Он потерял самообладание один-единственный раз — когда позвонил коллеге в Лондон, члену парламента Ричарду Дэвису. — Ричард, это Алистер Робертсон. Голос у него не дрожал, он всегда сохранял твердость, его ведь за это в свое время и наняли. — Все отлично. Ну, то есть на самом деле совсем не отлично, но, сами понимаете… Джоанна услышала, как в трубке ответили ровным и безучастным тоном. — Ну, — начал Алистер. — Нам нужно как можно больше освещения. Разместить изображение, описание одежды. Но ничего затратного, безусловно. Кстати, к вопросу о размещении… Я тут подумал о воротах на футбольном матче… Долгая пауза. — Ладно, не надо, — сказал Алистер, он явно был раздражен. — Я что-нибудь придумаю. Еще более долгая пауза. — Да, я понимаю, мы должны быть осторожны, но… — Алистер засопел: то, что ему говорили, расстраивало его все больше и больше. — Да, вы правы. Алистер швырнул трубку на аппарат, приподнял и швырнул снова, с силой, едва не разбив телефон. — Что такое? — спросила Элизабет. — Ничего. — Все в порядке? — спросил один из полицейских — он только что зафиксировал у Алистера приступ плохо контролируемого гнева и своим вопросом заставил его нервничать. Алистер постарался ответить как можно спокойнее: — Берут на мое место другого — временно. Извините, я немного вспылил. Просто я думал, что работа пойдет мне сейчас на пользу, поможет сохранить рассудок. — Я бы не стал сейчас беспокоиться о таких вещах, — сказал полицейский. — Да, я тоже так считаю, — поддержала его Элизабет. Алистер смерил мать таким взглядом, что она невольно отшатнулась. Когда на закате он снова задернул шторы в гостиной, Джоанна пошла в постель. Молокоотсос лежал на тумбочке рядом с кроватью — наверное, это Алистер его туда положил. Она зашвырнула прибор под кровать и упивалась болью в груди. Ночью Джоанну снова разбудил плач. Когда она подошла к дереву, звук почти смолк, и попугая на этот раз не было, но стало легче, и, вернувшись в дом, она смогла поспать час или два. 18 Джоанна 17 февраля Проснувшись, она обнаружила записку от Алистера и его матери: они уехали в отделение полиции. Вопреки советам Алистера Джоанна подошла к компьютеру Элизабет и попыталась войти в свою почту и на страничку в «Фейсбуке», но ее пароли оказались недействительными. Очевидно, кто-то, Алистер или полиция, сменил пароли или удалил ее аккаунты. Она подумала, что, пожалуй, это правильно, вот только сейчас ей было страшно одиноко — так пусто на душе и так хотелось прикоснуться к чему-нибудь родному, знакомому. Вот если бы мама была жива. Джоанна бы все отдала, чтобы поговорить с ней, обнять ее, рассказать ей обо всем, спросить у нее, что делать, как все это пережить. А теперь у Джоанны осталась только Кирсти. В сумке мобильного не было. А вдруг полицейские его не забрали? Джоанна несколько раз набрала свой номер на городском телефоне Элизабет и побродила по дому, прислушиваясь, не раздастся ли где знакомый звонок. В конце концов трубка нашлась на пыльной верхней полке хозяйственного шкафа в бойлерной. Алистер спрятал ее, но забыл выключить. Ха! Джоанна выглянула в окно — убедиться, что машина Элизабет не вернулась, — и набрала номер Кирсти. Раньше Кирсти всегда находила правильные слова. Когда сбежал отец Джоанны, Кирсти велела ей действовать: набрала номер его продюсерской компании и заставила Джоанну с ним поговорить. Он ее любит, сказал отец, ему очень жаль, но иногда так бывает, что родители становятся друг другу чужими, а ей-то он обязательно напишет, и приедет ее навестить, как только закончится ближайшая съемка, и свозит ее в свой новый дом в Канаде. После этого разговора Джоанне на какое-то время полегчало — пока она не поняла, что ничего этого папа делать не собирается. Но Кирсти постоянно была рядом и помогла ей справиться. И когда умирала мама, Кирсти приносила Джоанне в больницу лотки с карри и книги и обнимала, когда нужно было выплакаться. На этот раз Кирсти говорила все не то. — Когда это произошло, здесь было пятнадцатое февраля, — сказала Джоанна. — Но у вас было еще четырнадцатое, во всей Великобритании было четырнадцатое число, в моей родной стране. Я потеряла этот день, четырнадцатое. Он просто исчез, как и Ной. Понимаешь, в этом самолете случилось что-то такое, что из моей жизни исчез целый день — и забрал с собой Ноя. Рассуждения Джоанны были слишком странными и бессвязными — из-за них Кирсти еще громче разрыдалась. — Бедная Джо, милая моя Джо, как бы мне хотелось тебя обнять. Ты не должна терять надежду. Алистер о тебе заботится? Есть там рядом кто-то, кто позаботится о тебе? — Ты просто говори, — попросила Джоанна. — Я хочу слышать твой голос. Она так надеялась, что Кирсти перестанет окутывать ее незаслуженной добротой, но подруга только плакала. Она так тревожилась за Ноя, была так раздавлена горем любимой подруги, так корила себя за то, что не была с ней рядом в эти страшные дни. Попрощавшись и нажав отбой, Джоанна почувствовала себя еще хуже, чем до разговора. Она решила больше не звонить подруге и порадовалась, что Кирсти не может прилететь (ее отец проходил курс химиотерапии), а потом стала ругать себя за то, что могла этому обрадоваться. Она превратилась в чудовище. * Алистер вернулся, с порога сообщил, что через час у них запланировано телеобращение. И принялся готовить ее к новой пытке. — Еще раз! — потребовал он, меряя шагами спальню и глядя на Джоанну, которая стояла в углу, выжатая как лимон, и держала в руке расческу, исполнявшую роль микрофона. — Я просто хочу, чтобы он вернулся, — произнесла она заученную фразу. — Имя! Назови его имя! — крикнул Алистер шепотом. Он становился настоящим профессионалом в этом деле. — Хорошо! Ной. Ной. Ной. Я хочу, чтобы Ной вернулся! — Не сдерживай слезы. Пускай текут! Раздался звонок в дверь. Пора было покидать убежище. С ней уже бывало такое раньше. Слова вертятся на языке, так и норовят вырваться наружу. Я трахалась с женатым мужчиной. Я люблю вашего мужа. Повсюду были камеры, журналисты, соседи и добровольцы из поисковых команд. Я убила своего ребенка. Можно просто произнести это вслух, прямо здесь, прямо сейчас, и все будет кончено. Алистер замолчал. Он протягивал ей микрофон. Она прикусила язык, и слова, вертевшиеся на нем, обратились в кровь. — Пожалуйста, — сказала она. — Если вы видели нашего малыша или если он у вас… Алистер сжал ей локоть. — Ной. Я хотела сказать: если Ной у вас… Если вы знаете что-нибудь о… о Ное… свяжитесь, пожалуйста, с полицией. Мы хотим только… Она оглянулась на Алистера. Он не сдерживал слез. — Простите, — сказала она. — Я не могу говорить, это слишком тяжело. Джоанна не могла говорить еще несколько часов. Она очнулась, когда из гостиной раздался крик Алистера. Он орал в телефонную трубку: — Что ты за мать, если позволила четырнадцатилетней дочери выступать с обращением по телевидению? Почему ты не посоветовалась со мной? Как ты могла допустить это ее: «согласно их показаниям, ребенка похитили из машины, которая была оставлена без присмотра», как будто бы… Ты что, не понимаешь, что подвергаешь ее опасности? Джоанна перемотала сводку новостей на начало и прослушала безупречное обращение Хлои. — Ничего себе… — пробормотала она. — Ну и девочка! Алистер закончил говорить с бывшей женой и обрушил свою ярость на Джоанну. — Она обвиняет нас! «Согласно их показаниям, ребенка похитили…» Она обвиняет нас, мать ее! Он пулей вылетел из комнаты, оставив Джоанну одну перед телевизором. Она смотрела на подростка на экране и улыбалась. — Ну и девочка! — повторила она. * Ей удалось наконец уснуть и проспать около часа. Проснувшись, она обнаружила, что Алистера рядом нет — он был в ванной. Он сидел на крышке унитаза и плакал. Она вошла и положила руку ему на плечо. — Почему я не догадался? — спрашивал он. Она опустилась рядом с ним на колени. — Я держал его на руках в самолете, я укладывал его в коляску и потом — в машину. Как я мог не заметить? Их прервал какой-то грохот, донесшийся снаружи. Джоанна выглянула в окно, но ничего не увидела и закрыла матовую фрамугу.