– И жена с детьми. Так? – Ну, так. – Давно их не видел? – Давно, как на войну ушёл. Вначале на войну, потом без пересадки – сюда. Может уж и умер кто. А может, все. – Нет, живо-здорово семейство твое. – Откуда знаешь? – вскинулся зэк. – Простите, гражданин начальник… – Справки навел через участкового. Дети в школу ходят, жена в поле трудится, трудодни зарабатывает. Отец болеет, но бог даст, выздоровеет. Брат твой с войны без ноги вернулся, но весь при медалях, теперь в МТС мастером работает. Женился год назад, жена на сносях. Жадно смотрит зэк на следователя, сейчас дырку ему во лбу просверлит. Не знает верить или нет – туфту ему гонят или правду говорят. Но хочется, очень хочется, чтобы правду! А если так, если живы и здоровы все, и даже не сосланы… Слеза у зэка наворачивается, так что тот зубами скрипит, чтобы не разрыдаться. – Чего хочешь от меня, начальник? – Узнать про тебя, что сам рассказать захочешь. Воевал где? – Второй Украинский. – А я на Белорусском. Соседи значит. Смотрит Семён – не верит! Не воевали «краснопёрые», в тылу подъедались, на пайках эмгэбэшных усиленных, жирком обрастая, да еще из зэковского котла прихватывали. О фронте – только по газеткам, да кинохронике… – Чего смотришь? Не веришь? Думаешь я в тылу отсиживался? Качнул головой зэк. – А ты сюда глянь… Встал следак, за полу пиджака ухватился, вверх рванул. И рубаху следом. А там, по животу и боку до груди шрамы. Сплошняком. Таких ран у энкавэдэшников не бывает, их если только «пером» поцарапают и табуреткой голову раскроят. А тут… – Осколочное? Миномёт? – Он, родимый. Немецкий, полста миллиметров. Взводному голову посекло, а меня сюда приложило. Значит, на самом передке следак осколки свои схлопотал, потому как до штабов такие мины не долетают. Они – для пехоты, которая в первой линии окопов. – Ладно, садись. Чего прошлое вспоминать. Я тоже, как ты, на зоне чалился. Да теперь выскочил. Курить будешь? – Протянул пачку папирос. – Можешь в заначку взять. Сгреб зэк штук десять папирос. Дают – бери, а бьют… А коли бьют, всё равно не убежишь. – Ну что, поговорим по душам? – Давай поговорим. – На фронте в разведке служил? – Было дело. Вначале в батальонной, потом в полковой. До того взводным лямку тянул, потом ротным. – За «передок» ходил? – Было дело. Одиннадцать раз. Потом тяжёлое ранение, трибунал – погоны, ордена долой и – здравствуй, солнечный Магадан. – Чего так? – С офицером сцепился сразу после госпиталя. Крыса тыловая. – Знакомое дело. Десять лет по пятьдесят восьмой? – Как с куста. – Каким оружием владеешь? – Что? – не понял зэк. – Я говорю, каким оружием владеешь? – Любым, которое на фронте. Нашим, трофейным – автоматы, пулемёты, миномёты… Надо будет – в танк сяду или из гаубицы пальну. Ну, еще, конечно, ножи, сапёрная лопатка и вот это… – показал костистый кулак, в который полбуханки хлеба можно упрятать. – Ну-ка иди сюда. Держи. – Протянул нож, которым банку резал. Совсем чудеса, чтобы следователь да зэку оружие в руки, а сам в двух шагах! – Бревно видишь, пятое сверху? – Ну? – В самую серёдочку. От той стены. Зэк недоверчиво глянул на следователя, отошёл к стене, прижался к ней спиной и вдруг быстро, почти без замаха, метнул нож. Тот просвистел и воткнулся точно в серёдочку бревна, так что ручка завибрировала. – Могём! – Опыт. Проверяешь меня? Может, еще пистолет дашь? – Нет, пистолет не дам. Как насчёт маскировки? – Ну, а как разведчик без маскировки? Лежал пузом на нейтралке, по три-четыре дня огонь корректируя. Как видишь – жив. Значит, не увидели фрицы… Что еще интересует? Мину обезврежу, кулеш сварю, рану перебинтую, боевой листок выпущу… Ты скажи, зачем тебе всё это знать? Подумал следователь, помолчал, прикидывая. – Могу тебя с этой кичи вынуть и на лёгкий режим перевести. – На какой лёгкий? – На совсем лёгкий. Там увидишь. – Чудеса рассказываешь. Зачем это? – Сам не знаю. Мое дело бойцов собрать, а что дальше… Что-то будет. Думай, если согласен… – А чего тут думать? Дальше зоны не пошлют… Не охота мне на нарах гнить, дошел уже. Хуже всё одно не будет. Некуда хуже!.. А вот тут зэк ошибся. Сильно ошибся, потому что хуже всегда может быть. И даже хуже худшего!.. * * * – Фамилия? Только не надо номеров и статей. – Тогда Егоров Николай. – Воинское звание? – Рядовой. – А по документам… – Воинских званий, наград, отличий лишён решением военного трибунала. Для искупления направлен в штрафбат. – Но после должны были восстановить. – Не было «после». Попал в окружение, два месяца лазил по немецким тылам, был схвачен, попал в лагерь, по-ихнему – Семнадцать бис. Был завербован в армию генерала Власова, через месяц бежал с оружием в руках. – Как тебя угораздило? – А вы, гражданин начальник, в том лагере были? Мы там крыс жрали и трупы своих же товарищей. Мы землю грызли, чтобы червяка найти, и дрались за него! Нас там штабелями вдоль проволоки складывали сотнями в день. А Власов жратву обещал и жизнь. Я – пошёл. Многие пошли, чтобы просто не сдохнуть от голода. Я месяца там не служил – в лес подался. Партизанил, вначале один, потом в составе партизанского соединения Ковпака. На связь с подпольщиками ходил, в самое логово. Каково по городу средь фрицев бродить с документами липовыми, каждую минуту лопатками выстрела ожидая? Я коменданта лично вот этой самой рукой удавил. А меня… – Понятно. Пятьдесят восьмая, пособничество врагу… – Так точно! Шестой год по зонам мотаюсь. – Оружием, я так понимаю, владеете?