– О… – протянула Александра, пряча сложенный листок в огромную брезентовую сумку, испачканную красками. – Ты же знаешь – мною интересуются только сумасшедшие. Я их почему-то привлекаю. Ладно, пора в Шереметьево. Надеюсь, через несколько дней вернусь. Иначе пропущу аукцион в «Империи» и аванс придется вернуть. – Это прекрасно, когда приходится выбирать между хорошим и более лучшим. – Марина крепко обняла подругу на прощанье и, отстранившись, оглядела ее. – Немного солнца тебе не помешает! Ты очень бледная! * * * И только в Шереметьево, сидя в кафе с чашкой капучино, ожидая начала посадки в самолет, Александра перевела дух и осознала, что на рассвете окажется в Израиле, очень далеко от московских дел и проблем. В последнее время ей редко приходилось ездить – международная торговля предметами искусства переживала кризис, заказчики редко посылали ее за границу. И как всегда в последние минуты перед вылетом, она испытала блаженное чувство свободы – обманчивой, короткой, драгоценной. Кофе остыл, Александра сидела за столиком, откинувшись на спинку диванчика, обводя взглядом полупустой вечерний терминал. На ее губах застыла улыбка. «Что ж, у меня есть причины улыбаться! – Она размешала ложкой остывшую сливочную пену и сделала глоток. – Илана меня прямо спасла! Сейчас и заказов-то нет, и продаж никаких, а ведь зима! Время предпраздничное, обычно рынок всегда оживает…» Перед вылетом Александра успела наведаться домой – она уже привыкла называть домом съемную квартиру, где жила с начала этого лета. Художница собрала дорожную сумку и зашла к квартирной хозяйке, которая жила в соседнем подъезде. Юлия Петровна была приятно удивлена, получив квартирную плату за два месяца вперед. – Я решила заплатить сразу за два, чтобы деньги не разошлись, – откровенно сказала Александра и тут же выругала себя за эту неуместную прямоту. Глаза квартирной хозяйки, щедро обведенные фиолетовыми тенями, внимательно сузились. – Очень разумно, дорогая, очень разумно! – проворковала Юлия Петровна, опуская деньги в карман стеганого атласного халата, выдержанного в фиолетово-сиреневых тонах, как и ее макияж и даже цвет волос. Вдова художника, сдававшая Александре мастерскую покойного мужа, оставалась верна как его памяти, так и этой цветовой гамме. Она носила только эти цвета и говорила только о муже. «Собственно, это даже не недостатки, – делилась Александра с Мариной Алешиной. – Но больше десяти минут подряд я с ней общаться не могу. Устаю!» – Мне ли не знать, как художники обращаются с деньгами, – Юлия Петровна подошла к столу и вырвала из тетрадки лист. – Сейчас напишу вам расписку. Мой Лёня получал за картину пять тысяч долларов… И через несколько дней этих денег не было. У художника всегда слишком много нищих друзей! Тут надо иметь железное сердце, чтобы деньги уцелели. А он был добрый, никому не отказывал. И, молниеносно написав расписку, закончила, протягивая лист бумаги Александре: – Ну и конечно, он выпивал. – Я не выпиваю, к счастью, – улыбнулась Александра, пряча расписку в карман сумки. – Но деньги улетают все равно. Меня не будет два-три дня. Я еще не брала обратный билет. – Какая вы счастливица! – Юлия Петровна зачем-то достала из кармана деньги и посмотрела на них, словно желая убедиться в их реальности. – Израиль в декабре… Ведь это мечта! Наверное, там еще купаются в море? – Насчет моря не знаю, – улыбнулась Александра. – Но пальмы я точно увижу. Хозяйка ответила ей улыбкой, несколько кислой, как перестоявшееся в кладовой варенье. Александре пришло в голову, что та ей завидует. Да и все те немногие знакомые, которых она успела известить о своей командировке в Израиль, в один голос говорили, что ей сказочно повезло. – Я тебя ненавижу, – шутливо сказал ей по телефону Денис Гурин, коллекционер, интересы которого она собиралась представлять через неделю на торгах в аукционном доме «Империя». Александра позвонила ему сразу, как прошла паспортный контроль. – Ты бросаешь меня накануне аукциона, улетаешь из этой слякоти в лето, нюхать розы, и тебе еще за это платят. Я бы предпочел, чтобы ты сидела в Москве – простуженная, нищая, никому не нужная. По крайней мере, ты всегда под рукой. – Так оно и будет, Денис, – засмеялась в ответ Александра, привыкшая к его своеобразной манере шутить. – Ты же знаешь, если мне и везет, то это длится недолго. Дня через три я вернусь в Москву. – Подвернулось что-то интересное? – Не очень, – честно ответила Александра, заглядывая в свой билет и проверяя номер выхода на посадку. – Кое-что отвезти туда, кое-что привезти оттуда. На этот раз я просто курьер. Ты сам понимаешь, времена нынче такие, что поневоле хватаешься за все. Гурин, сменив тон с шутовского на сочувственный, поддержал старую приятельницу: – Мне ли не знать? Я в этом году хотел банкротиться, в последний момент передумал. Но это уже не бизнес, а любительство. Надо переходить на торговлю онлайн, а у меня к этому душа не лежит. Скоро от нашей старой гвардии и следа не останется. Рынок завоюют сетевые хунвейбины. Ладно, что-то я разнылся на ночь глядя. Не пропадай, звони! Я на тебя рассчитываю! Под потолком терминала замурлыкал голос, объявляющий начало посадки. Александра, успевшая задремать с открытыми глазами, встрепенулась, повернула голову и увидела на табло номер своего рейса. Она встала с диванчика, сладко потянулась. «В самолете я отлично высплюсь, лететь четыре часа…» В Израиле Александра не бывала никогда, знакомых у нее там не было, и она лишь приблизительно представляла себе, какие действия следует предпринимать и в какую сторону двигаться. Но подобные ситуации были ей не в диковинку. Ей очень нравилось оказываться в незнакомых обстоятельствах, в новом месте. В такие моменты она испытывала азарт охотника, впервые входящего в незнакомый лес. Александра подкатила свой исцарапанный чемодан к хвосту очереди, мгновенно скопившейся у выхода, где шла посадка на Тель-Авив. Время близилось к полуночи, и когда у нее в кармане куртки зазвонил телефон, она решила, что это кто-то из близких знакомых, узнавших о ее отъезде. Обычно так поздно ей не звонили. Но номер оказался незнакомый. – Это Александра? – осведомился сипловатый, низкий мужской голос. – Да, это я. С кем я говорю? – Мы, к сожалению, не знакомы, но вы сегодня были у нас дома. У Иланы. Меня зовут Генрих. – Очень приятно, – ответила Александра. – Мне также, – отрывисто сказал мужчина. – Илана рассказала мне, с каким поручением отправила вас в Израиль. Я категорически против! Вы слышите? Категорически против! Художницу обдало жаром, вдоль позвоночника пробежали булавочные уколы. Содрогнувшись, она как можно спокойнее произнесла: – Но Илана сказала мне, что картина – это ее собственность. – Это так. Я имел глупость подарить ей эту картину. Но вы ни в коем случае не должны отвозить ее тому человеку, к которому она вас направила! И это проклятое пианино вы тоже не должны привозить в Москву! – Я… не знаю, что вам ответить, честно, – растерянно проговорила Александра. – Мне уплатили аванс… – Оставьте себе аванс, вы потратили время, оно должно быть оплачено, – оборвал ее собеседник. – Вы еще в Москве, как я понимаю? – Я сажусь в самолет. – Возвращайтесь в город! – резко приказал Генрих. – Картину пришлите на наш адрес курьером. Больше не контактируйте с Иланой. Ваш договор можете считать расторгнутым. – Извините, я… – Вы меня слышали? – Генрих повысил голос. – Оставьте себе деньги и не делайте ничего. Неужели я многого прошу? – Извините. – Александра перехватила телефон внезапно заледеневшими пальцами. – Но вы не мой клиент. Вы не можете отменить этот договор. Пусть мне позвонит сама Илана. Пусть она сама откажется от моих услуг. – Илана спит, – после долгой паузы произнес мужчина. – И она не откажется. Послушайте! Вы можете просто принять мои слова на веру? То, что она затеяла, не просто глупо, это чревато большими неприятностями для нас. Это не сумасбродство, а куда хуже. К сожалению, она не дала мне вашего номера, я добрался до ее телефона, только когда она уснула. Я прошу вас… Очередь, вначале двигавшаяся очень медленно, внезапно ускорилась. К стойке возле выхода на посадку подошла еще одна регистраторша. Александра покатила чемодан одной рукой, другой прижала к уху телефон: – Я уже ничего не могу изменить, я сажусь в самолет и отключаю телефон. Мне очень жаль, но я ничем не могу вам помочь. – Да послушайте вы! – неожиданно громко рявкнул в трубку собеседник. Прикусив нижнюю губу, Александра неожиданно для себя самой нажала кнопку на ребре телефона и держала ее, пока экран не погас. Обычно она проделывала эту операцию уже сидя в салоне самолета. Через минуту она протянула паспорт и посадочный талон регистраторше и покатила чемодан по «рукаву», ведущему в самолет. Здесь было холодно, в щели свистел декабрьский ветер. Ребристый «рукав» примыкал к борту самолета неплотно, и Александра увидела в щели чернильное московское небо с заревой багровой каймой – в ночи светился огромный, никогда не спящий город. Порыв ледяного ветра, пахнувшего резиной и гарью, сладко обжег ей горло. – Добрый вечер, – сказала она, протягивая бортпроводнице в алом костюме паспорт и посадочный талон. – Добрый вечер, – ответила та. – Добро пожаловать на борт лайнера «Барклай де Толли»! В салоне было тепло, звуки шагов и шум катящихся чемоданов приглушались синими дорожками в проходах. Пахло шампунем для ковров. Почти все пассажиры уже расселись, треть мест пустовала. Александра с удовольствием обнаружила, что летит без соседей, и заняла место у окна. В последние минуты перед вылетом возникла суматоха – в салоне обнаружилась синица, залетевшая с улицы. Птица порхала по салону, присаживаясь на откинутые дверцы багажных отсеков, на спинки сидений. Стюардессы пытались ее поймать и очень просили пассажиров не помогать им – желающих нашлось немало. Наконец, одна из проводниц догадалась набросить на птицу синий флисовый плед. Синицу, завернутую в плед, вынесли из самолета и выпустили. Эту сцену Александра наблюдала уже в легкой полудреме – она очень устала за этот день, показавшийся ей бесконечным. – Не получилось у синички слетать в Израиль, – произнес сзади мужской голос. – А знаешь, – ответила ему женщина, – птица, залетевшая в дом, – к смерти. – Так это если в дом, – возразил ее спутник. Тягуче, низко завыли турбины. Пассажиры на заднем ряду говорили еще о чем-то, но Александра больше не прислушивалась. Она бросила взгляд в иллюминатор, на оранжевый, залитый светом бетон взлетной полосы, на длинные цепи огней, за которыми караулила аэропорт безлунная ночь. И закрыла глаза. Когда мощная тяга взлетающего лайнера прижала ее к спинке сиденья, Александра уже спала. Глава 2 За стеклянными стенами зала ожидания начинало светать. У выхода в зал стояли встречающие – по случаю раннего времени их было немного. Александра отлично выспалась в самолете – так как соседей не было, она подняла подлокотники и улеглась на три смежных сиденья, поджав ноги, сунув под голову подушку и укрывшись пледом. Проснулась она, когда самолет пошел на посадку и ее попросили занять свое место. Во тьме за иллюминатором ничего не было видно – лишь несколько раз мелькнули далекие огни, но на земле или на море, было не различить. В аэропорту Александра умылась в туалете, напилась воды из фонтанчика. Паспортный контроль она прошла без помех, и таможенники на выходе не заинтересовались ее чемоданом, где лежала картина. Все шло на редкость гладко. Илана дала ей подробные инструкции, как проще и быстрее всего добраться до пункта назначения. «Выйдете из зала прилета, свернете налево и на лифте спуститесь на платформу, откуда идет поезд. Сядете на поезд на Наарию. Сойдете в Хайфе. «Хайфа – Мерказ – Центр». Оттуда возьмете такси. Иначе вы до Вифлеема Галилейского не доберетесь. Он на отшибе от больших шоссе. О его существовании знают далеко не все. Это другой Вифлеем, не тот, куда едут со всего мира». Сориентировавшись в табличках и отмахнувшись от таксистов, предлагавших свои услуги по-русски, Александра двинулась к выходу, отмеченному табличкой с поездом. Внезапно ей преградил путь высокий мужчина. Она обогнула его, приняв за очередного таксиста, но он окликнул ее: – Вы Александра? Корзухина? Из Москвы? – Д-да… – с запинкой ответила художница, с ног до головы оглядывая незнакомца. У нее мелькнула мысль, что Илана послала кого-то встретить ее, но мужчина тут же представился: – Я Павел Щедринский, знакомый Марины Алешиной. Она мне написала вчера вечером, что вы приезжаете и что никого не знаете в Израиле. Попросила помочь. Я попросил вашу фотографию, чтобы встретить в аэропорту, и Марина прислала. Он говорил торопливо, неуверенно улыбаясь, словно опасаясь, что ему не поверят. Александра кивнула: – Да, Марина говорила о вас. Но я не ожидала, что вы приедете меня встречать… Так неожиданно! Очень любезно с вашей стороны. – Так пойдемте, у меня машина на стоянке. – Павел потянулся к ее чемодану и перехватил ручку. – Сейчас еще нет пробок, надо поторопиться. Оказавшись на свежем воздухе, Александра едва успела отметить взглядом светлеющее небо, жесткую листву, в которой прятались цветы, вереницу такси, стоящих у входа, людей, курящих, смеющихся, катящих чемоданы в сторону железнодорожной платформы… Они спустились на стоянку, Павел сунул карточку в автомат, вытащил талон и провел Александру к своей машине. Она уселась на заднее сиденье потрепанного белого «фольксвагена». Павел устроил ее чемодан в багажнике и уселся за руль. – Если бы вы знали, как я рад видеть кого-то из Москвы! – с воодушевлением сказал он, выезжая со стоянки. – Холодно там сейчас? – Не очень, – улыбнулась Александра. – Оттепель. Снег выпадает и тут же тает.