелым револьвером уперлась в пол. Он смотрел на Джоун, как будто забыл, что перед ним женщина, да к тому же его пленница. — До сих пор мне это в голову не приходило, — сказал он, — мы всегда ладили. Я его понимал, и он легко мне подчинялся. Он нисколько не изменился, он всегда такой, какой он есть. А теперь появилось что-то новое. Я еще в Затерянном Каньоне заметил. Мне кажется, все дело в вас. — Что вы, что вы! — содрогнувшись, воскликнула Джоун. — Может, я и ошибаюсь. Но тут что-то не то. У Гулдена никогда не было ни друга, ни напарника. И не надо обманываться насчет его отношения к Бейли. Что ему этот пьяница? Гулден упрям, как осел, никогда ни с кем не соглашается. У него в мозгах шарик заскочил, вот чем он опасен. Я хотел от него избавиться, после вчерашнего совсем уж решил, да только это не так-то просто. — Почему? — с любопытством спросила Джоун. — Пирс, Вуд и другие ребята, все, на кого я могу положиться, в один голос говорят, это не пройдет, Гулден сейчас очень силен — и тут, среди моих, и на всей границе. Я разозлился, не поверил ни одному слову. Но все же, пока я не узнаю наверняка, я ничего не могу поделать… Они его боятся, в этом все дело… Да, кажется, и я тоже… — Вы! — удивленно воскликнула Джоун. — Вроде бы, да, — подтвердил он, как бы со стыдом. — Ведь Гулден не человек. Людей я никогда не боялся. А он… он животное, зверь. — Мне он напоминает гориллу. — Из всех, кого я знаю, только один человек его не боится. Он здесь новичок. Назвался Джимом Кливом. Я его никак не пойму. Похоже, он и черту в глаза плюнет. Конечно, он здесь долго не продержится… Хотя, кто знает. Такие, как он, кто смеется в лицо самой смерти, иной раз подолгу от нее увертываются. Когда-то я сам был таким… Клив все слышал, когда мы с Пирсом говорили о Гулдене. И знаете, что он сказал? «Келлз, я затею с ним ссору и выгоню из лагеря или убью». — А вы что? — стараясь унять дрожь в голосе, не глядя, на Келлза, спросила Джоун. — Я сказал: «Джим, это было бы здорово. Только я не хочу, чтобы тебя самого прикончили». Молодец парень. Так это сказал, будто предложил подтянуть подпругу на моей лошади. А ведь Гулден один справится с целой кучей людей. Такое бывало. А уж насчет убийств — ни на ком столько не висит. — Потому вы его и боитесь? — Нет, не поэтому, — горячо возразил Келлз, словно задели его честь. — А потому, что Гулден это Гулден. В нем есть что-то противоестественное… Он ведь людоед! Джоун уставилась на Келлза, словно не расслышала его слов. — Это правда. Вся граница знает. Гулден не болтлив, но кое-кто слышал, как он сам рассказывал. Он был моряк — пират. Однажды он потерпел кораблекрушение, ну и, чтобы не умереть голодной смертью, ему пришлось стать людоедом. Он сам говорил об этом в лагерях — и в Калифорнии, и в Неваде. Правда, тогда ему не слишком поверили. А потом, несколько лет назад, приключилась еще одна история. Как-то он с двумя парнями попал в горах недалеко от Льюистона в снежный завал. Еды не было, они умирали с голода. Надо было во что бы то ни стало оттуда выбраться. Они стали пробиваться через снега. Было очень трудно, они совсем обессилели. По словам Гулдена, товарищи его не выдержали и погибли. Только на самом деле это он их убил. Еще раз спас свою шкуру людоедством. Об этом узнали, ну, тогда-то и поверили его прежним рассказам. Еще о нем и такое говорят: ой как-то увез в горы одну девчонку, а весной вернулся один. Сказал, что она замерзла насмерть — он ее связал да держал голую в пещере. — Какой ужас, — как стон вырвалось из груди Джоун. — Не знаю, сколько во всем этом правды, но вполне могу поверить. Гулден не человек. Ведь даже у самых прожженных из нас все-таки еще остается совесть, мы как-то можем отличить добро от зла. А вот Гулден — нет. Он — по ту сторону морали. У него нет ни малейшего представления о долге, даже такого, что встречается среди последних отбросов общества. Вот и та история с девушкой в пещере — она его с головой выдает. Ему бы жить в каменном веке. Он — вроде как неодушевленный предмет. А здесь, на границе, именно такие качества и могут сделать его всесильным. — Келлз, пожалуйста, сделайте так, чтобы он меня больше не видел, — взмолилась Джоун. Бандит, казалось, не понял, как напугал Джоун — сейчас она была для него просто слушателем, — и немного погодя ушел, озабоченный и мрачный. Три дня Джоун видела его лишь мельком, из-за занавески. Вход в комнату оставался забаррикадированным, впускала она одного Вуда, который приносил ей поесть. Целыми днями она, как зверь в клетке, ходила взад и вперед по своей комнате. За это время у Келлза почти никто не бывал, а те, что приходили, подолгу не задерживались: Келлз тоже не всегда был дома. Очевидно, у него уже хватало сил садиться на лошадь. На четвертый день он постучался и вошел снова, спокойный, непринужденный, веселый, снова сильный и властный. — Добрый день, Джоун. Вы не очень скучали по своему… невнимательному супругу? Он рассмеялся, словно сам над собой пошутил, однако лицо его ясно показало, что он рад ее видеть, а в тоне невольно прозвучало ненаигранное уважение. — Я по вас не скучала, — ответила Джоун. И все-таки почувствовала облегчение от того, что он здесь. — Охотно верю, — ответил он сдержанно. — Я был очень занят — планы, люди… Все идет, как надо. Красный разобрался с Гулденом. Раскола не произошло. Да потом Гулден вообще уехал. Говорят, отправился за той девчушкой Брэндера. Будем надеяться, его там ухлопают… Джоун, мы тоже скоро, отсюда тронемся. Я только жду вестей. Оставить вас здесь одну нельзя. Вам придется ехать со мной, а дорога будет очень тяжелой. Вам нужна подходящая одежда, ваша совсем никуда не годится. — Еще бы, — ответила Джоун, потрогав изношенное, грязное, рваное платье. — Первый же куст тропы сдерет с меня это тряпье. — Да, очень досадно, — раздраженно, сердясь на самого себя, сказал Келлз. — Только где тут, к черту, взять платье? Вокруг на двести миль глушь, ни одного поселка… Послушайте, а вы когда-нибудь носили мужскую одежду? — Да-а… когда мы с дядей искали золото или охотились, — неохотно ответила она. Лицо у Келлза внезапно осветилось удалой, торжествующей улыбкой, совершенно его преобразившей. Он потер руки и засмеялся, будто над чем-то донельзя забавным, потом оценивающим взглядом окинул Джоун с головы до ног. — Подождите немного, я сейчас, — сказал он и вышел. Джоун услышала, как он роется в груде сбруи и попон в углу нижней хижины. Скоро он вернулся с узлом в руках и, развернув его, вывалил на кровать какую-то одежду. — Эти вещи Дэнди Дейла, — живо пояснил он. — Дэнди был красавчик и одевался под стать. Да только раз он захотел остановить почтовую карету, а какой-то недогадливый пассажир его застрелил. Но не совсем, ему удалось уползти. Мои ребята нашли его в лесу уже мертвого и забрали одежду. Эти вещи стоят целого состояния, только никому из наших не впору. На кровати лежало черное сомбреро с тяжелой серебряной лентой, темно-синяя рубаха и расшитый жилет из оленьей кожи, пояс с патронами и револьвер с перламутровой рукояткой, вельветовые брюки и высокие кожаные сапоги с позолоченными шпорами — все из лучшего материала, все превосходной работы. — Джоун, я вырежу вам из фетровой шляпы черную маску, и вы будете просто загляденье! Келлз говорил возбужденно и весело, как мальчишка.