—Поверь, ты выглядишь гораздо более румяной, чем она, — улыбнулась Френч, — поэтому я и решила, что трубку можно вынимать. Но у тебя еще немного понижена степень усвоения кислорода, и в легком присутствует ос­таточный отек. Отсюда и трудности с дыханием. —Думаешь, это пройдет? —По большей части уже прошло. —Но у меня обожжены альвеолы... Поэтому появился отек и понижено усвоение кислорода? —Нет, ты надышалась дымом и горячим воздухом... Натали почувствовала страх. —И что? Френч подняла изголовье кровати так, чтобы Натали могла полусидеть, и сама устроилась рядом. —Слизистая трахеи, бронхов, а также альвеолы у тебя повреждены, это без сомнения. —Понимаю, повреждены. Значит, этот отек — не про­сто реакция на... на раздражение легочной ткани дымом? —В некоторой степени. Но в основном причина за­ключается в термической травме. Ты же знаешь, что при пожаре можно получить ожоги первой, второй и третьей степени? Так вот, именно это и произошло. —Первая и вторая степень обычно полностью вылечи­ваются, — сказала Натали. — Верно. Но ожог третьей степени поражает эпи­дермис и все остальные слои ткани. И ткань, получив­шая такой ожог, восстанавливается не в своем пер­воначальном виде, а рубцуется. Такая ткань, хотя и является некоторой защитой, теряет почти все свои функции, в твоем случае — способность осуществлять газообмен. — Значит, вопрос в том, сколько... какая часть моего легкого получила ожог третьей степени? — Пока что мы не знаем. Ты героиня, Нат, и с того мо­мента как тебя сюда привезли, я молилась, чтобы пораже­ние не было слишком обширным. — Но точно ты не знаешь, — пробормотала Натали, больше для себя, чем для Рэйчел. — Не знаю. Нат, то, что случилось в Бразилии, а теперь еще и это — слишком много для одного человека. Я не хочу, чтобы стало еще хуже. — А что, может? Френч задумалась, подыскивая правильный ответ. — Мы не знаем точно объем поражения, поэтому мо­жем сказать, какой процент ожогов второй степени может функционально оказаться ожогами третьей. — Боже! Что я могу сделать? — Подождем неделю, потом сделаем анализы, назначим новое лечение. — Не знаю... выдержу ли я это... — Если ты заползла в горящий дом, чтобы спасти пле­мянницу, то выдержишь. — Не знаю, — повторила Натали и сделала глубокий вдох, который, как ей показалось, наполнил легкое лишь наполовину. — Что если все окажется совсем плохо? Если поражение такое обширное, что я вообще не смогу дышать нормально? Рэйчел посмотрела Натали прямо в глаза. — Не нужно делать таких мрачных прогнозов. Ты мо­жешь так погрузиться в то, что могло случиться, что поте­ряешь всю силу воли. — А ты не хотела бы знать, что будет дальше? Не хотела бы ты знать, сможешь ли когда-нибудь снова бегать?.. Или просто ходить, не борясь за каждый глоток воздуха? —Успокойся, Нат! Прошу тебя. —Ведь можно же что-то сделать! —Ладно, скажу, — наконец решилась Рэйчел. — Сде­лать можно. Я взяла на себя смелость отправить образец твоей крови на типирование. —Пересадка?! —Я не утверждаю, что она тебе понадобится, но, как ты понимаешь, процесс может быть сложным и длительным. —Да, я понимаю. Нужно, чтобы меня внесли в список. —У нас есть региональный список, но это не совсем то, что делается для пересадки почек. Лист ожидания на пе­ресадку легких сопровождается еще и сложными матема­тическими расчетами, которые называются показателями легочной совместимости. Но пока еще не время говорить об этом. Я всего лишь дала ход этому процессу, потому что он требует много времени. Тебе пересадка может понадо­биться еще очень нескоро. —Если я не буду в норме или почти в норме, — сказала Натали, — не думаю, что мне захочется жить. Френч вздохнула. —Нат, мне, наверное, стоило подождать с этой ново­стью... Извини! —У меня первая группа крови. Я знаю, это самая не­подходящая группа для подбора трансплантата. —Нат, прошу тебя! —Я не собираюсь глотать иммуносупрессоры... каждый день до конца жизни... А еще побочные эффекты — список длиной в два фута... Инфекции, остеопороз, диабет, почеч­ная недостаточность... —Слушай, милая, сделай глубокий вдох, соберись и выкинь все это из головы. Ты слишком забегаешь вперед. Я даже не знаю, будешь ли ты когда-нибудь... —Буду ли я когда-нибудь в порядке, да? Ладно, пусть я не смогу снова бегать... Но учеба в ординатуре требует вы­носливости, не так ли? Стоять несколько часов у операци­онного стола... Значит, я не стану хирургом, если буду не в состоянии даже дойти до магазина за углом без одышки! Такое можно выдержать? Доктор Френч не стала спорить или возражать. Вместо этого она просто обняла Натали и прошептала ей на ухо: — Успокойся. Успокойся, Нат! Натали поняла, что через секунду расплачется. Но она собралась, глядя на стену перед собой, и не дала волю сле­зам. * * * Следующие сутки были для Натали малоприятными, хотя ее дыхание немного улучшилось. Она, конечно, ра­довалась тому, что ей удалось спасти мать и племянницу, но депрессия, вызванная новостью о состоянии ее легкого, продолжала усугубляться. Несколько раз приходила пси­хотерапевт и наконец смогла убедить Натали попробовать принимать легкий антидепрессант. Но кроме лекарства она попросила принесли ее ноутбук и почти все время, что не спала, проводила теперь в сети, читая о транспланта­ции легких, типировании тканей, гистосовместимости и о недавно принятой формуле, определяющей, кто может по­лучить этот весьма редкий орган, — показателе легочной совместимости. Этот показатель, если упростить сложную термино­логию, определял вероятность выживания на последую­щий год. В математических уравнениях мало значения придавалось возможной инвалидности — речь шла толь­ко о вероятности смерти. И без того тягостное настрое­ние Натали стало еще мрачнее, когда она поняла, что даже вероятность того, что ее ждет смерть в ближайшем будущем, лишат ее призрачного шанса получить транс­плантат. Она может годами еле волочить ноги, борясь за каждый вздох, но это не шло в расчет. Качество жизни отступало на второй план, а основным становились коли­чественные показатели. Впрочем, какая разница? Натали все равно не хотела пересадки. Она не хотела готовиться и ждать, не хотела операции, не хотела пить эти чертовы препараты против отторжения и страдать от их побочных эффектов. Не хо­тела провести остаток жизни под дамокловым мечом экстренной госпитализации в случае отторжения чужого органа. Жить, имея силы не больше, чем у помидора, или жить, поглощая таблетки, которые позволят чужому лег­кому не дать ей умереть... Большой выбор... В довершении всех бед Натали снова начали посещать видения ужасов Рио. Без всякого предупреждения, полно­стью захватывая ее сознание, — обычно по ночам, но ино­гда и днем. Сцены эти никогда не были воспоминаниями, они являлись ужасом на уровне инстинктов. Появление их спустя почти месяц после действительных событий доктор Фирстайн не могла объяснить иначе как рециди­вом посттравматического шока. Натали снова в своем полусне висела на заборе в тем­ном переулке, когда звук шагов вернул ее к действитель­ности. Она медленно открыла глаза в ожидании очередно­го репортера, хотя настоятельно просила охрану и сестер не пускать их к ней. Но вместо репортера Натали увидела свою мать, державшую в руках номер «Геральда» с боль­шой, на две страницы, статьей про нее, отважную спаси­тельницу. Позади матери стоял Беренджер, а рядом с ним, с каким-то пластиковым ящиком в руках, Терри Миллвуд, оба — самые частые посетители ее палаты. — Привет, мам! Тебя уже выписали? И Дженни тоже? — Да, еще вчера вечером. Мы живем у тебя, пока не ре­шили, что делать дальше. Сейчас с Дженни осталась моя подруга Зуки. — Это хорошо. Думаю, меня не сегодня-завтра тоже вы­пишут, но нам хватит места и на троих. — Я так беспокоилась за тебя! Как ты? — Нормально, мама. Ты помнишь доктора Беренджера и... Терри? — Конечно! Мы только сейчас говорили о тебе в холле. Натали не хотела давать волю злости, но новости о со­стоянии легкого и возможной пересадке были еще слиш­ком болезненными. — Мама, они оба хирурги, — сказала она. — Думаю, они показали тебе все бумаги о несчастном случае... Дом сго­рел полностью, сгорело все твое имущество... Ты и Джен­ни чуть не погибли. И из-за чего? Из-за твоего «Винсто­на»... Я знаю, как судьи относятся к табачным компаниям, помню, какое горе ты пережила, потеряв Элену, но я знаю и то, что ты палец о палец не ударила, чтобы бросить ку­рить. Ты делала все, что могла, для Дженни, и ты же чуть не погубила бедную девочку... Такой долгий монолог забрал у Натали столько сил, что она едва дышала. Эрмина не ожидала такого словесного натиска. — Я... Прости меня, Нат! Мне очень жаль... Натали не смягчилась. — «Очень жаль»... Слишком мало, мама! Эрмина вытянула вперед правую руку и покрутила в воздухе кистью: — Ну хоть что-то хорошее есть, — сказала она с глупо­вато-застенчивым видом. — Я уже три дня не курю, и по­смотри — никотиновые пятна исчезли! Беренджер и Миллвуд пробормотали что-то одобри­тельное, но Натали была непреклонна.