Отчий дом, пошел в селенье И простился там с народом, Говоря такие речи: «Ухожу я, о народ мой, Ухожу я в путь далекий: Много зим и много весен И придет и вновь исчезнет, Прежде чем я вас увижу; Но гостей моих оставил Я в родном моем вигваме: Наставленьям их внимайте, Слову мудрости внимайте, Ибо их Владыка Жизни К нам прислал из царства света». На прибрежье Гайавата Обернулся на прощанье, На сверкающие волны Сдвинул легкую пирогу, От кремнистого прибрежья Оттолкнул ее на волны, — «На закат!» – сказал ей тихо И пустился в путь далекий. И закат огнем багряным Облака зажег, и небо, Словно прерии, пылало; Длинным огненным потоком Отражался в Гитчи-Гюми Солнца след, и, удаляясь Все на запад и на запад, Плыл по нем к заре огнистой, Плыл в багряные туманы, Плыл к закату Гайавата. И народ с прибрежья долго Провожал его глазами, Видел, как его пирога Поднялась высоко к небу В море солнечного блеска — И сокрылася в тумане, Точно бледный полумесяц, Потонувший тихо-тихо В полумгле, в дали багряной. И сказал: «Прости навеки, Ты прости, о Гайавата!» И лесов пустынных недра Содрогнулись – и пронесся Тяжкий вздох во мраке леса, Вздох: «Прости, о Гайавата!» И о берег волны с шумом Разбивались и рыдали, И звучал их стон печальный, Стон: «Прости, о Гайавата!» И Шух-шух-га на болоте Испустила крик тоскливый, Крик: «Прости, о Гайавата!» Так в пурпурной мгле вечерней, В славе гаснущего солнца, Удалился Гайавата В край Кивайдина родимый. Отошел в Страну Понима, К Островам Блаженных, – в царство Бесконечной, вечной жизни!