– Всем оставаться на своих местах! – внезапно этот последний, который вскочил в вагон, когда поезд уже было тронулся, выхватил из кобуры наган. В это мгновение кондуктор, проверявший документы, подсунул кусок арматуры под ручку двери в тамбур, стуча сапогами, невозмутимо прошелся в конец вагона и точно таким же манером запер вторую дверь у клозета. – В чем дело? – взвизгнула баба с елью. – Это что, шутка? – оторвавшись от блокнота, подняла голову, точно сурок в пустыне, девица в красной косынке. – Зачем подпирать двери? В голосе был протест, а ребячье лицо сияло, будто в предвкушении какой-то веселой авантюры. Она отложила блокнот и расстегнула ворот плаща, обнажив воротник серой юнгштурмовки. Наверное, подумала, что грядет какой-то новогодний розыгрыш. Феликс не успел осознать, что он почувствовал, когда с двух концов вагона запирались выходы, не понял, боится он или же, как и молодая революционерка, жаждет приключений. Всю жизнь он просидел в своей темной конуре, решая шахматные задачки, впервые совершил выезд из родного города. Он был из тех счастливчиков, кто проморгал революцию. Он почти не видел – не стал приглядываться, какие вершились за его окнами перемены, его внимание не увлекли боевые действия, попыхивавшие огнем и взрывавшиеся револьверными выстрелами. Он выходил из дома очень редко и не замечал валявшиеся под ногами трупы, он не удивлялся опустевшим магазинам, отсутствию трамваев на улице, ржавым рельсам, невозможности достать дров, хоть и мерз и проклинал холода в послевоенные годы. Он даже не испугался, повстречав однажды знаменитых «попрыгунчиков» в арке дома, в котором располагалась контора его отца. Белые саваны выросли перед ним, точно черти из коробочки, а Феликс лишь кинул косой, недоверчивый взгляд, прошел мимо, оставив грабителей в недоумении. Его тогда и не тронули. А теперь, побывав в другом городе, он будто очнулся. И тотчас его бросило в эпицентр какого-то события… Хорошо это или плохо? И он невольно посмотрел на соседа напротив, тот открыл глаза, разбуженный шумом, сделал короткий полуоборот назад, бросил на наган равнодушный полусонный взгляд и едва качнул головой, будто с усталости или досады, но тут же вернул свою прежнюю позу и устремил взгляд в окно, словно ничто его не касается. – А в чем, собственно, дело, товарищ? – вдруг из-под набросанных в кучу вещей, чемоданов, узлов на скамье напротив грузинской пары и через проход от Феликса поднялся субтильный молодой человек с чуть взлохмаченными после сна русыми волосами, аккуратно стриженными светлыми усами и щеками, покрытыми светлой с заметной проседью щетиной. Феликс присмотрелся к нему. Лицо, как будто слишком юное для седины, не было столь молодым, как казалось на первый взгляд, вокруг рта и глаз пролегали морщинки, на виске рваным росчерком синел шрам от пули, полученный явно еще в революцию. Наверное, он был не то красным командиром, не то отсиживался на баррикадах, но не более – выправка не военная, а вся его поза какая-то чересчур вальяжная. Феликс перевел с него взгляд на человека с наганом, тот на вопрос проснувшегося пассажира не ответил, даже не посмотрел на него. Облаченный в защитного цвета галифе и черную куртку с поблескивающими капельками растаявшего снега на плечах, стоял он неподвижно, грозно расставив ноги в сапогах, оглядывал каждого пассажира поочередно, пристально, словно взвешивая каждую деталь. Охотников ехать одиннадцать часов в жестком вагоне набралось лишь десять человек, если не считать его самого и кондуктора, и тех с баяном, которых не пустили. – Вы кто такой? – возмущенно воскликнул незнакомец со шрамом на виске, и в лице его вспыхнул вызов. – Уполномоченный четвертой группы московского уголовного розыска Саушкин, – наконец ответил тот. – А документы есть? Или мы на слово должны верить? – огрызнулся разбуженный, плюнул на ладонь и пригладил непослушный вихор на затылке. Уполномоченный МУРа стиснул зубы, вынул из нагрудного кармана серую корочку удостоверения. Разбуженный хотел взять, протянул было руку. – Но, но! – отмахнулся агент, и картонка исчезла за пазухой черной куртки. – Не лапь. В вагоне – преступник. И все арестованы до выяснения. – То есть как это все? – вырвалось у Феликса так громко, что уполномоченный выронил свое удостоверение, видимо, положив его мимо кармана. Глухо выругавшись, он, не опуская нагана, быстро нагнулся, поднял. – А вот так, – убирая в нагрудный карман куртки картонку, буркнул он, но Белов успел увидеть внутренность документа, пока тот падал, и даже прочесть некоторые строки – перед ним стоял самый настоящий агент угрозыска. – Позвольте… – пробурчал Феликс. – Но зачем же всех арестовывать? Разве вы не знаете в лицо того, кого ищете? Агент угрозыска замялся, револьвер не опустил. – Человек этот связан с давеча бежавшим австро-венгерским шпионом… – начал он. – С тем, который служил в Прокуратуре? – опять недоуменно вскричал шахматист, подскочив на месте. – Да что вы! – Похоже, вы осведомлены тут поболе других, товарищ, – скривился уполномоченный, подходя к нему ближе и протягивая руку. – Ваши документики предоставьте, пожалуйста. Феликс остолбенел, захлопал глазами, глядя на направленное на него дуло и протянутую грубую мужскую ладонь с почерневшими ногтями. Эта простая просьба казалась ознаменованием чего-то, быть может, страшного, а может, и любопытного, но уж совершенно точно – чего-то для Феликса нового. Он добровольно собирался вступить в конфликт, но инстинктивно оттягивал этот момент молчанием. Было боязно. – Поднимитесь, когда с вами разговаривают, – нетерпеливо повысил голос агент. Рядом стоял кондуктор. В своем черном двубортном пальто и ремнем с бляхой, на которой под перекрещенными топором и якорем имелась надпись «Проводник № 34 Октябрьской ж. д.», выглядел он по-военному угрожающе. Феликс перевел взгляд с его бляхи на серьезно нахмуренное лицо, невольно встал и нервно принялся поправлять воротник шинели и длинные концы шарфа, не зная, на чем остановить взгляд – на дуле направленного на него нагана или на насупленном лице железнодорожного служащего. Настоящий ли он кондуктор, которого привлекли к делу, или же агент, только законспирированный? – Я… я… – замялся Феликс, нервно поглаживая воротник шинели. – Документы! – рявкнул уполномоченный. Белов тотчас протянул ему паспорт и еще какие-то бумаги, которых носил с собой целую кипу, особого значения им не придавая, – просили, вытаскивал все, протягивал, какая-то из бумажек да пригождалась. Движением головы уполномоченный сделал знак кондуктору заняться документами Белова. – Сядьте! – прикрикнул на него он. Феликс послушно опустился, недоумевая, почему с ним говорят так грубо, веля то встать, то сесть. Потом ему отдали его документы, и он заерзал, не зная, подняться или остаться на месте. – Так, откуда знаете прокурора? Белов невольно опять вскочил, не закончив рассовывать документы по карманам. – Я уже несколько недель слежу за судебным процессом из прессы. – И показал на ворох газет на своей скамье. – Сядьте! Ваше имя? – Саушкин нетерпеливо повел наганом в воздухе. Белов хлопнул глазами и сел, уставившись на него снизу вверх. – Та-ак вы же… вы же только что посмотрели мой п-паспорт? – Я, может, хочу удостовериться, что он не фальшивый? Поднимитесь, когда с вами разговаривают. Феликс вскочил, сердце стало неприятно колотиться. Его нарочно путают и пытаются запугать. Что следует делать в таких случаях? Быть непреклонным, как Дантон[4], или вилять хвостом, как одомашненная лисица? – А разве советские паспорта бывают фальшивые? – осмелившись, спросил Феликс, но сделал для этого невероятное усилие и тут же зажмурился, ожидая негодования. – Я вот впервые слышу… – Имя! – грубо прервал его Саушкин. – Феликс Белов из Петро… Ленинграда я, с Васильевского острова. Живу недалеко от собора Святого Михаила. – Род занятий? – спросил его Саушкин уже спокойней. У Феликса отлегло от сердца – уполномоченный вдруг дернул ртом в улыбке. Ну совершенно точно же он над ним потешался. – Е2-е4, – неловко улыбнулся Феликс в ответ. – Что «е4»? – опять прикрикнул на него уполномоченный МУРа, насупив брови. – Ну шахматы, – опять остолбенел Белов, не зная, что могло так разозлить служителя закона. Он же только что улыбался! – Я думал, вы догадаетесь… Вы же сыщик! Я шахматист. – Сыщик, – передразнил его тот. – Прошу отвечать на вопросы ясно, четко и без выкрутасов. Откуда знаете про прокурора? – Из газет. – И Феликс поднял хрустящую, пахнущую типографской краской кучу разнообразных изданий. – Тут у меня много чего: «Наша газета», «Гудок», «Вечерняя Москва», «Красная Звезда», «Известия административного отдела Моссовета»… Агент угрозыска, держа наган, осторожно шагнул к Феликсу в проход, черноволосый сосед Белова с разными радужками чуть подобрал ноги и сдвинулся к окну, давая ему пространство для маневра. Уполномоченный сел рядом с Феликсом и стал отшвыривать со скамьи на пол газеты, бубня про себя заголовки. – А это что? – он сгреб листок с немецкими буквами и ткнул им в нос шахматисту. – Internationale Presskorrespondenz, – тихо и почти виновато ответил Белов. – Немецкая газета! – Агент угро опять ткнул в лицо Феликсу газетой. Феликс, зажмурившись, отвернулся. Было очень неприятно, когда так бесцеремонно тыкали в лицо смятой бумагой, острые концы тонкой страницы царапнули щеку. Он невольно потер ее ладонью таким нетерпеливым, почти детским движением, будто смахивал муху во сне. – Но ведь это не запрещено – читать немецкие газеты. Немгосиздат работает вполне легально. Представительство находится по адресу Мойка, 76. А само издательство в столице, на Тверской. – Читать немецкие газеты нынче не запрещено, но весьма подозрительно, – сузил один глаз агент. – В особенности потому, что тот, кого мы ищем, – австро-венгерский шпион. – Но почему вы говорите австро-венгерский? Ведь Австро-Венгрии больше не существует! – Вопросы здесь задаю я! – Нет, позвольте, но это ведь неверно с вашей стороны не знать такого очевидного исторического факта… – Белов чувствовал нарастающую тревогу. – Австро-Венгрии больше нет! – Зато шпионы ейные остались. И это еще выясняется, чей он будет – австрийский или венгерский. Поэтому пока зовется австро-венгерский. – Правильнее сказать: из Немецкой Австрии или из Королевства Венгрии. В газетах же пишут: венгерский. – Какой же ты утомительный! Зачем газеты немецкие читаешь? – рявкнул на него уполномоченный, покраснев до корней волос. – Я очень безобидный читатель немецких газет, – добродушно улыбнулся Белов. После того как он одержал маленькую победу, стало гораздо спокойнее. – Все, что мне в них нужно, – шахматные задачки. – Зачем шахматные задачки? Шифровки? – Нет, что вы! – сделал большие глаза Феликс, но тотчас просиял – в голову пришла любопытная мысль. – Хотя это очень удачная идея – зашифровывать в шахматных эндшпилях какое-нибудь послание. Например, черный конь на d7 угрожает сразу нескольким фигурам – белому слону на e5, белой ладье на b6 и белому ферзю на f8. Это бы значило, что такой-то человек ставит под опасность таких-то трех людей… Но, разумеется, нужно заранее условиться, кого какая фигура обозначает. Это, знаете, как у уличных чтецов мыслей – менталистов – есть свой набор опознавательных знаков, которыми они пользуются, заранее условившись, какой жест будет означать предмет или цвет, который они угадывают… – Где вы их там нашли, эти задачки? – оборвал его Саушкин, приосанился, вновь перейдя на «вы». – Почему не покупать газеты и журналы, посвященные шахматам? – Я такие тоже читаю! – оскорбился Феликс. – Вот, поглядите, у меня журнал «64» за все года с собой… За 1924-й вот еще… под названием «64. Шахматы и шашки в рабочем клубе» – потом его переназвали… Вот наш ленинградский «Шахматный листок». – Суетливо он перекладывал стопки с места на место. – Вы же не станете утверждать, что в журнале «64» печатают шифровки? Ух, как мне понравилась эта идея! – И сокрушенно вздохнул: – Жаль, мне некому составлять тайные послания… – Тогда на кой черт вам другие, чтоб вас, газеты? – вскричал разъяренный Саушкин, которого абсурдные объяснения Белова начали выводить из себя. – Видите ли, в чем дело, – начал тот. – Я был очень удивлен, однажды купив «Известия». Там появился целый отдел, посвященный шахматам. С тех пор я скупаю все газеты подряд, в надежде найти в какой-нибудь что-то похожее. – С какой целью вы прибыли из Ленинграда? – На Пятый Всесоюзный шахматный турнир, – ответил Феликс и тотчас торопливо вскинул обе ладони вверх, энергично замотав головой, предупреждая взрыв хохота. – Я знаю! Я знаю, что он был в прошлом году! Не смейтесь надо мной. Я опоздал – я это уже понял, – он опустил руки, плечи и голову, понуро вздохнув, – я понял, когда приехал. – А зачем было ехать просто так? – недоуменно воззрился агент. – Почему было не спросить кого надо, есть ли вообще этот турнир? – Видите ли, в чем дело, – почесав затылок, Феликс опять завел свою песню. – Я не люблю тратить время на сбор информации. Голову нельзя забивать чем попало! У меня есть теория, что все события цикличны и их можно просчитать. Не читать газет и знать все наперед. Вот поглядите, – Феликс растопырил пальцы и начал их загибать, – первый съезд был в 1920-м, потом в 1923-м, потом в 1924-м и 1925-м. Значит, что? – Что?