Ларкира не знала точно, какая из дверей вела в спальню Дариуса, но, войдя в крыло, позволила интуиции вести ее вперед. Она прошла мимо скромно обставленной приемной, небольшой личной библиотеки и детской, застеленной белыми простынями. Ничего, для изучения комнат будут и другие ночи. Нынешняя предназначалась для кое-чего более важного. Продолжая идти, Ларкира наконец направилась к закрытым двойным дверям в конце коридора. Снизу просачивалось теплое оранжевое свечение. «Он здесь», – подумала она. Хотя Дариус был лишен даров, Ларкира начала распознавать его личную энергию; она взывала к ней, нагревала ее кожу, как будто молодой лорд и вправду обладал магией. Девушка прижала руку к твердому дереву, и дверь со скрипом приоткрылась. Песня Ларкиры замерла у нее на губах, а сердце продолжало бешено колотиться, когда она неуверенно вошла внутрь. Здесь, в его комнатах, присущий Дариусу аромат гвоздик казался более насыщенным, и на мгновение это отвлекло Ларкиру. – Дариус, – тихо позвала Ларкира. Возможно Ларкире было неуместно находиться в его покоях, но приличия больше не имели значения. Она хотела убедиться, что с ним все в порядке и, если будет на то воля богов, он жив! Ее взгляд пробежался по огромной комнате, стульям и столам. Балконные двери были распахнуты настежь, впуская сильный ветер, который боролся с пылающим камином, расположенным у дальней стены. Затем взгляд девушки остановился на кровати в центре и лежащей там фигуре. Ларкира затаила дыхание, устремилась к Дариусу, но сердце с облегчением забилось быстрее, стоило ей увидеть, как он дышит во сне. Она быстро сочинила новую песню, колыбельную, которая еще глубже погрузила его разум в сон. Только тогда Ларкира осмелилась расслабиться, и, властно взмахнув рукой, со свистом закрыла балконную дверь, заперев ее на засов. Пространство, казалось, вздохнуло с облегчением, спальня наполнилась теплом и тишиной. Тем не менее зрелище, представшее перед ней, было далеко не приятным, и пропитанное яростью напряжение сжало ее горло, когда она увидела уродливые пятна на коже и опухшие глаза лорда. Все выглядело не так плохо, как за ужином, но Дариус запутался в простынях, как будто даже во сне все еще боролся со своим монстром. Ларкира подошла ближе. У нее не было точного плана, когда она изначально направлялась сюда, но теперь, увидев Дариуса, обнаружив его без сознания, она знала, что должна сделать. Ларкира сделала глубокий вдох, прежде чем выдавить песню, которую отец обычно пел ей с сестрами, ту, которую, по его словам, любила их мать. Мелодия всегда успокаивала Ларкиру по ночам, и, присев на край кровати Дариуса, она окутала его звуками музыки, словно теплым компрессом. Дитя мое, на звезды взгляни, Сияют они вдали. То мои руки тебя обнимают, Веки скорее сомкни. Сие расстоянье сплошной мираж, Свет мой ласкает образ ваш. Пусть ночь прогонит тревоги, заботы, Услышь колыбельной лишь первые ноты. Без тьмы, моя искорка, света нет, Мой голос приносит заката цвет. Раскрой все секреты и тайны, Наш мир полон их не случайно. Дитя мое, на звезды взгляни, Танцуют они вдали. Любовью моей тебя озаряют, Ты веки скорее сомкни. Утешься и знай, любой огонек, Сверкающий там вдали. То я колыбельную напеваю, Спи, мой цветочек, усни. Магия полилась из рта Ларкиры, превращая песню в заклинание, играя на ее языке и губах, и когда энергия, заключенная в ее крови, устремилась вперед, девушка послала мягкие медово-желтые нити своего голоса проникнуть в уши Дариуса и ему на глаза. Она направляла свою магию сквозь пальцы, легко касаясь лба Дариуса, идя по его щеке, вниз по шее, к каждой красной отметине, которая свидетельствовала о его мучениях. Девушка разделила свой голос на две благозвучно связанные части, высокую ноту и низкую, наблюдая, как кожа в тех местах, которых коснулась ее песня, становится гладкой и чистой. Разум Ларкиры гудел от ее песен и пребывания в состоянии эйфории из-за исходящей от нее целительной энергии, ее сердце неистово билось, когда она пыталась не отвлекаться от цели, сосредоточившись на теплом, сильном мужчине рядом с ней и на текущем действе. Ларкира могла вылечить свежие раны. Исцеление было одним из первых настоящих заклинаний, которым ее научили Ачак. Подобное требовало больше концентрации и контроля, чем выступления, но она могла это сделать. Она бы сделала это ради него. Когда Ларкира добралась до последнего видимого глазу участка сыпи, ее взгляд скользнул вниз, к остальным отметинам аллергии, простирающимся под рубашкой, и вдруг песня затихла. Осмелится ли она опуститься ниже? Дариус тихо застонал, мечась из стороны в сторону, словно уже скучал по ее голосу, и от этого звука кожа Ларкиры покрылась мурашками. Она долго смотрела на пуговицы на рубашке Дариуса, на упругие мышцы его груди, видимые сквозь изношенную ткань. «Мне придется убрать ее, если я хочу закончить работу должным образом, – подумала она. – Под ней наверняка есть и другие следы сыпи». Мгновение спустя Ларкира обнаружила, что расстегивает все до последней пуговицы. Рубашка Дариуса распахнулась, и Ларкира вскинула руку, чтобы прикрыть рот. Там, отмечая красивую бледную кожу и жилистые мышцы лорда, зияли десятки зарубцевавшихся порезов. Некоторые были маленькими, словно трещинки, другие – большими, уродливыми глубокими порезами или их сплетением. Ларкира понимала, все они сделаны различными инструментами. Ее взгляд пробежал по четырем параллельным линиям, походившим на след от… зубцов вилки. Ларкира вспомнила поведение Хейзара за ужином, то, как он поглаживал нож рядом со своей тарелкой. Ее желудок скрутило. Посмел бы он? Если бы Ларкира не видела происшествия с супом, она бы засомневалась, но… у нее в голове всплыло другое воспоминание, – Дариус гребет на лодке, тем самым открывая шрам, ползущий вдоль предплечья – и Ларкира без каких-либо дальнейших колебаний вытащила одну его руку, затем другую, полностью освободив молодого лорда от рубашки. Дариус повернулся, все еще оставаясь без сознания, и Ларкира безмолвно ахнула. Здесь ситуация обстояла еще хуже. Казалось невозможно найти какую-либо часть его рук или бицепсов, не покрытую отметинами. А потом она увидела тот шрам на верхней части его правого предплечья, тот, который она заметила в лодке, он казался самым глубоким и старым. Слезы навернулись на глаза, затуманивая зрение. У Ларкиры перехватило дыхание, и она поняла, что освещение в комнате потускнело. Ее магия превратилась в печальное, унылое облако, вторя бушующей снаружи непогоде. В этом месте не сыскать и крупицы счастья. Вспышка гнева поднялась в груди Ларкиры, крайне опасное чувство. Магия нашептывала ей, что месть может быть очень сладкой, и напоминала, что у нее есть сила превратить свои заклинания света во что-то темное. Причини бо-о-оль, – прошептало оно. – Рань их так, как ранят они. Забирай так, как забирают они. Извращенной частью разума Ларкира воображала, что сдается, становясь человеком, которым, как она знала, способна быть – вспыльчивой и опасной. Ведь так приятно было бы поставить Хейзара – мужчину, которому, очевидно, нравилось причинять боль, – на колени. Король Воров наверняка понял бы, так ведь? Ибо, если бы подобное насилие случилось там, в его королевстве, возмездие оказалось бы быстрым. И Ларкире, без сомнения, выпал бы шанс исполнить его. Дариус снова пошевелился, и Ларкира прогнала свое темное видение, погасив тошнотворно-сладкое чувство мести. «Спокойно, – подумала она, – спокойное сердце, спокойная голова». Пока она повторяла эти слова, перед глазами всплыло новое воспоминание из прошлого, первый раз, когда она исцелила. – Та же энергия, которую ты, дитя мое, используешь, чтобы ломать и разрушать, также может исцелять, – объяснили Ачак, когда Ларкира с сестрами сидела в одной из своих маленьких тайных библиотек в доме в Джабари. Заполненная старыми томами и свитками комната, в которой пахло благовониями, а также магией и секретами, использовалась лишь в качестве класса, когда Ачак приходили учить сестер. – Ты можешь исцелить того, кого ранишь. – Правда? – Ларкира выпрямилась, в ее груди зародилась надежда. Ей было всего девять, но она уже очень устала от ущерба, который оставляла после себя. – Мы можем показать тебе прямо сейчас, – сказал брат, его платье развевалось при движении. – Кто-нибудь из вас будет сегодня моим помощником? – спросил он Арабессу и Нию. Сестры застыли. – Нет, – быстро сказала Ларкира. – Забудь об этом. Когда сестер просили помочь Ларкире с ее магией, все заканчивалось не очень хорошо. – Я помогу. – Арабесса встала, подходя к Ачак. – Ара… – Ларк, рано или поздно нам придется это сделать, – перебила ее старшая сестра, голубые, полные любви глаза светились непреклонностью, но и теплом. – Нельзя вечно верить, будто ты животное. Даже змеи сбрасывают кожу. – И остаются змеями, – напомнила Ларкира. – Да, но они развиваются, – парировала Арабесса. – И ты тоже должна покорять новые вершины.