— Я не говорил, что это твоя вина. — О да, Алистер, это так похоже на тебя! Ты всегда так тщательно подбираешь слова! Но ты заставил меня поверить в то, что виновата я. И ты знаешь, что это так. Ты врешь уже так давно, что даже забыл, как это — говорить правду. Ты ведь не видел там никого в джапаре? Ты просто просчитывал шаги наперед. Если все пойдет не так, свалим на Александру. — Что за ерунда! Она не знала, на какой скорости они сейчас мчались. Но явно на очень большой. — Джоанна, ты даже не представляешь, каково мне с тобой! Ты ведешь себя как последняя психопатка. Ты хоть понимаешь, что с тобой невыносимо с тех пор, как мы стали жить вместе? И с каждым днем становилось все хуже! Наказание Джоанной двадцать четыре часа в сутки четыре года подряд — твою мать, это жесть, можешь мне поверить! Я так чувствую. Ой нет, я так не чувствую. Ой, то есть я вообще не знаю, как я чувствую! И теперь меня, выходит, назначают плохим парнем, да? Это была ошибка! Несчастный случай! Ничего не поделаешь. Наш сын мертв. Какая разница, кто это сделал?! Каждое слово Алистер отбивал педалью газа, отчего голова Джоанны моталась взад и вперед в такт рывкам машины. — КАКАЯ. МАТЬ ТВОЮ. РАЗНИЦА. КТО. ЭТО. СДЕЛАЛ! Джоанна схватилась за шею. Крик, травма, скорость — ничего этого она не боялась. Знак: съезд к аэропорту Авалон, 2 км. И вдруг она поняла, что знает, как вырваться из треугольника судьбы. И тотчас ухватилась за руль. Это было восхитительно — смотреть, как треугольник трескается по углам и разрывается на три отдельные линии. Линии разлетелись из машины в разные стороны, причем одна переломилась надвое. Так что теперь линий было уже четыре, и все они медленно кружились в воздухе, постепенно приближаясь к земле, а машина тем временем летела в направлении массивного дорожного указателя. Прекрасно! Она улыбнулась. На дороге в Гилонг появятся еще два креста. 24 Джоанна 3 марта Джоанна что-то увидела. Она подумала что-то вроде: О нет. О нет, нет, нет. Проговорила что-то наподобие: — Я ведь умерла? Над ней склонились две фигуры. — Вы попали в аварию, — сказала одна. — Вам очень повезло, — сказала вторая. — НЕТ! — закричала она, выгнув спину, и выдернула из руки иглу капельницы. Фигуры прижали ее к кровати. Понемногу они обретали лица: женщины — медсестра и врач. — Это была не авария, — пробормотала Джоанна. — Бредит, бедняжка, — произнесла пухленькая медсестра, державшая ее за ноги. — Нет, нет, нет! Джоанна попыталась высвободиться, но рука врача давила ей на грудь, прижимая к койке. — Успокойтесь, — произнесла врач. — Это очень страшно, я знаю, но с вами все в порядке. Все хорошо. Она перестала дергаться. Лекарство понемногу начинало действовать. Врачиха сняла руку с груди и проверила капельницу. — Джоанна? — окликнула она. — Джоанна, у вас сломана рука и два ребра. В капельнице — морфин, с ним вам будет легче. — Послушайте… — Если понадобится еще, просто нажмите вот на эту кнопочку, — объяснила медсестра. — Нет, я прошу вас! Она попыталась сесть, но боль не позволила. — Пожалуйста, вы должны меня выслушать! — закричала она. — Может, вызвать кого-нибудь? — спросила медсестра у врача. Джоанна заставила себя говорить спокойно. — Нет, не звоните никому. Послушайте. Это не авария. Я сделала это нарочно. Я хотела этого. Я планировала убить нас обоих. Почему я не умерла?! Она разрыдалась. Она не умерла. И никто не хочет ее слушать. — Вас спас ремень безопасности, — ласково улыбается врачиха. Не надо, уберите эту улыбку! — Ремень безопасности? Она ведь собиралась его отстегнуть. И забыла. Врачиха сняла палец с морфиновой кнопки и села на край койки — воплощение заботы и тревоги. — Он жив? Скажите мне! Алистер погиб? Взяв ее за руку, врачиха убрала прядь, упавшую Джоанне на глаза, — ласковым, любящим движением. Джоанне хотелось ее ударить, но еще больше — получить ответ на свой вопрос. Через несколько секунд, убедившись, что Джоанна немного успокоилась, врачиха кивнула, сделав сочувственное лицо. Джоанна сдавила ей руку так, что врачиха скривилась от боли. — Ладно. Часть третья Плач 25 Александра 28 июля Я очень спешу. Хлоя не захотела сегодня идти в школу, и я договорилась с учителями, а потом мне пришлось дожидаться мамы с папой — они должны были приехать, чтобы побыть с ней. Она расстроена после вчерашнего похода в суд. И как-то растеряна. Не знаю, зачем им понадобилось ее свидетельство. Как будто ей и без того мало огорчений. Опаздываю, на трамвае уже не успеть. — Верховный суд, на Элизабет-стрит, — говорю я таксисту. — Случайно не на суд ли над этой Линдси? — спрашивает таксист через несколько кварталов.