Старик показал на карте нижнюю треть обозначенного мной «коридора»: — Вот сюда, стало быть. Там они собирались отдохнуть... — Как их предупредить? Можно? — спросил я и предложил: — Давайте сейчас — в машину. Вы нас проводите? — С вертолета можно ничего и не увидеть: лес. Я лучше схожу. Для надежности. А то у них с собой и ружья нет... Тут по речке еще два студента болтаются. Ну, это я — разом и к ним заскочу. А вот — восточнее — геологи?.. — На базу мы сейчас летим, — вставил сержант Митя. — А по геологическим партиям дадим радиограммы, — добавил я, ориентируя старика в наших планах. — Понятно. А строители дороги — вот здесь? — опять спросил Чурсин, показывая на карте. — Им уже радировали, — ответил я. — Из районного центра. Получалось похоже, что не я мобилизую Чурсина себе на помощь, а сам старик Чурсин возглавляет все дело, организует операцию, и мы с Митей у него — помощники. Что ж! Чурсин чувствовал себя в этих местах хозяином, и сообщение о десанте его обеспокоило, возможно, даже больше, чем нас. Это я понял позже. А тогда он совсем не подавал виду, и мне даже показалось, что старик отнесся к происшествию как-то не очень участливо. Во всяком случае, не было заметно его переживаний. — Стало быть, так... Есину я скажу... Кульнева предупрежу... К Кичмаеву заеду... — бормотал он вполголоса, глядя на карту полузакрытыми глазами и пуская папироской тучи дыма. — Что-что? — Я не сразу понял, о чем он. Я уже собирался встать и уйти, чтоб лететь дальше. Мне надо было действовать, мой служебный долг обязывал ни на кого особенно не надеяться, никому не передоверять, решать самому и добиваться результата. Я спешил. — Это я про себя, — нехотя ответил Чурсин. — Надо же наш актив предупредить. Неровен час... Должны быть начеку. Правда, народ у нас всегда начеку — чужого сразу приметят, и лес все расскажет. Но сообщить надо. Я сейчас туда пошлю, потом — туда: там по избушкам наши охотники есть. А как с оленеводами? Водя корявым пальцем по карте, Чурсин поднялся, окидывая ее знающим взглядом. Я снова склонился над ней, недоуменно рассматривая показанную мне безлюдную низину за хребтом. — Откуда там оленеводы? — А новый колхоз «Харп». Уже двенадцать срубных домов, нас догоняют. Карта ваша устарела. Вот здесь, у озера. Рыбачат, нынче картошку посадили. Пишите: «Харп». — В «Харп» мы обязательно заедем, — сказал сержант Митя из сеней, где он уже надевал сапоги. — Радио у них есть, но связь еще не организована. Это тоже мой участок. — Значит, весь подозрительный район будет взят в кольцо, — не то утверждая, не то спрашивая, произнес старик Чурсин. Он достал из комода чистую рубаху и быстро переоделся. — Великовато колечко, — возразил я, складывая карту. — В такое колечко дивизию брось — может никто не заметить. — Разве что — дивизию бурундуков, — весело поморщился Чурсин. — Да и то перед дождем мы услыхали бы: бурун, бурун, бурун... Студенты знаете что, между прочим, выясняют? Есть ли у бурундука зимой вторая линька. Сколько раз, стало быть, шерсть меняет — один или два?.. Я им подсказывал: лучше изучите рысь. Как с ней воевать эффективней? Нет, говорят, у нас такого в плане практики нет. Мы вернулись к машине. Занялся погожий летний день, становилось тепло, даже жарко, начинало подпаривать. Утренняя свежесть густела, воздух наполнялся прелыми лесными запахами, терял прозрачность. Сонную тишину тайги снова взорвал мотор вертолета. Я договорился с Чурсиным, что вечером мы увидимся. Вертолет медленно всплыл над домами, над вершинами деревьев и взял курс на северо-восток. А еще через полчаса от Р* в разные стороны по лесным тропам отправилось несколько пеших и верховых. Прямо на север двинулся на гнедой крепкой монголке сам старик Чурсин. Солнце и вовсе распалилось, словно забыло, что это далеко не южные края, и Чурсин, утирая пот со лба, наверное, с удовольствием въехал под прохладные своды тайги. Оказалось очень приятно работать с такими отзывчивыми людьми! Глава третья СПОРЫ ШЕПОТОМ События развивались стремительно. Но я постараюсь не спеша описать все по порядку. Терпеть не могу детективных историй, где все рассказывается с космической скоростью. Многие мои герои еще пока не знали всего, что произошло, и действовали, движимые своими соображениями и чувствами. Сережка Векшин догадывался о главном. Но плохо, когда много начальства, и каждое стремится, чтобы все подчинялись только ему. Даже если распоряжения произносятся на всякий случай шепотом. Так получилось ночью возле палатки у белой тайги. После рассказа Сережки, поднявшего всех по тревоге, после того, как он решил, что ему надо идти — сообщить о парашютистах, куда следует, все заспорили. Шепотом. Зина-беленькая — комсомольское начальство — захватила инициативу и объявила, что парашютистов Сережка выдумал, а Наде просто поблазнилось. Мираж! А если парашютисты и выбросились с какого-то невидимого самолета, то почему бы не пойти к ним на помощь? Или, может быть, это какое-нибудь интересное спортивное мероприятие аэроклуба, и тогда почему бы не участвовать в нем? Надя Зотова — начальник отряда — настаивала, чтобы все вместе срочно возвращались в Р* — ближайшее селение. Какой дурак будет устраивать спортивные соревнования или тренировку в неисследованной тайге? Прыжки ночью — затяжные, обыкновенные или с наибольшей скорости самолета — делаются всегда по хорошо обозначенным координатам. Надя знает, Надя сама прыгала. Правда, только с парашютной вышки, но сейчас это не имело значения: в теории парашютизма она, конечно, авторитетнее всех остальных. Вы же не помните имена знаменитых парашютистов — Федчишина, Селиверстовой, Султановой, Романюка, — а она помнит. Надя не улыбалась, как обычно, а была испуганно серьезной и даже похорошела. Когда Надя смеется, лицо у нее сморщено, глаза — щелками, а тут они стали большими, смятенными. Но этого, конечно, никто не заметил, кроме Сережки. — С такими вещами не шутят! — громким шепотом убеждала она. — Мало ли что может быть. — Может, это военные занимаются? Пойдем — узнаем. Что? Боитесь? А еще комсомольцы! — ухватилась Зина за самый сильный, как ей казалось, довод. Но и это не произвело впечатления на ребят. Каждый защищал свои предложения. — Никто не боится, не суди по себе, — уже не шептал, а похрипывал (тоже начальство) повар и завхоз Вася. — Я требую, чтобы мы никуда не ходили. Договаривались же, что здесь будет наша база. Дрова заготовлены — вон рядом какой бурелом. Сухой! Продукты уложены в снег — он там, в расщелине, хоть все лето не растает... А военным нечего мешать. Сережка упорствовал: — Я нашу экспедицию организовал и командую я. А вы слушайтесь. Все остаются здесь — жечь костер и быть ориентиром. Я бегу в Р*. Я же быстрее всех хожу. Это точно. — Чего толку? В Р* и телефона нет, — возражала Зина-беленькая. — Там есть лошади и есть дорога. И почти ежедневно вертолет бывает. Парашютисты, может, вражеские, а мы языками чешем, как на диспуте о любви и дружбе. — Но почему ты должен идти обязательно без нас? — возмущалась Надя. — Почему мы должны оставаться? — Я один дойду быстрее, — доказывал Сережка. Сказал свое слово и Коля Шевелев. Он единственный был круго́м подчиненный, не начальствовал ни по какой линии, поэтому долго молчал. — Это, наверное, какие-нибудь пассажиры. С курорта. Им сказали, что авария, они выпрыгнули, а аварии не было. И ходят они теперь там по лесу без продуктов голодные-голодные, — произнес он грустно, растягивая последние слова. Вспыхнул смех. Но тут же оборвался. Где-то далеко-далеко грянули частые выстрелы: тах, тах, та-тах и еще — тах!.. Так до конца и не погасшая вечерняя заря передвинулась с северо-запада на северо-восток и разгоралась утренней зарею. Небо заалело, будто залилось прозрачным соком ягоды княженики, и постепенно густело там, где должно взойти солнце. А очертания каменных громад, невидимых за горизонтом, бросали гигантские зыбкие тени почти на все небо — мираж горных северных краев. Всмотришься перед зарею ввысь — над тобою словно нависает прозрачная, но колоссальная и холодная тень. То силуэт одинокой разлапистой сосны, то камня-столба, подобного клинку, то еще чего-нибудь. Дух захватывает! А тут еще стрельба. Глухая, еле слышная, но слышимая всеми. Парни и девушки лишь переглядывались, и каждый читал на лице товарища свои собственные мысли: там, где опустились парашюты, что-то на самом деле неладное... Частые выстрелы скоро прекратились. Потом прозвучал еще один, а через некоторое время еще. И снова стало тихо. Молчали и ребята. Все смотрели туда, на белую тайгу, откуда раздались выстрелы. И никто не заметил, как Сережка стянул с себя джемпер через голову, оставшись в клетчатой ковбойке, перешнуровал покрепче ботинки. Затем на широком старом ремне, который он носил поверх спортивных штанов, передвинул пряжку с буквами «РУ» — опоясался потуже, проверил свои часы, компас. И громко спросил: — Значит, все понятно? — Т-ш-ш!.. — вздрогнула Зина-беленькая и шепотом переспросила: — Что — понятно? — Я иду в Р*. Вернусь завтра к вечеру. Вы наблюдайте за местностью, — распорядился Сережка. — И какие бы люди ни вышли оттуда, вы задерживаете их здесь. Любой хитростью. Во что бы то ни стало! Жжете костер, и дыму побольше! Счастливо оставаться!.. Ему не успели возразить, — он быстрым шагом, почти бегом направился в гору, туда, откуда пришли. За ним кинулась Надя: — Сережа! Стой!.. Вернись!.. Ты просто струсил! Бросаешь товарищей! Как не стыдно!.. Сережка! — звала она, но он даже не оглянулся. — Тише!.. — Зина-беленькая, схватив Надю за руку, привела ее обратно к палатке. — Нечего перед ним унижаться! Подумаешь, генералиссимус без войска!.. Девушки сели у гаснущего костра. Казалось, они вот-вот заплачут. Коля и Вася виновато поглядывали друг на друга. Коля раздумывал, пощипывая нижнюю губу. После тягостного молчания Вася поскреб в затылке и протяжно вздохнул: — А я все время думал, что Сережка — старший в походе. Надо четче назначать командира, а то чепуха получается. Единоначалие должно быть. — Какой он единоначальник? Кто его выбирал? Кто назначал? Какое он имеет право так распоряжаться? — возмущалась Зина-беленькая. Она раскраснелась, глаза гневно сверкали, ее обида, казалось, не пройдет, пока недисциплинированный Сережка не получит возмездия за свой проступок. Молчаливый Коля подошел к ней, сгреб, как медведь, ручищами за плечи, поставил ее на ноги и посмотрел исподлобья — глаза в глаза. — Перестань, Зинчик. Давай лучше обсудим: как — нам? — сказал он строго. — Что — нам? Собираемся и идем домой. Поход окончен, — отрезала Зина.