Над замерзшею рекою, Там сидел в своем вигваме Одинокий, грустный старец. Волоса его лежали На плечах сугробом снега, Плащ его из белой кожи, Вобивайон, был в лохмотьях, А костер среди вигвама Чуть светился, догорая, И дрожал от стужи старец, Ослепленный снежной вьюгой, Оглушенный свистом бури, Оглушенный гулом леса. Угли пеплом уж белели, Пламя тихо умирало, Как неслышно появился Стройный юноша в вигваме. На щеках его румянец Разливался алой краской, Очи кроткие сияли, Как весенней ночью звезды, А чело его венчала Из пахучих трав гирлянда. Улыбаясь и улыбкой Все, как солнцем, озаряя, Он вошел в вигвам с цветами, И цветы его дышали Нежным, сладким ароматом. «О мой сын, – воскликнул старец, — Как отрадно видеть гостя! Сядь со мною на циновку, Сядь сюда, к огню поближе, Будем вместе ждать рассвета. Ты свои мне порасскажешь Приключения и встречи, Я – свои: свершил я в жизни Не один великий подвиг!» Тут он вынул Трубку Мира, Очень старую, чудную, С красной каменной головкой, С чубуком из трости, в перьях, Наложил ее корою, Закурил ее от угля, Подал гостю-чужеземцу И повел такие речи: «Стоит мне своим дыханьем Только раз на землю дунуть, Остановятся все реки, Вся вода окаменеет!» Улыбаясь, гость ответил: «Стоит мне своим дыханьем Только раз на землю дунуть, Зацветут цветы в долинах, Запоют, заплещут реки!» «Стоит мне тряхнуть во гневе Головой своей седою, — Молвил старец, мрачно хмурясь, — Всю страну снега покроют, Вся листва спадет с деревьев, Все поблекнет и погибнет, С рек и с тундр, с болотных топей Улетят и гусь и цапля К отдаленным, теплым странам; И куда бы ни пришел я,